Мёртвые души. Книга 1 и 2

Глава 2

Просыпайся

Я проснулся от холода.

И сразу понял: что-то не так.

Во-первых — земля.

Я лежал не на кровати, а на сырой траве.

Во-вторых — деревья.

Высокие, тёмные, шевелящиеся на ветру, как будто шепчутся между собой.

В-третьих — небо.

Было серое, не городское, не знакомое. Ни одного фонаря. Ни одного звука техники. Только ветер.

Я сел.

Ощущение похмелья в голове сочеталось с какой-то… странной ясностью.

Как будто мозг проснулся, а тело — нет.

Я помнил, как шёл домой. Чётко. Помнил, как открыл дверь. Как разделся. Лёг в кровать.

Это было.

Точно.

Я огляделся.

Лес. Никаких тропинок, никаких машин, домов, людей. Только я и деревья.

— Надо было меньше пить, — пробормотал я и встал.

Пошатывало.

Но не от алкоголя.

Скорее от осознания: я не сплю.

Это не сон.

Не похмельный бред.

Я — в другом месте.

И тут память вернулась к бармену и его странному коктейлю.

Что это было?

И кто он вообще?

Я пошёл вперёд, ориентируясь по слабому просвету между деревьями.

На всякий случай, проверил карманы — ничего, кроме телефона (разряжен) и ключей.

Шаг за шагом я продирался сквозь подлесок, пока внутренний голос не произнёс с пугающей ясностью:

"Это не похмелье. Это начало."

Я не успел уйти и на сотню шагов, когда в голове что-то щёлкнуло.

Словно воспоминание, только не моё.

Как будто кто-то резко включил радио внутри черепа.

— Первый круг. Время пошло.

Я остановился.

Огляделся.

Пусто.

— Ага… Вот и шиза, — пробормотал я, на всякий случай прижав пальцы к вискам. — Нормально. Переутомление, алкоголь, вечеринка… потом странное поведение бармена и теперь голоса в голове. Да-да, звучит очень логично.

Но голос не исчез.

— Игорь, ты вступил в первый круг испытания. В течение одного местного месяца ты должен выжить. Условия просты: не умирай. Если сможешь — начнётся возрождение.

Голос был безэмоциональный. Нейтральный. Ни злобы, ни сочувствия.

Будто сообщает прогноз погоды.

— Возрождение?.. — вслух переспросил я, всё ещё надеясь, что сон вот-вот закончится.

— Возрождение души. Первичная активация. Погрешность: 0.04. Поздравляем.

— Ну хоть поздравили, — хмыкнул я. — Только мне бы обратно. Или хотя бы кофе.

— Выход отсутствует. До окончания круга перемещение невозможно. Продолжительность: 29 суток.

Сон начал мне очень не нравиться.

Слишком… чёткий.

Во снах не чувствуется, как мёрзнут пальцы.

И уж точно не щиплет кожу от ветра.

Я сжал зубы.

— Если это сон, я его переживу. Если нет… — я посмотрел на тёмную чащу впереди, — …то, значит, нужно выжить.

— Верно. Здесь умирают быстро. Удачи.

Голос замолк.

А я почувствовал, как спина покрылась холодным потом.

"Здесь умирают быстро."

Вот теперь мне стало по-настоящему страшно.

Я замер на месте, прислушиваясь.

И понял, что лес — не тихий.

Просто он наблюдает.

Ветви будто скрипели на другом языке.

Трава под ногами — тише, чем должна быть.

А воздух — слишком густой.

Я наклонился, поднял с земли сучок — тяжёлый, как дубинка.

— Окей, Гарик, — сказал я себе. — Больше никаких дней рождений.

И пошёл дальше.

Прямо вглубь чужого, безумного, но пугающе реального леса.

Я брёл сквозь лес, стараясь идти по прямой, насколько позволяли кроны деревьев и влажная почва, больше похожая на внутренности испорченного торта. Кажется, направление не имело значения — главное было двигаться. Стоять на месте значило думать. А думать — начинать паниковать.

Шаг.

Шаг.

Ветки хлещут по лицу. Воздух густой, как будто дышишь через мокрую тряпку.

Я успел пройти минут двадцать, когда услышал это.

Треск.

Не просто треск — медленный, тяжёлый, будто кто-то, не спеша, ломал дерево за деревом.

Звук шагов… нет, не шагов — лап?

Я присел за толстым стволом и выглянул из-за него, стараясь дышать бесшумно.

Из тумана, который я поначалу принял за обычную утреннюю дымку, вышло нечто.

Оно двигалось вразвалку, точно не привыкло к собственному телу — как пёс, которого посадили в броню.

Ростом оно было выше меня на голову, телосложение — массивное, а кожа… слишком ровная, слишком натянутая, будто чучело, вывернутое наизнанку.

Глаза — два чёрных провала без зрачков.

И никакого звука. Только треск под ногами.

Я сглотнул.

Мой палец судорожно сжал сучок, который вряд ли пригодился бы даже в уличной драке, не говоря уж про это.

Существо остановилось.

Повернуло голову… и вдохнуло.

Громко. Глубоко.

Словно втягивало меня запахом.

— Вот дерьмо…

Я не стал дожидаться продолжения.

Повернулся — и понёсся.

Лес мелькал перед глазами.

Корни хватали за ноги.

Сердце колотилось, словно забивая гвозди в крышку гроба. Надеюсь не моего.

Сзади — резкий топот и треск, но… на удивление не приближался. Существо двигалось тяжело, будто вес его душил саму землю под ним.

Я не герой.

Я — офисный планктон, умеющий печатать вслепую и отличать сорт кофе по запаху.

Мой спорт — поднимание кружки.

А теперь я бегу, как будто от этого зависит моя жизнь.

Потому что, чёрт подери, она и зависит.

Я выскочил на небольшой овражек, перелетел через него по инерции и упал, больно ударившись плечом о землю.

Перекатился, поднялся и, наконец, обернулся.

Тварь стояла на краю оврага.

Не прыгала, не кричала, не рвалась за мной.

Она просто смотрела.

Голова чуть наклонена.

Ноздри раздуваются.

А потом — медленно ушла вглубь леса.

Я упал на спину и уставился в небо, пытаясь отдышаться.

На языке стоял вкус ржавчины. В ушах — стук собственного сердца.

Ноги подкашивались.

— Испытание, да?.. — прохрипел я. — Окей. Первый круг. Отличное начало.

Я плевался грязью и страхом, но уже знал: это всё не сон.

И выживать здесь — значит бежать, пока можешь.

Запах я почувствовал раньше, чем увидел. Он пробрался в нос внезапно, словно удар под дых, резкий, густой и жутко знакомый, хотя я и не сразу понял, откуда.

Шёл уже медленнее. Адреналин от погони схлынул, и теперь каждый шаг давался с трудом. В горле саднило, рубашка прилипла к телу, а ноги начинали дрожать от усталости.

И тут я увидел это.

Между корнями двух сближенных деревьев, почти как в гнезде, лежало тело. Вернее, то, что от него осталось.

Кости. Обугленные остатки плоти.

Череп с приоткрытым ртом и глазницами, полными гнилых листьев.

Нечто, что раньше могло быть позвоночником, теперь казалось высохшей лозой, обвитой паутиной.

Мухи, множество мух — чёрные точки, живущие на чужой смерти.

Я споткнулся, зажал рот рукой и сделал шаг назад.

— Б..…

Тошнота поднялась стремительно, как волна, смывающая берег. Меня шатнуло. Я упёрся рукой в дерево, дышал через нос, но это мало помогало.

Организм сражался из последних сил, а мозг всё ещё не мог поверить в происходящее.

Сон? Слишком реалистичный.

Игра? Не бывает таких запахов в играх.

Бред? Может быть. Но пальцы дрожат, слёзы из глаз, и каждый вдох — как плевок изнутри.

На трупе осталась только сумка. Старая, грязная, ткань местами истлела, но застёжка цела. Видно, кто-то носил её долго.

Я колебался.

Лезть туда? Руками?

А если…

— Да что, если?! Он уже мёртв, а я — нет! — прорычал я сам себе. Гнев — лучший щит от страха.

С трудом, через отвращение, я присел и зацепил ремешок веткой. Потянул.

Сумка мягко съехала с плеча мертвеца, как будто тело само отдало её.

Я отскочил и снова зажал нос. Поставил сумку перед собой.

Молния заела. Пришлось дёрнуть сильнее — треск, и замок сдался.

Внутри — несколько вещей.

Фляга. Бумажник. Пакет с чем-то вроде сухпая. И блокнот.

Я вытащил его, дрожащими руками пролистал страницы.

Почерк корявый, местами размыло, но кое-что разобрать можно было:

«…уже третий день. Зверь снова вышел на след. Патроны кончились. Сны — кошмар. Кто мы?.. Почему это повторяется?..»

«…абсолют лжёт. Я чувствую, как с каждой смертью я не воскресаю — умираю. Нас едят, по кусочку. Он их кормит нами.»

Последние страницы были пусты.

Возможно, он не успел дописать.

Я долго сидел и смотрел в одну точку. Блокнот лежал на коленях, а в груди было пусто.

Холодная пустота.

Это место — не метафора. Это не терапевтический сон, не волшебная сказка. Это мясорубка.

Я встал, медленно.

Положил блокнот обратно в сумку. Повесил её через плечо.

И пошёл вперёд.

Теперь у меня была цель:

выжить, чтобы не стать ещё одним трупом на этом проклятом полустанке.

Сумерки подкрались незаметно. Тени деревьев растянулись, словно пытались дотянуться друг до друга, сцепиться пальцами и задушить остатки света.

Я брёл почти вслепую — устал, как после трёх ночей без сна. Тело гудело, как натянутая струна. Мысли путались, язык прилипал к небу. Хотелось лечь прямо здесь, под ближайшее дерево, и закрыть глаза. Навсегда, если честно.

Но инстинкт — тот, которому плевать на философию и самоанализ — нашёл спасение первым.

У подножия холма я увидел развалившийся деревянный навес. Дощатый каркас, кое-где крыша из гнилых досок и камней. Словно кто-то пытался когда-то построить тут сторожку или укрытие, но бросил на полпути. Или умер. Или его умерли.

Я не выбирал. Просто залез внутрь, пригнулся, устроился на куче сухой листвы и привалился спиной к стенке, которая ещё держалась. Сквозь щели пробивался последний свет, окрашивая лес в тускло-кровавые тона. Воздух тут был менее затхлый, пахло древесиной, мхом и усталостью.

Я закрыл глаза. И тут же понял, что не один.

Нет, никто не подошёл, никто не скрипнул доской. Просто… чувство. Как если бы на тебя смотрели. Не прямо, нет — сквозь.

Так смотрят мониторы. Так смотрит камера. Так может смотреть только нечто, что знает всё о тебе, но не считает нужным разговаривать.

Я глубоко вздохнул и, чтобы не сойти с ума, уцепился за последнее, что ещё держалось внутри:

"Это сон."

Просто очень странный, затянувшийся кошмар.

Может, у меня температура. Может, это алкоголь с чем-то был. Может, парень из бара оказался не просто сумасшедшим, а… чем-то другим.

— Утро наступит, — пробормотал я. — Проснусь. Одеяло, будильник, кофе… Всё это растворится.

Хотелось в это верить. Очень.

Но память упорно возвращала запах гнили, хруст веток под лапами зверя и тот взгляд пустого черепа.

Сон не оставляет послевкусие во рту. Не натягивает мышцы до боли.

Не делает тебя таким одиноким.

Я достал из сумки блокнот мертвеца и открыл на последней исписанной странице.

Почерк сходил с ума. Буквы шли вкривь и вкось, врывались друг в друга.

«Если читаешь это — значит, тоже в ловушке. Не верь голосам. Не верь, что ты проснёшься. Мы спим, только пока мертвы внутри. Пока не дерёмся. Пока не отказываемся. Как только начинаешь думать — начинается бой.»

Я закрыл блокнот.

Потом посмотрел на руки. Они дрожали. Не от холода — от живого ужаса, который я не мог полностью осознать.

Я, Игорь, инженер, ленивый, недовольный миром циник, попал в какой-то ад, устроенный как… испытание?

Месяц, говорил голос. Выжить. Тогда начнётся возрождение.

Но что это значит? Я не хочу никаких возрождений. Я хочу домой.

Я снова закрыл глаза.

Тишина. Только ветер царапает ветки, и где-то вдалеке ночной лес живёт своей, чужой жизнью.

И всё равно я надеялся:

Что проснусь. Что это не навсегда.

Что мир, каким бы он ни был фальшивым, всё-таки лучше, чем…

…чем этот.

Сон был беспокойным, рваным, будто мой мозг пытался перезапустить себя, но каждый раз что-то мешало.

Сначала я плыл в чёрной воде, над которой висела луна — израненная, будто кто-то пытался её сжечь. Потом я брёл по улицам родного города, и все прохожие были без лиц. Они смотрели на меня пустыми пятнами, искажёнными, как старые кассеты с замыленным изображением.

И вот я снова оказался в том же баре. Люди танцуют, переговариваются, но звуки искажены, как будто через воду. И посреди всего этого — он, бармен с живым взглядом. Он тянет ко мне руку, и я почти дотягиваюсь, почти…

Шорох.

Резкий, сухой. Где-то снаружи.

Я открыл глаза, и мир тут же ударил в лицо темнотой, чуть разбавленной тусклым лунным светом. Сердце заработало с удвоенной силой. Я не сразу понял, что разбудило меня, пока не услышал голоса.

— …где-то здесь был свет, пару часов назад.

— Значит, новенький. Мясо, — хмыкнул кто-то. — Если его не сожрали, можно урвать единичку.

Холод пробежал по спине, как будто кто-то ткнул мне в позвоночник ледяным пальцем.

Они говорят про меня.

Я даже не понял, когда затаил дыхание. Лёгкое шевеление в подбрюшье навеса — мышца на ноге непроизвольно дёрнулась, задевая сухую ветку. Я тут же замер. Звук был тихий… но тишина вокруг была ещё тише.

— Слышал?

— Что-то было. Пошли, осмотрим. Тут укрытие какое-то, точно не случайность.

Чёрт.

Я медленно повернул голову, взгляд метался, в поисках любого выхода.

Назад — склон, слишком открыто. Вперёд — узкий проём, но прямо в сторону голосов.

Слева — остатки стены, возможно, можно пролезть в щель между досками и корнями дерева.

Справа — мусор, сухие ветки, листья…

И чёрт побери, если я сейчас пошевелюсь, весь этот хлам зашуршит так, что разбудит весь лес.

Но сидеть — тоже гибель.

"Думай, Игорь, думай! Ты же всегда выруливал в самых паршивых ситуациях. Хоть и офисных."

Сердце колотилось в горле. Зубы сжаты, ладони мокрые. Я решил.

Влево.

Медленно, почти не дыша, я пополз, втягивая живот, вжимаясь в холодный грязный пол. Листья под телом хрустели, но я надеялся, что ветер за пределами укрытия прикроет звук.

Рука наткнулась на доску — острая щепка впилась в палец, но я даже не поморщился.

— Тут! — донеслось снаружи.

— Кровь. Кто-то поранился. Прямо свежая.

Быстрее.

Я с усилием вдавил себя в щель между остатками стенки и массивным корнем. Места почти не было — сырость, гниль, плесень, но это было спасение. Я прижал голову к земле и затаился, надеясь, что теперь хоть дышать незаметно.

Голоса приблизились. Кто-то зашёл внутрь. Я слышал, как скрипит пол, как медленно, уверенно топают по доскам сапоги.

— Пусто.

— Может, зверь сожрал. Кровь есть, тела — нет.

— Жаль. Новички — лёгкая добыча.

— Ладно. Пошли. Монстры ночью шастают, не хочу быть их ужином.

Топот удаляется. Шаг. Другой.

Долгие секунды — и снова только лес, ветер и больно стучащее в висках сердце.

Я не вылез. Не двигался. Лежал, вонял пролитой кровью и холодным страхом.

И знал теперь точно — помощи здесь не будет.

Никто не придёт. Никто не спасёт.

Если хочешь жить — учи правила. Быстро. Или сдохни.

Утро началось с тяжёлого холода.

Точнее, с осознания, что я так и не заснул по-настоящему. Полусон, полубред, в котором я то снова слышал шорохи, то пытался вспомнить, как выглядели лица тех, кто хотел меня сожрать.

Я вылезал из своего укрытия, как зверёк — медленно, дрожащими руками раздвигая мокрые ветки, обдирая кожу о корни и доски. Лес встретил меня тяжёлым молчанием.

Небо — серое, глухое, будто с похмелья. Деревья стояли, как истуканские фигуры — всё то же, всё не моё.

Я выпрямился, насколько позволяли затёкшие мышцы, и только тогда заметил, как сильно трясутся колени.

Вчера я бы сказал: «Плохой сон».

Сейчас — я знал. Это реальность.

Я сделал пару шагов и остановился, глядя в никуда.

В голове было пусто, как в доме, который давно покинули.

А потом мысли вернулись.

Громкие. Навязчивые. Живые.

“Знаешь, Гарик, может всё было не так уж плохо, да?”

Да, возможно.

Бесконечные разговоры за столом, дежурные вопросы про женитьбу, неловкие шутки дядьки, который всегда бухает больше всех…

Бесит. Да.

Но там не хотят тебя убить за то, что ты зажёг костёр. Там не говорят «новое мясо». Там не охотятся за тобой по лесу.

Я сел на поваленное дерево, мокрое от утренней влаги. С трудом заставил себя не сползти обратно в укрытие. Там хотя бы было чувство безопасности… хоть иллюзия.

"Шаблонный мир."

Чёрт. Да он золотой, если подумать.

Будильник, кофе, пробки, работа, усталость, жалобы — всё понятно. Всё привычно.

Ты знаешь, как в этом жить.

Здесь?

Здесь я даже не знаю, с какой стороны может выскочить смерть.

Может, это и есть настоящее наказание — попасть туда, где ничего не знаешь. Где все твои навыки, накопленные годами — бесполезны. Где ты, по сути, снова младенец, только без мамки и соски. С монстрами вместо игрушек.

Я провёл ладонью по лицу. Щетина. Грязь. Глаза ввалились. Сомнений не осталось — я здесь уже давно. Хотя по ощущениям прошла только одна ночь.

И всё же я жив.

Я встал.

Пошатываясь, прошёлся по периметру. Следов прошлых гостей не было. Видимо, они действительно ушли.

И только тогда заметил: на остатке балки, к которой я прижимался ночью, что-то выцарапано.

Грубые линии. Треугольник с чёрточками. Что-то похожее на глаз… или на цифру.

Я провёл по ней пальцем. Не знаю, чей это знак, но чувство, что я тут не первый, не отпускало.

Я выдохнул.

Живых не видно. Не слышно.

Значит, пора идти. Куда — не знаю. Но остаться здесь — значит ждать, пока кто-то вернётся за мной.

Я двинулся дальше. Вперёд. Куда-то между деревьев, туда, где туман расползался среди стволов, как что-то живое.

Там, где всё ещё может быть смерть, но хотя бы есть движение.

Потому что хуже смерти — это просто застрять.

А я всегда ненавидел тупики.

Я брёл медленно. Тяжело.

Проклятая утренняя влага с каждой минутой пронизывала всё сильнее, и сырость впитывалась в одежду, в кожу, в кости. Дороги, понятное дело, не было — только гнилые коряги, вечно цепляющиеся за ноги, да ветки, от которых чешется лицо.

Я уже почти перестал смотреть под ноги.

А зря.

Хруст.

Полшага — и земля уходит из-под ног.

Тело по инерции рванулось вперёд, сердце ухнуло куда-то в пятки, но я каким-то чудом успел схватиться за край. Мох, грязь, ногти в землю, судорожное дыхание. Пара секунд — и я повис, болтаясь между жизнью и какой-то очень глубокой, вонючей ямой.

Рывок.

Я карабкаюсь обратно, ноги срываются, но я всё-таки выкарабкиваюсь, отползаю на пару шагов и валюсь на спину. Молчу. Пытаюсь дышать.

И только потом — запах.

Такой, что предыдущая вонь от истлевшего тела была почти парфюмом.

Я осторожно подползаю к краю. Заглядываю.

Внизу — туша.

Поганая, мохнатая, словно гигантская крыса с тремя ногами и вытянутой мордой. Местами на ней уже нет шкуры. Видно, что лапа сломана — наверное, упала неудачно. На животе что-то шевелится. Личинки?

Я отворачиваюсь.

В горле поднимается волна, сильная, как прибой. Сглатываю. Не помогает. Грудь ходит ходуном, руки дрожат, рот наполняется слюной — и меня выворачивает. Несколько раз.

Я падаю на колени.

Плевки, хрипы, жжение в горле. Всё тело против, всё говорит: «Это не твоё место, Игорь. Не для тебя эта вонючая яма и не для тебя такие… чудовища».

Я вытираю рот рукавом. Смотрю на тушу. Мёртвая. Навсегда.

Спустя какое-то время я начинаю дышать ровнее.

Ноги ватные. Голова гудит. Но всё ещё жив.

И тут же приходит новая беда — такая же острая, как страх.

Жажда.

Горло пересохло, губы потрескались. Я машинально лезу в сумку, словно вдруг вспомнил, что у меня вообще есть вещи.

Фляга.

Пустая.

Абсолютно.

Маленькая коробка с сухим розжигом, спички в герметичном пакете. Всё.

Ни крошки, ни даже жалкой конфетки из кармана куртки.

Ни яблока.

Ни хлеба.

Ничего.

И тогда желудок напомнил о себе.

Сначала тонким, будто забытым чувством, почти как эхо.

Потом — настойчиво.

Потом — с болью.

Я не ел… чёрт, я не знаю, сколько.

Тело просит еду. Мозг — воду.

И всё, что я вижу — это труп.

Я снова смотрю в яму. На тушу.

Меня снова подташнивает — но уже слабее.

Я отворачиваюсь. Резко.

Нет. Пока нет. Даже если…

Даже если?

Сажусь под дерево. Обхватываю голову руками. В груди — ужас. В животе — пустота.

Понимаю, что мне нужно найти воду. Что угодно — ручей, роса, капли на листьях.

Если не напьюсь — дальше не уйду.

Если не поем — тело сдастся.

Но жрать… это? Эту… падаль?

Нет. Только не сейчас.

Я медленно встаю. Опираюсь на ствол.

Жив. Снова. Пока.

И вновь приоритеты меняются. Новая цель. Маленькая, примитивная, но важная.

Найти воду. Потом — хоть какую-то пищу.

А до тех пор — шаг за шагом. Пока не свалюсь.

Пока не стану ещё одной вонючей тушей в яме.

Я шёл.

Куда — не знал. Зачем — тем более.

Ноги передвигались сами по себе, как чужие. Сначала цепляли

сь за кочки и ветки, потом перестали — будто всё вокруг, даже природа, смирилось с моим присутствием. Только солнце — не смирилось. Оно пекло. Без жалости, без пощады.

Жара поднималась с земли, как испарина с лба умирающего. Воздух дрожал, как в духовке. Я даже слышал, как что-то потрескивает вокруг.

Или это в голове?

Футболка прилипла к спине, в сапогах — болото из пота.

Каждый шаг отдавался ударом по вискам.

Каждое дыхание — как будто вдыхаешь раскалённый песок.