Мёртвые души. Книга 1 и 2

Глава 1

Глава первая.

Мёртвые души

Я впервые прочитал её в школе. "Мёртвые души".

Скучал тогда, если честно. Все эти помещики, их странные повадки, эти бесконечные описания…

Учитель говорил, что книга — великая, что в ней сатира, социальная критика, что Гоголь хотел высмеять пороки общества.

А ещё — что главный герой скупает мёртвые души умерших крепостных, чтобы обмануть систему и разбогатеть.

Я всё это запомнил. Я даже сдал сочинение.

Но потом… потом я перечитал её. Совсем недавно. В метро. Случайно нашёл в старом буккроссинге.

Пыльная, в мягкой обложке. Кто-то закладывал углы страниц — почему-то всегда в местах, где не было действия. Где Гоголь просто… размышлял.

И я вдруг понял: он знал.

Не просто про бюрократию. Не про помещиков. А про нас.

Мы действительно мёртвые. Или почти.

Смотрим в телефоны, пока рядом умирают идеи.

Работаем, чтобы тратить. Проводим годы, играя чужие роли.

Я вижу людей каждый день — в метро, на улицах, в офисе — и не могу отделаться от ощущения: внутри пусто.

Не злоба, не боль. Даже не апатия. Просто… пустота.

Будто что-то было, но исчезло.

Будто душа — если она когда-то и была — теперь только эхо.

Гоголь, как мне кажется, писал именно об этом. Просто не мог сказать прямо.

Или боялся. Или ему не позволили.

Может, он тоже просыпался. Может, это был его способ предупредить нас.

С тех пор я читаю "Мёртвые души" как инструкцию.

Как хронику эпохи, которая никогда не заканчивалась.

И, может быть, никогда не начиналась.

Потому что я чувствую это — всем нутром.

Я не как они.

Я не хочу жить по алгоритму. Не хочу улыбаться, потому что так надо, и умирать, не зная, жил ли вообще.

Что-то во мне ещё шевелится. Что-то сопротивляется.

Что-то живое.

И если я прав, то это объясняет всё.

Моё одиночество. Мою тревогу. Моё странное, упорное ощущение, что этот мир — всего лишь ловушка для душ.

Для мёртвых душ.

Уже в лифте я пожалел, что приехал.

Пахло чужими духами, стенки дрожали, словно сам дом нервничал. Под потолком мигала лампа, подмигивая мне, как бы говоря: «Ну что, снова на автомате?»

Дверь открылась. В коридоре уже слышались голоса. Смех. Музыка. Слишком громко, как всегда.

Я глубоко вздохнул и нажал кнопку звонка.

Открыла мама. Улыбка, как по команде. Даже глаза как будто заранее знали, какую эмоцию показывать.

— Ой, Гарик! Проходи, разувайся! Мы уж думали, не приедешь!

Я пробурчал что-то вроде "да как я мог" и прошёл в квартиру.

Толпа родственников рассредоточилась по углам, как декорации, заранее расставленные для спектакля. Кто-то рассказывал анекдоты, кто-то наливал, кто-то уже жевал, делая вид, что еда — единственная радость в жизни.

Сестра сияла.

— Гарииик! Ну наконец-то! — она кинулась обнимать, словно мы не виделись лет десять, хотя я был здесь два месяца назад на другом, точно таком же празднике.

— Как ты? Почему один? До сих пор не нашёл себе невесту?

Вот оно.

Даже пять минут не прошло.

Я улыбнулся, скорее автоматически.

— Не нашёл. Ещё не время. Мне ж только двадцать девять. Куда спешить?

Она закатила глаза.

— Ты как всегда. А ведь возраст, между прочим, уже серьёзный. Не пора ли подумать о продолжении рода?

Ты же не хочешь умереть один?

И тут — как по сценарию — подключились остальные.

— А вот Ирина у нас свободна! Ты её помнишь, вы ещё в садике вместе играли! — всполошилась тётя.

— Или вот Алина, дочь моей подруги! Такая хорошая, тихая, не курит, не пьёт, с квартирой! — добавила мама.

— Главное — чтоб была нормальная, и детей хотела, — вставил дядя, — а остальное нарастёт. Главное — семья. Как у всех.

Как у всех.

Эти слова звенели в голове, как сирена.

Как у всех…

Я смотрел на них — улыбающихся, искренне желающих мне «счастья» — и не понимал: разве это жизнь?

Работа — дом — телевизор — дети — кредиты — старость — телевизор — смерть.

И всё сначала. Только уже не ты, а тот, кого ты родил, и кто будет повторять всё то же самое, потому что "так надо".

Я молчал. Буркнул, что «ещё молод» и «всему своё время».

На самом деле мне хотелось встать и закричать: «Зачем?! Зачем вы всё это повторяете?!»

Они же и правда говорили, будто читают реплики.

Одинаковые слова, одинаковые интонации. Даже смех у них был какой-то одинаковый — с теми же паузами, с теми же переливами.

Как будто за них кто-то пишет скрипты.

Интернет? Телевизор? Соцсети? Или нечто большее?

Я уставился в тарелку, пока все громко смеялись над каким-то банальным анекдотом.

Пюре. Котлета. Огурчик. Всё аккуратно, всё как всегда.

А внутри — пустота.

Никакого вкуса. Никаких эмоций.

Только глухое ощущение, что я зря сюда пришёл. Но ведь так надо. Традиция. Родственники. Праздник.

Я сидел до тех пор, пока не стало можно вежливо уйти.

Изобразил усталость. Сказал, что завтра рано вставать.

Они снова заулыбались, кивали, говорили, что понимают, и обязательно «надо почаще видеться».

Я кивнул, пообещал. Как всегда.

Потому что так проще.

Потому что, если сказать правду — они не поймут.

После всего этого лицемерия, шума и обязательной улыбки, я чувствовал себя так, будто день рождения был у чумы.

И я, разумеется, пришёл поздравить.

Дышать стало тяжело.

Не физически — будто душа стянута чем-то тонким, но крепким. Как нитями. Изнутри.

Я решил сделать то, что обычно избегал:

напиться.

Первая попавшаяся забегаловка светилась неоном, словно пыталась маскировать убогость своим весельем. Я вошёл, пробираясь сквозь толпу потеющих, полутрезвых тел, танцующих в ритме какой-то бесконечной электронной пытки. Всё было слишком ярким, слишком громким, слишком настоящим — и в то же время абсолютно пустым. Как картинка на экране.

Я заказал что-то крепкое. Не помню уже, что.

Потом ещё.

И ещё.

Пил я редко. Почти никогда. А тут хотелось забыться. Раствориться.

Слиться с шумом, с бессмысленностью. Стать частью этой общей бессмыслицы — хоть на пару часов.

Всё вокруг становилось размытым.

Разговоры — глухими.

Лица — одинаковыми.

Словно маска копировалась снова и снова, только с разными причёсками и одеждой.

Как будто кто-то нажал «вставить» в редакторе реальности.

Я почти задремал, уткнувшись в стойку, когда услышал:

— Северная звезда.

Поднял глаза. Бармен, невысокий, с седой полосой в тёмных волосах, поставил передо мной бокал.

Я нахмурился.

— Я вроде не это заказывал.

— Сегодня — именно это. Вам подойдёт.

Он сказал это как-то… спокойно. Уверенно.

И в то же время — будто в этом не было выбора.

Я взглянул в бокал.

Внутри, среди прозрачного золота, плавала крошечная капля света.

Не отражение. Не иллюзия.

Словно миниатюрное солнце застыло внутри напитка, еле дрожа.

От него шло слабое сияние — едва заметное, но почему-то неотвратимое.

Я усмехнулся:

— Северная звезда. — я задумался, она помогала путникам не сбиться с пути. — Я что, встаю на верный путь?

Бармен чуть улыбнулся.

— Возможно, — сказал он. — Если успеете.

Я не стал спрашивать, что он имел в виду.

Просто взял бокал и сделал глоток.

Никогда не думал, что верный путь может начаться с алкоголя.

Горечь. Тепло.

Вкус — как морозный воздух на границе весны.

И вдруг — удар изнутри. Не боль, а словно… сдвиг.

Как будто что-то внутри меня встало на место. Или наоборот — сорвалось с якоря.

Мир дрогнул.

Шум вокруг стал глуше. Свет — ярче.

Я чувствовал, как внутри что-то разгорается, тонкое и неостановимое.

И тогда я понял: всё изменилось.

Что-то проснулось.

Или вернулось.