Между добром и злом. 5 том

Глава 23

Собственно, так как его и интересовал результат, именно это и Кондрат и спросил прямо. В этом вопросе как-то зайти со стороны возможности он не видел, и что-то типа «и он изменился после вашего разговора» с тем же успехом можно спрашивать в лоб.

— Он прислушался к вам?

Графиня улыбнулась шире. Не улыбкой хитрой или злобной, скорее уставшей и изнеможденной. Просто психологическая реакция на его присутствие.

— Я не знаю. Я ничего не знаю.

— У вас есть слуги, которые служили с вами до этого? — поинтересовался Кондрат.

— Да, Вайфи, она была дочерью моей служанки при прошлом браке. Служанка умерла, и я взяла её дочь на работу.

— Почему?

— Потому что не хотела оставлять ребёнка той, кто был со мной едва ли не с самого моего рождения, мистер Брилль. Вам ведь знакомо сочувствие? Или нет?

— Да, я слышал о таком, Ваше Сиятельство. И тем не менее, прежде чем вы её наняли, где Вайфи Жонк работала?

— Где-то на рынке, следила за лавкой.

— И вас не смущает, что вы ничего не знаете о её прошлом?

— Мне достаточно того, что я знаю о ней сейчас. Не пытайтесь приплести эту девчонку к убийству, она бы такого не сделала.

— Откуда такая уверенность?

— Она два часа плакала, прежде чем зарезать кролика нам на стол. И кролика она так и не зарезала, — графиня вздохнула. — Вы узнали всё, что хотели?

— Не всё. Вы сказали, что у вас было хорошо до поры до времени, пока не появилась Шейна и вы не узнали о её интимной близости. А что было после?

Женщина напротив поморщилась. Отвела взгляд, пытаясь всячески спрятать от Кондрата глаза. Он уже думал повторить вопрос, когда она наконец ответила.

— А что могло быть после, когда он уделял ей внимания больше, чем мне? Везде, и в жизни, и в постели? Мы стали отдаляться.

— И тем не менее, вы с ним говорили в последнее время, и он вас выслушал, — заметил Кондрат.

— Я этого не говорила, — тут же ответила графиня.

— Но дали понять, что разговор таковой имелся. Как так получается, что вы отдалились, стали меньше общаться, но всё равно вы смогли с ним поговорить?

— Я его жена. Я не могу поговорить со своим мужем? То, что он трахает свою молоденькую служанку, воздвигает между нами неприступную стену?

— Нет, но вряд ли он бы стал вас слушать. Возможно, отдалившись, он бы мог вам как-то грубо ответить, дать понять, что ему не интересно, что вы говорите, — произнёс Кондрат, внимательно следя за реакцией графини. — Мог поднять голос или прогнать вас вовсе. Или поднять руку, будучи в последнее время в плохом настроении. Вы бы чувствовали себя подавлено, не так ли? Преданной? Брошенной? Униженной? А женщины далеко не всегда прощают такое…

— Хватит… — просипела она.

— Они могут в ту же секунду поступить очень импульсивно и грубо ответить, высказав всё в лицо. А могут в сиюминутном порыве сразу перейти к действию, даже не понимая, что они творят. Куда вам приносят ужин? Я слышал, что он был у вас в комнате. Бокалы, тарелки, вилки, ложки… ножи…

— Достаточно… — уже жалобнее произнесла графиня.

— Ножи. Нож. Например, кухонный, который забыли убрать с подноса на ночь глядя. Взгляд, мысль, и уже всё в голове сложено. Лишь дойти до кабинета, откуда он выходит. Может перекинуться ещё парой слов, попытавшись его убедить, понять вас, но он отворачивается и уходит, а вы теперь не своя. Он к вам спиной, и вы приступаете за дело.

— За что мне всё это… — разревелась теперь уже женщина, спрятав руки в ладони.

— Не с первого раза, но нападение со спины, да ещё и с ножом облегчает задачу. А потом осознание и паника. И первая мысль — бежать. Бежать в собственные покои, которые рядом, где можно спрятаться. Где есть камин, чтобы сжечь запачканные кровью вещи. И никто бы не успел заметить. Так о чём вы говорили, госпожа Хартергер? Принял он ваши условия или нет?

— Как вы можете… — прорыдала она сквозь ладони. — Я бы никогда такого ему не пожелала…

— Но от любви до ненависти один шаг, не так ли? К тому же, что с наследством? Четвёртый раз жениться вряд ли выйдет, а у графа не было заинтересованных родственников. Всё перейдёт в руки ваших сыновей, но перед этим был только один человек, кто будет владеть всем. Кто может сделать так, что его не оставят как в прошлые разы. Наконец обрести свободу, перестать быть пешкой в чужих играх. Желание освободиться могло стать сильнее, когда всё вокруг уже давно разрушено и испорчено.

Кондрат забивал один гвоздь за другим. Не из-за жестокости и не ради удовольствия. Он пробивал её оборону, ломал графиню, пытаясь выудить если не признание, то правду, но эта картина… Она вырисовывалась в голове сама собой, идеально составленное убийство с мотивом и возможностями. Кондрат буквально видел, как это могло произойти. Не хватало лишь какой-то мелочи, а именно доказательств.

Он смотрел на женщину напротив, ссутулившуюся, безудержно рыдающую, прячущуюся за собственными ладонями от правды. За какие-то минуты она потеряла свои силы и возможность прятаться за титулом, который позволял людям слишком многое. Просто уставший разбитый жизнью человек, которому не повезло и которому не помог даже титул.

Она плакала, а он сидел и молча наблюдал за ней. Сколько раз он наблюдал подобную картину, прежде чем отправить за решётку человека? Глядя на людей, на тех, кто однажды хотел жить лучше, хотел вырваться на свободу сквозь мрак и тлен или оступился из-за глупости. Ты чувствуешь сочувствие, жалость, даже понимаешь их, понимаешь, что они чувствуют, но… правда в том, что они убили. Убили, потому что решили, что их жизнь заслуживает большего, чем их жертвы.

Кондрат терпеливо ждал, пока графиня отплачется. И с прошедшими минутами она постепенно успокаивалась, затихал плачь, она всё чаще шмыгала носом, и наконец взглянула на него красными мокрыми глазами.

— Легка меня было обвинять, мистер Брилль? — хрипло спросила она, подавляя новые порывы разрыдаться.

— В данный момент я лишь обрисовал ситуацию, как она выглядит, пока вы не начнёте говорить.

— Говорить… вы никогда не были и не будете на моём месте. Вы лишь сыщик, которому надо добиться правды. И вам плевать. Вы просто живёте, и вам не понять меня…

— В чём именно?

— Что такое быть женщиной. Что такое быть беззащитной. Что такое быть женой, которая остаётся один на один с мужем, и кричи — не кричи, и никто не придёт к вам на помощь. Все просто скажут, что такова семейная жизнь. Вас не избивал первый муж вплоть до того, что не осталось собственных передних зубов, не насиловал второй муж в пьяном угаре, молотя при этом головой о стол. Гейр был добр ко мне. Он не был ни верным, ни внимательным, ни умным, но он был человеком. Относился к другим, как к людям и считал, что я его вещь. И мне этого было достаточно. Достаточно, что меня не унижают и не колотят. Достаточно настолько, что я родила ему двух сыновей и не испытывала к ним отвращения. Но Гейра теперь нет, есть я, есть мои дети и есть скорбь, о которую вы вытерли ноги.

Кондрат хотел сказать, но она подняла руку, прося его молчать.

— Это ваша работа, ломать людей, не так ли? Вы ведь даже не испытываете удовольствия от этого всего. Вам просто всё равно. Вы уже мертвы. Вам плевать на меня, на всех и даже на себя. Взгляните в зеркало, там оживший труп человека, который больше ничего и никого не хочет, поэтому вы хватаетесь за работу, как за единственную соломинку своего собственного смысла жизни, — она очень невесело усмехнулась сквозь слёзы. — Мне даже жаль вас, мистер Брилль. Меня сломали, но дали шанс однажды подняться. У вас этого шанса никогда не было. И вы так и останетесь пустым человеком, который умрёт в одиночестве, понимая, что заменил свою жизнь работой. И сейчас, когда мне больно, когда мне хочется просто умереть, я просто смотрю на вас, и мне становится легче. Легче от того, что после всего я живая в отличие от вас. Оттого я благодарна Гейру, что при всех своих недостатках он не дал мне стать такой же, как вы…

Она шмыгнула носом и совсем не по-графски вытерла лицо рукавом собственного платья, которое впопыхах надела на себя перед его приходом.

— Мы все однажды умрём, Ваше Сиятельство, — произнёс Кондрат негромко. — Я, вы, все. Я просто делаю, что должен.

— Потому что за душой у вас больше ничего нет, — ответила она, грустно улыбнувшись. — Мне жаль вас. И жаль, что вы отсюда уедете с ничем, потому что я не отвечу ни на вопрос о том, удалось мне поговорить с графом, ни с доказательством моей вины. Сегодня не ваш день.

Они молча смотрели друга на друга. Какие-то потерянные и уставшие.

— Вы не признаетесь, — подвёл он итог.

— Не в чем. Я не убивала его. У меня просто не было на это причин, и у вас нет доказательств. И вы их не найдёте.

— Тогда, возможно, мы встретимся вновь.

— Возможно… — не стала отрицать она.

Кондрат встал и направился к выходу.

— Всего доброго, Ваше Сиятельство.

— Можно просто Менесса, — ответила графиня тихо, заставив его обернуться и пристально посмотреть на неё. — На улице метель, и я разрешаю вам остаться, если такова будет ваша воля. Но вы ведь откажетесь, да?

— Верно. Вам не странно… — Кондрат прекрасно понял этот посыл, однако теперь подбирал слова, чтобы напрямую не говорить это и не ставить себя в неловкое положение, — предлагать такое мне?

— Странно… Но я одна, и вы напоминаете чем-то Гейра, хоть в отличие от него в вас всё давно умерло, — кисло улыбнулась Менесса. — Хорошей дороги, мистер Брилль.

— Благодарю.

Когда он вышел, снаружи стояла не только служанка, но и ещё другие слуги, и тройка стражников, которые смотрели на Кондрата достаточно враждебным взглядом. Никто не сказал ни слова, но рыдания собственной госпожи они наверняка слышали.

Кондрата проводили до крыльца, где его уже ждала лошадь. Снег действительно только усилился, превращаясь в метель.

— Закурить не найдётся? — спросил Кондрат.

Стражники переглянулись, после чего один кивнул другому, и тот протянул ему табака.

— Бумага?

Наверное, это было сверх наглостью, но и бумага для сигареты у них нашлась. Кондрат здесь же скрутил её, но закуривать не стал. Оседлал лошадь и отправился в снежную пелену. Лишь когда поместье позади растаяло в снегу, он закурил. Остановил лошадь, чиркнул серной головкой неказистой спички и раздул тусклый огонёк на конце сигареты.

Вдох, выдох, и, пришпорив лошадь поехал дальше.

Тронули ли его слова графини? Кондрат и сам не мог толком ничего сказать. Просто не знал. Но плохие и неприятные мысли всё равно крутились в голове. Он пытался отогнать их размышлением об этом деле, но в слова логики проникали чувства, которые мешали адекватно оценить услышанное.

Лишь проехав около получаса под неутомимым ветром он наконец смог сформулировать мысли по поводу их допроса.

Он не мог отрицать, что графиня выглядела убедительно. И её слова были логичны: если прошлая семейная жизнь была такой, то даже при всех недостатках эта была лучше, и рисковать такой стабильностью ради собственной ненависти было бы странно.

Но была и обратная — факты. Люди, боясь оказаться на плахе, всегда убедительны, и даже поплакать могут, для них это не проблема. Такие актёры совершенно не редкость в подобных делах. К тому же было два мотива: наследство и просьба родных.

Никто не говорил, что даже хорошо относясь к человеку, ты не убьёшь его по приказу кого-то сверху. А то, что она его не любила, говорила сама графиня. Как она выразилась? Хороший человек. Много хороших людей гуляет по земле, и не взирая на это их убивают. И если она верна своему роду или её держат за шею, она бы пошла на это. Да и последнее её предложение изрядно выбивалось из общей атмосферы. Конечно, люди в горе ищут, чем бы его заглушить, и тем не менее такое предложение тоже могло сказать о многом.

К тому же, могла и не она сама. Могла попросить служанку, учитывая их старое знакомство. Так же могли приказать служанку кто-то из вне. С Вайфи Жонк было всё совсем непонятно, девушка из неоткуда, о которой никто и не вспомнит. Но её мать была служанкой графини до этого, словно контролировала ту, а сейчас и дочь. Кто сказал, что заинтересованные не могут приставить своего человека, чтобы следить за ситуацией. Бывали уже случаи со спящими по несколько лет убийцами, которые потом шли в ход.

И тем не менее, если отбросить всё, получалось три варианта: Чуна, узнав, что тот спит с её дочерью или вставляет палки в колёса; графиня по приказу или из-за ревности и служанка, о которой вообще ничего нет даже в архивах. Да, Кондрат говорил с ней, но тогда она не была подозреваемой. Более того, он сомневался, что, если это убийца, её удастся расколоть простым допросом.

Как говорится, всё сложно. И ещё сложнее ехать в метель, когда тебя облепляет снег со всех сторон.

Добрался Кондрат до города только к вечеру. К тому моменту даже снег уже устал мести и быстро сходил на нет, оставляя после себя непроходимые сугробы, которые упорно и верно ровняли люди и сани. А в самом городе уже работали дворники, расчищая снег, сваливая его в переулки или увозя на санях прочь.

Он зашёл на работу лишь для того, чтобы отметиться. Дайлин там не было, ушла раньше, и в одиночестве Кондрат поехал домой. Он был и не против провести этот вечер в таком же одиночестве, однако там его поджидала Лита. Опять.

— В прошлый раз ты меня едва не подставила, — хмуро произнёс он.

— Ой, да ладно, твой друг меня всё равно не увидел, — отмахнулась та, словно ничего и не произошло.

— Но он заметил, что что-то не так.

— Ну подумал, что странно, — пожала плечами Лита. ­— Ну как съездил в поместье? Нашёл ещё что-нибудь интересное?

То, что Лита каким-то образом за ним следит, для Кондрата уже секретом не было, однако сообщать ли ему об этой новости самой ведьме? Хотя почему нет, может она сама добавит немного информации, потому что пока что, врут все, просто кто-то больше, а кто-то меньше. Даже включая его самого.

— Думаю, что ни тебя, ни Чуну это не обрадует, — произнёс он устало.

— Хочешь сказать, что у тебя нет зацепок? — нахмурилась Лита. — А как же его жена, слуги, да даже те же самые стражи?

— В другом плане не обрадуют, Лита, — посмотрел Кондрат в её сторону. — Ты ведь знаешь Шейну с самого детства, верно?

— Конечно, а что?

— Насколько хорошо ты её знаешь?

— Так, не заводи старую песню, она бы не стала этого делать, — сразу пошла в отказ она.

— Я не про то, что могла ли она убить или нет. Насколько ты хорошо знаешь её, как личность?

— ну хорошо, а что? мы же уже это обсуждали, она была доброй, отзывчивой, бойкой и своенравной непоседой, которая всегда стремилась куда-нибудь улизнуть.

— Своенравной… — повторил Кондрат, будто это слово понравилось ему на вкус. —­ Своенравная… То есть могла пойти наперекор матери и поступить по-своему, верно?

— Да. Что-то не так?

— Ты права, я действительно кое-что узнал от графини, поговорив с ней один на один…

— Не томи, говори уже! — в нетерпении произнесла Лита.

И вряд ли ей понравится услышанное.

— Она имела интимную связь с графом.

Лита моргнула, потом улыбнулась, видно посчитав это какой-то извращённой шуткой, потом улыбка пропала, вновь появилась и вновь пропала, будто она не могла решить, как на неё реагировать.

— Я знаю, что ты не из тех, кто так шутит, но… тебе это графиня сказала, верно?

— Да.

— И тебе говорили это вообще слуги, так?

— Но ситуация изменилась…

— Ты же знаешь, что они толдычат это потому, что думаю, что вместо занятий те… — пыталась найти хоть какое-то оправдание Лита, но Кондрат пригвоздил её последним доводом.

— Графиня застала их за этим на кровати в хозяйской спальне.

И Лита вновь зависла, после чего выдавила:

­— Да не-е-е…

— Да да, Лита. У нас был серьёзный и напряжённый разговор. И та сказала, что знает это не со слухов, и не со странного поведения Хартергера. Она своими глазами видела их занимающихся сексом на кровати. И видела лицо Шейны, поэтому она не могла ошибиться.

Вновь повисла тишина, которую вновь нарушила Лита.

— Ты же не веришь ей, да? Она ведь могла и соврать, верно? — с какой-то надеждой спросила она.

— Боюсь, что в данном случае склонен верить именно графине.

И Кондрат был прав, Лите эта информация совсем не понравилась. А это ещё Чуна не слышала.