Между добром и злом. 5 том

Глава 3

Урден был прав — те, кто занимался делом графа Хартергера, встретили Кондрата с настороженностью. Приветливее, улыбки, напускная доброжелательность, но в глазах читалось недоверие и вопрос «что ты здесь забыл?». И ещё отчётливее их реальное отношение проступило, когда на свет показалось поручение Урдена передать дело для ознакомления Кондрату.

— Там и смотреть нечего, — улыбнулся один из них и протянул одну из папок Кондрату. — Здесь всё, что у нас на руках. Остальное в аналитической. Но я тебе так скажу, скука несусветная, всё буквально на виду.

— Да, если больше нечем заняться, можешь глянуть, останавливать не будем, — поддакнул другой.

— Благодарю, — скупо ответил Кондрат забрал папку и удалился.

Аналитическая — так все называли эту комнату, хотя по факту ничего общего с аналитическим центром она не имела. Скорее, своеобразный сейф, с дверьми из металла, решётками, утолщёнными стенами и источниками света, которые были максимально закрыты, чтобы не допустить даже малейшей искры. Оно и понятно — здесь хранились самый важные и громкие дела империи.

Когда дело было в разработке и теряться среди пыльных полок и таких же папок в архиве ему было рано, его хранили в отдельной комнате. Оттуда его забирали сыщики, оттуда его отправляли в суд, оттуда его списывали в архив. Эдакий распределительный хаб.

Кондрату нравилось здесь. В воздухе всегда витал аромат свежего пергамента и чернил, атмосфера была не столь гнетущей, как в архиве, где всё казалось забытым, а люди появлялись нечасто, да и лишь для того, чтобы отдать или забрать текущее дело.

Папка с делом графа Хартергера ещё лежала на стеллажах, где хранились дела в разработке. Набитая отчётами, доказательствами и зарисовками, она разбухла, как книга, впитавшая влагу.

— За пределы не выносить, смотреть здесь, — предупредил его сопровождающий мужчина.

Человек из службы безопасности. Собственные стражи правопорядка в системе охраны правопорядка. Достаточно специфические люди, куда набирали тех, кто не смог показать результатов в сыскном деле, но был достаточно надёжным. Лично Кондрат с ними не общался, но туда попадали или совсем дуболомы, для которых было сложно что-то сложнее выполнения приказов, те, кто любил стучать или повёрнутые на правилах.

— Даже до рабочего места нельзя донести? — уточнил Кондрат. — Его же выносят другие сыщики.

— У вас разрешение на ознакомление. Выносит нельзя. Вон там стол, — произнёс тот механическим голосом, указав пальцем на небольшой стол. — Ознакомиться можно там.

Нельзя так нельзя. Впрочем, так тоже неплохо, никто не будет заглядывать ему через плечо.

Внутри были протоколы осмотра места преступления: положение тела, предметов, включая орудие убийства, состояние помещения. Здесь же находились отчёты о снятых отпечатках пальцев и детальные показания всех свидетелей, которые так или иначе были свидетелями или что-то слышали. Десятки листов, десятки показаний и свидетельств. Была даже детальная зарисовка места убийства, трупа, улик и, самое важное, ножа, на которой даже были отмечены места, где найдены отпечатки пальцев.

Кондрат начал с ножа, разглядывая рисунок при тусклом свете ламп. Обычный кухонный нож, который можно найти на любой кухне, длина лезвия девять сантиметров, высота два. За долгие годы работы и от постоянных заточек его лезвие заметно сточилось. Следы крови, следы отпечаток…

Первая мысль Кондрата была, что кто бы вот так в нормальном уме оставил бы отпечатки на ноже, что так удобно для расследования, но потом вспомнил, что в этом мире это известно в очень узких кругах не последнюю очередь благодаря ему. Поэтому да, преступники пока об этом не знали, и этим можно было спокойно пользоваться. Настолько спокойно, что могла как раз закрасться ошибка, когда человек потрогал вещь просто потому, что ею пользуется, но в глазах остальных он становится сразу убийцей.

Дальше была зарисовка помещения, где нашли тело. Это был какой-то коридор. Подпись на картинке услужливо подсказывала, что это был третий этаж около его кабинета. Что касается тела, то оно лежало в восьми метрах от него. По следам крови, которые тоже были зарисованы, было видно, что перед смертью он облокотился на стену и медленно сполз с неё на пол, где его полусидящего и обнаружили.

Следы крови тоже были отмечены. Первые капли крови находились в трёх метрах от двери в кабинет. И они растянулись ещё на пять метров до самого тела. Особенно её было много в метре от тела, где, по-видимому, нанесли ранение в шею. Получается, убийца поджидал где-то неподалёку и, дождавшись, пока граф выйдет, набросился на него. Стоял где-то в стороне, и как раз тот успел пройти три метра, прежде чем его настигли.

Первые капли крови — это здесь убийца набросился графу на спину. После он смог его сбросить и, по-видимому, отступал, пока его не ранили. Кондрат сомневался, что граф прошагал все пять метров, после чего сбросил с себя человека и после просто стоял на месте против вооружённого человека, как стена, пока его не закололи. Точно отступал назад.

Девушка смогла его оттеснить? Умелая… девушка…

Кондрат достал и планы дома, а конкретно третьего этажа, где был убит граф. Здание имело «П» образную форму с укороченными «ножками». Кабинет находился практически напротив угла. Так, что выйдя из комнаты, ты не увидишь, что кто-то за углом, но прячущемуся будет несложно выскочить и быстро застигнуть тебя врасплох.

И получается, что убийца ждал за углом, после чего, когда услышал удаляющиеся шаги, выскочил и набросился графу на спину. Видимо, не только Кондрат пришёл к этому выводу, так как там не поленились снять отпечатки, но ни одного на стене не обнаружили.

Дальше шли показания тех, кто работал в этом доме, включая служанок и его жену — детей не было, так как оба уже учатся в университете. Никто ничего не слышал и не видел. Могло показаться странным, что граф даже не вскрикнул, чтобы привлечь внимание, но тут могла сыграть неожиданность. Иногда люди действительно даже вскрикнуть не успевают, чтобы предупредить остальных. Нет, кто-то успевает, просто от страха, а кто-то слишком занят, чтобы отбиться для того, чтобы кричать.

Судя по тому, что видел Кондрат, граф Хартергер именно этим и был занят. Сначала получив со спины удары, а потом сбросив, начал отступать, пытаясь закрыться, он просто… не подумал об этом, как это странно не звучало. А может всё произошло слишком близко.

Но что отмечали все, и слуги, и его жена, так это повышенный интерес к одной единственной служанке по имени Шейна Эбигейл — дочь ведьмы Чунрлейки-как-то-там.

Все, как один, говорили, что между ними будто бы была какая-то взаимосвязь. Что граф всегда уделял ей особое внимание, старался не привлекать к тяжёлой работе, платил больше остальных и вообще вёл с ней себя, как с какой-то хорошей знакомой.

Один из слуг, тот, в чью задачу входит зажигать свечи и тушить их по утрам, утверждал, что пару раз видел, как граф заходил к ней в комнату. Это при условии, что его комната находится напротив её, что несколько странно. Что они там делали, он ответить затруднялся. А главная кухарка утверждала, что видела их вдвоём под большим дубом: случайно заметила их из кона и ей показалось, что граф слишком наклонился к девушке. Будто момент перед поцелуем или сразу после него.

И таких моментов было много, если пробежаться по показаниям даже просто взглядом. Хартергер и Шейна были близки.

— А вот и Шейна… что у вас всё же произошло… — пробормотал Кондрат, наконец добравшись до документов, которые были посвящены девушке.

Шейна Эбигейл, восемнадцать лет, рост сто шестьдесят шест сантиметров, вес пятьдесят килограмм. Габариты совсем скромные, чтобы свалить ста восьмидесяти пяти сантиметрового стокилограммового мужчину. Родители неизвестны, родилась на территории Ангарии. Двенадцать лет бродяжничала, семь лет служила у графа Хартергера в роли служанки и помощницы на кухне. Вроде бы всё сходится, но…

Почему здесь отмечено восемнадцать лет? Ведьма же сказала, что ей девятнадцать. Или просто ошиблись? Или специально названа дата неправильно, чтобы никто, кто знал о Чуне, не провёл случайных параллелей?

Ладно, это не самое главное…

Его интересовал протокол допроса самой девушки. Их было сразу два, обычный и тот, что усиленный, на котором стояла пометка. То есть, из второго всю информацию можно было делить на два в действительности и ориентироваться на неё не стоило. Там девушка скажет вообще всё, что угодно.

И так, если отталкиваться от первого допроса, то в ту ночь девушка спала, но проснулась от какого-то грохота, словно кто-то всем телом влетел в стену. На вопрос, как она услышала это через сон, девушка ответила, что очень чутко спит. После грохота она вышла в коридор и увидела облокотившегося на стену графа Хартергера. Она подбежала к нему и увидела, что у того из живота торчит нож, который она и выдернула, отбросив в сторону. С медициной девушка знакома была явно плохо…

Как бы то ни было, она пыталась оказать ему помощь, зажав рану на шее, но тот истёк кровью. На вопрос, почему она сама была в крови, Шейна Эбигейл ответила, что, умирая, он хватался за неё, что-то пытаясь сказать, прежде чем окончательно испустил дух. И именно в этот момент её и застали слуги.

Что касается слуг, то услышал грохот ещё и ночной слуга, который должен был ждать вызова хозяина ночью, если тому что-то потребуется. Он то и услышал грохот, после чего быстро поднялся наверх и увидел девушку над убитым графом всю в крови, будто тот пытался ей сопротивляться, а рядом нож.

Да, ситуация выглядела подозрительно, но почему все решили на девушку?

Ну для начала допрос под пытками — она действительно во всём призналась на втором часу, мотивировав свой поступок тем, что тот её изнасиловал. Во-вторых, ещё до её допроса в огонь подлили масла слова других слуг, который слышали какой-то шум из её комнаты, а потом оттуда вышел весь взлохмаченный Хартергер. После этого девушка выглядела очень подавленной, дёрганной и нервной, постоянно оглядываясь по сторонам. Всячески избегала графа всеми возможными способами, и многие предполагали, что после того, как она отвергла его ухаживания, граф взял силой то, что хотел получить с согласия.

Увидь, конечно, Кондрат такое своими глазами, тоже бы предположил самое страшное. При этом на вопросы сыщиков, что же произошло в комнате, она отвечала гробовым молчанием, не спеша рассказать всё как есть, пока её не стали допрашивать усиленно. И получается нож с отпечатками пальцев, свидетель, который увидел её рядом с графом в его последние секунды жизни, и собственное признание девушки.

Да только в протоколе не говорилась, какие версии она под пытками ещё выдавала. Кондрат знал, что всё можно подогнать, и не было гарантий, что её не заставили дать самые правдоподобные показания из всех, что были.

К тому же смерть защитника Императорского двора? Когда речь заходит о подобных людях и в подобных, как сейчас, ситуациях, то ни о каких случайностях речи идти не может. Кондрат хорошо помнил разговор с незнакомцем в карете. Хорошо помнил, что тот ему сказал, прежде чем высади у дома. И смерть защитника императорского двора отлично укладывалась в эту картину.

Вопрос лишь в том, кому верить — версии следствия или версии, которая до сих пор иногда звучала в его голове. Переворот. Переворот, который преследует одну единственную цель, отвечая на вопрос — император или империя.

В документах, которые передали Кондрату сыщики, ничего интересного тоже не нашлось. Повторы допросов, повторы опроса свидетелей. Когда знаешь, какую теорию строить, можно даже в голову опрашиваемому вложить, что ты хочешь услышать, да так, что тот сам будет верить в этом. А в данном случае, что девушка виновата. Но для начала, чтобы понять, кто есть кто, требовалось ещё раз опросить всех слух и жену графа, чтобы не было никаких недосказанностей.

Дайлин на месте не оказалось. Со слов других, она ушла, не сообщив остальным, куда направляется. Скорее всего, пошла добывать информацию на остальных убитых, какие-нибудь слухи, секреты или подозрительные телодвижения, что они совершали при жизни и могли привлечь тем самым убийцу. Что ж, она уже большая девочка, может сама решать, что ей делать. В конце концов, она же сыщик.

А вот Кондрат собирался съездить в тюрьму. Он ни разу ещё не был там, как-то не приходилось, так как всех подозреваемых обычно доставляли сюда, в подземелья специальной службы, а там, в тюрьме ублюдки уже ждали своего наказания. Видимо, девушке действительно недолго осталось, раз её туда перевели.

Тюрем было две: одна за городом и одна в городе в самом центре под одной из стен дворца глубоко под землёй, куда никогда не проникал солнечный свет. И как раз-таки под стену свозились те, кто больше никогда не покинет её застенок. Враги, которых по какой-то причине не убили, но и дать существовать в спокойствии не могут.

Поэтому девушку держали в тюрьме за границей города. Та представляла из себя большой каменный короб с небольшими бойницами. Стен не было, но были рвы, на другом конце которых караулил возвели два ряда частокола, между которыми всё затыкали кольями. Система безопасности не самая продвинутая, но для обычных преступников вполне себе сойдёт.

Кондрата встретили прямо у частокола на пропускном пункте.

— Кондрат Брилль, специальная служба расследований, пришёл увидеться с Шейной Эбигейл, — произнёс он, когда его спросили о цели визита.

Чтобы получить разрешение на вход, потребовалось подождать минут двадцать. За это время гонец сбегал в тюрьму-крепость и вернулся обратно с разрешением, по которому Кондрата впустили внутрь.

Внутри тюрьма выглядела ещё хуже, чем снаружи. Сложенная из крупного серого булыжника, она была тёмной и холодной, неприветливой, как сырой склеп, по которому гулял промозглый ветер. Ему она напоминала пещеру, в которую заходят, но уже не выходят обратно. Кондрат слышал завывающий в коридорах осенний ветер, который пробирал его даже в пальто. Но ещё хуже, иногда ветер приносил гул, в котором можно было распознать голоса, будто эхо давно мёртвых людей.

— Вы к… — пробормотал ещё один охранник на пропускном посту, переворачивая страницы журнала.

— К Шейне Эбигейл.

— Шейна Эбигейл… Шейной Эбигейл… он смертник, сидит временно или под следствием?

— Под следствием.

— Под следствием… ага… Так, нашёл, — кивнул он и повернулся к напарнику. — Камера тринадцать в четвёртом. Отведёшь его?

Так в сопровождении другого охранника Кондрат отправился по пустым коридорам. Надо сказать, что, как и освещения, здесь было мало охраны в самой тюрьме и ещё меньше здесь было источников тепла. Когда они проходили через один из блоков, Кондрату, если этак так можно было выразиться, улыбнулась удача взглянуть на местные камеры.

Небольшое помещение, где-то три на два с одной несчастной деревянной кроватью, хлипким пледом и бойницей, которую почти везде заключённые пытались заткнуть, чтобы хоть как-то сохранить внутри тепло. Кондрат не удивился бы, узнай, что люди здесь долго не живут, и умирают от воспаления лёгких.

И помещение, в котором содержалась девушка, мало отличалось от остальных. Такая же заткнутая бойница, такая же камера из голого камня с деревянной кроватью и несчастным куском пледа, который хоть как-то давал надежду сохранить тепло. И всё это за толстыми решётками. Странно, что ведьмы не могут сюда попасть, но, видимо, есть какой-то подвох.

— Шейна Эбигейл? — позвал Кондрат.

Куча тряпья на кровати, которая по факту была доской, шевельнулась. Волосы, грязные настолько, что их невозможно было отличить от грязного пледа, но такие же кучерявые, как у матери слегка раздвинулись, как шторки, показывая запачканное и затравленное лицо.

Она не произнесла ни слова, но в этих запуганных, как у зверя глазах читался вопрос, на который Кондрат был готов ответить.