Меченый. Том 2. На переломе истории

Глава 6−4 Кутаисский автомобильный завод

26 октября 1985 года; Кутаиси, СССР

СЕЛО И ЛЮДИ: Комсомольцы Узбекистана — на помощь Нечерноземью!

По инициативе комсомольской организации Узбекской ССР в Центральный Комитет ВЛКСМ внесено предложение о широком распространении эксперимента по шефской помощи колхозам Нечерноземья. Уже с начала следующего года тысячи молодых узбекских юношей и девушек готовы отправиться в центральные регионы РСФСР, чтобы своим самоотверженным трудом ликвидировать нехватку рабочих рук и поднять урожайность полей.

Этот патриотический почин опирается на успешный опыт, накопленный с 1975 года в колхозах Владимирской и Ярославской областей. Там труд узбекских землеробов и механизаторов позволил значительно увеличить сбор зерновых и овощей, укрепить кадровый потенциал сельского хозяйства. Теперь настала пора масштабировать этот ценный эксперимент на всю среднюю полосу!

Как отмечают в ЦК ЛКСМ Узбекистана, необходимость в таком решении возникла в то числе и в связи с началом реконструкции системы оросительных каналов Амударьи. Часть хлопкоперерабатывающих предприятий временно переведена в плановый простой, что создало избыток трудовых ресурсов в республике. Но советская молодёжь не привыкла сидеть без дела — и теперь эти силы будут направлены на подъём сельского хозяйства братских регионов.

«Наш народ издревле славится мастерством земледелия, и мы с радостью поделимся опытом с товарищами из Нечерноземья!» — заявил первый секретарь Ташкентского обкома комсомола. Уже формируются первые отряды добровольцев, а в колхозах РСФСР готовятся встретить их жильём и техникой.

Этот проект — яркий пример интернациональной дружбы и планового распределения ресурсов, ещё одно доказательство преимуществ социалистической системы!

Колонна автомобилей свернула с трассы и въехала в как-то резко начавшуюся промзону. Тут опять же рассказывать особо нечего, заводские территории в СССР они примерно одинаково выглядели почти везде.

К заводоуправлению ехать сразу не стали, там как раз кучковалась большая часть протестующих совсем не маленького, особенно по местным меркам, предприятия, поэтому остановились у какого-то отдельно стоящего здания на въезде, где «высоких гостей» уже ждали ответственные руководители во главе с директором этой кутаисской богадельни Вахтангом Харебавой.

— Ну и что ты тут развёл⁈ — Вместо приветствия набросился Шеварднадзе на директора. Тот уже тоже отлично понимал, что карьера на этом фактически закончилась, поэтому даже не пытался как-то свести конфликт к минимуму.

— Я сколько писем написал? Руководству республики, в министерство, в ЦК! Что ни к чему хорошему эта инициатива не приведёт, что люди волнуются.

— Волнуются? Ах ты ж, сын шакала, — дальше Шеварнадзе и вовсе перешёл на грузинский, причём было видно, что глава республики сдерживает себя с большим трудом, чтобы не скатиться в банальное рукоприкладство. Тоже многое говорит о человеке. То, как он реагирует на неприятности, в смысле, и реакция Эдика мне совершенно не понравилась, это он при мне ещё сдерживается, возможно, как же он тогда с подчинёнными без свидетелей общается. Так действительно и рукоприкладства дойти можно, а мы чай не в XIX веке живём.

Я вылез из машины, ещё раз подставил лицо тёплому осеннему в этих краях солнцу. Плюнуть на всё и перенести столицу куда-нибудь на юга. В Тбилиси, например. Или хотя бы в Ростов. А можно куда-нибудь на чёрноморское побережье, в Одессу. Или в Николаев… Да нет, бред, какой Николаев? Кому вообще могло бы прийти в голову перенести столицу огромного государства в Николаев?

Я тряхнул головой, сбрасывая секундное наваждение, и вмешался.

— Товарищи, — прерывая этот бесплатный цирк с конями, подал голос я. — Вам не кажется, что сейчас не время ругаться? Давайте быстро обсудим, что, собственно, происходит, после чего я хотел бы лично переговорить с «трудящимися».

Хоть я и пытался сгладить личное отношение к работникам КАЗа, кажется, сарказм всё равно прорвался сквозь маску беспристрастности. Называть этих дармоедов трудящимися, то есть ставить на одну полку с, например, металлургами условного Магнитогорского комбината, было просто неприлично. Когда ты вместо полезного дела перерабатываешь ценное сырьё в дерьмо и получаешь за это деньги, называть тебя трудящимся достаточно сложно. Гораздо лучше тут подходит слово «дармоед». А ещё лучше — «вредитель». Где там у нас была такая статья в Уголовном кодексе?

В результате объяснений картина чуть прояснилась. «Бунт» возник не стихийно, имелась вокруг завода — интересно, это у нас вокруг каждого предприятия подобная «инфраструктура» вырастает или местная специфика дала о себе знать — прослойка автомобильной мафии, которая занималась торговлей запчастями и прочими изделиями, изготовленными в «обход кассы». Переход на хозрасчёт с оплатой каждого отдельного принятого госприёмкой грузовика заставил руководство попытаться напрячься и надавить на работяг. Те-то фактически ничем не рисковали, оставить их без зарплаты советское законодательство не позволяло, за такие игры можно было и тюрьму заехать легче лёгкого. А вот дирекция, у которой план начал не то что гореть, а пылать синим пламенем, в таких раскладах рисковала очень быстро потерять должности и уехать куда-нибудь на БАМ, демонстрировать там трудовые подвиги во славу Великого Октября. Менять тёплую Грузию на голые сопки Хабаровского края дураков не водилось, так что энтузиазм руководства в моменте пробил все возможные рамки.

А вот теневиков вокруг завода закручивание гаек не устроило тотально. Вот они-то через своих родственников и знакомых — ну не на пустом же месте канал сбыта ворованного возник — и внедрили идею устроить небольшой «скандал». Ещё и время выбрали такое «удачное»: у нас как раз через неделю планировалась большая встреча лидеров СЭВ в Будапеште, где я собирался наконец озвучить нашим друзьям условия, на которых мы будем — благо взлетевшая цена на нефть позволила нам немного вздохнуть в плане поступления валютной выручки — сосуществовать далее. Хорош был бы советский генсек, поехавший нагибать партнёров и при этом имеющий «пылающий» тыл за спиной.

— Так, всё понятно, — я махнул рукой, обрывая льющийся на меня поток слов. Достал из кармана платок, промокнул лысину, а ничего так октябрьское солнышко прижаривает, даже жарковато стало. Или это у меня так «перед дракой» температура повысилась? — У этой забастовки есть какие-то лидеры? С кем разговаривать? Стачком выбрали?

— Не хотят, — отрицательно качнул головой Харебава. — Боятся, что лидеров потом люди из комитета заметут. Как бы дело ни закончилось.

— Правильно боятся, — согласился я. — Это несколько усложняет ситуацию, но не принципиально. Давайте что ли двигать, время не резиновое.

К заводоуправлению мы подъехали ещё минут через десять. Тут я сразу из автомобиля вылезать не стал: сначала охрана вместе с местными товарищами из МВД изобразила оцепление, позволив мне спокойно проскочить мимо толпы. Впрочем, сбегать от волнующихся людей я не собирался, не для того летел аж в Грузию, чтобы прятаться от пролетариата. Ну и нужно было подождать, пока телевизионщики расставятся, займут выгодные позиции, быстро пообщаются с местными, запишут десяток-другой экспресс-интервью с «протестующими».

Это тоже была часть плана — сначала записываем на видео мнение «обиженных» грузин, которые очевидно будут рассказывать телевизионщикам точку зрения со своей колокольни. О том, что они такие хорошие и работящие, а злые русские из Москвы над ними издеваются как могут. А потом выхожу я и на контрасте разношу все их аргументы, выставляя криворукими лентяями и объявляю о закрытии завода. Уверен, после показа этого ролика по ящику большинство водителей-эксплуатантов «Колхид» вознесут благодарственную молитву своему автомобильному богу. Закрытие завода будет означать возможность списать к чёртовой матери ненавистную технику и забыть о ней как о страшном сне.

— Товарищи! — Откуда-то местные притащили стойку с микрофоном, сделав из гранитного порога заводоуправления такую себе импровизированную трибуну, так что голосовые связки надрывать мне необходимости не было. Ну хоть какая-то радость. Стоящий чуть в стороне режиссёр с первого канала поднял вверх большой палец, показывая, что запись идёт. — Для начала хочу обратиться к разумным и честным людям, коммунистам по велению сердца, а не по следованию конъюнктуре; уверен, что среди собравшихся таких большинство. Прекращайте этот цирк, никаких повышений зарплат вне плана не будет, просто потому что это невозможно. Тем более что при хозрасчётном методе каждый из вас своим трудом может самостоятельно определять размер получаемого за работу вознаграждения. Идите в цеха, собирайте больше машин и получите больше денег — всё просто и справедливо!

Очевидно, это был глас вопиющего в пустыне. В данном случае я обращался не к работникам завода, а к миллионам телезрителей, которые увидят это выступление в вечернем выпуске новостей. Именно для них я подбирал слова, именно к их чувству справедливости апеллировал, а в том, что мне не удастся переубедить зажравшихся бракоделов, я, в общем-то, не сомневался с самого начала.

— Что за херь ты нам втираешь⁈ Мы два месяца минималку получаем! — раздался выкрик откуда-то из толпы; судя по одобрительному гулу, большинство заводчан неизвестного крикуна поддерживали. — Поди выживи на сто двадцать рублей!

О том, сколько неизвестный заработал мимо кассы, упоминать он, конечно, не торопился.

— Пропустите человека, он хочет высказать своё мнение, давайте ему позволим, я уступлю микрофон, это будет справедливо, я полностью готов к диалогу… Нет? Ну ладно, в таком случае я продолжу… — Неизвестный «оратор» проявить себя в открытую, выйти вперёд и взять ответственность за всех коллег почему-то не пожелал, поэтому я только улыбнулся, махнул рукой и продолжил: — А я вам скажу, почему вы получаете минималку. Возможно, для некоторых из работающих на КАЗе это станет открытием, но вы выпускаете бракованную продукцию. Пока приёмка была заводской, как-то так получалось, что «Колхиды» её проходили без проблем. Когда мы организовали внешнюю приёмку, оказалось, что девять из десяти выпускаемых грузовиков находятся в непригодном для эксплуатации виде, а две машины из десяти вообще не могут ехать. Завод производит тотальный брак. Расскажите мне и всем остальным гражданам Советского Союза, почему такая работа вообще должна вознаграждаться хоть как-то? Почему органы государственной безопасности не должны прямо сейчас начать расследование о растрате? Ваш завод нанёс ущерба стране на миллионы рублей!

— Дайте нам спокойно работать! Мы хотим работать, мы хотим работать! — Толпа начала заводиться, моя охрана, ранее стоявшая достаточно расслабленно, потихоньку начала приближаться ко мне, явно ожидая неприятностей.

— Долой плановую экономику!

— Нет командному социализму!

— Ликвидировать план!

— Хватит кормить Москву!

Крики были разные, но ни один из них не сулил нам ничего хорошего. Градус напряжения неожиданно скаканул вверх, мгновенно переходя в «красную зону».

Что делать? Спустить на толпу силовиков? Выход, конечно, вот только с точки зрения телевизионной картинки это будет проигрышным решением. Получится, что я не только зря прилетел, но ещё и только хуже сделал, а этого нам не нужно. Придётся продолжать гнуть выбранную линию.

— Друзья мои, — обращаюсь уже чуть громче, стараясь придать голосу твёрдости, — у нас, согласно решениям последних Пленумов, взят курс на реформы в экономике, часть из них уже увидела свет, закон об индивидуальной трудовой деятельности уже работает. Но любая обновлённая система предполагает труд. Труд продуктивный! А иначе, извините, это всё профанация. Сказать по правде, мы и хотим-то одного: чтобы деньги шли за реальным производством, чтобы было ясно, кто и что вкладывает в общее дело. Наша экономика, товарищи, давно нуждается в оздоровлении.

— Мы не хотим тут ваших экспериментов! Русские, убирайтесь из Грузии, оставьте нас в покое!

Я, не обращая внимания на крики, продолжил мысль, надеясь, что хотя бы апелляция к общей морали поможет мне удержать ситуацию.

— Без того не выживем. Я открыто заявляю: никакой прибыли государство не должно выделять на премирование заведомого брака! И самое важное — не думайте, что вы здесь изолированы. Сейчас нас снимают на камеру, и вечером миллионы людей увидят, какую позицию занимают «трудящиеся» Кутаисского автомобильного завода. Не получится утаить правду в эпоху повсеместного развития средств телекоммуникации, — я тут уже и пальцем качаю в воздухе, что-то вроде фирменного жеста.

— Русские, убирайтесь из Грузии! — неожиданно националистический лозунг обрёл власть над толпой, и скандировать это уже начали не отдельные личности, а целые группы. При этом толпа в несколько сотен человек, собравшаяся в этот день у заводоуправления, как-то начала заметно бурлить и сжиматься «в себя», как будто готовясь отбиваться от внешнего давления. — Долой план, даёшь рынок!

По спине пробежал нехороший холодок, в голову не ко времени пролезли мысли о том, что я же сам хотел форсировать прорыв проблемы с националистами как можно раньше, чтобы развернуть борьбу с этой заразой, не откладывая в долгий ящик. У меня был, правда, другой план, аналогично моей истории снять Кунаева и поставить на его место кого-то не местного, вызвав тем самым волнения. Но может быть, так даже лучше: как ни крути, а Казахстан, несмотря на отдельные эксцессы, в плане национализма был куда более благополучной республикой, чем Закавказье. Может, и не стоит пока трогать Среднюю Азию, тем более что те республики — во всяком случае на уровне руководства (про бесчинства «на земле» мы, конечно, забывать не будем) — до последнего сохраняли верность общему дому. Будем считать, что это мне само провидение послало знак о необходимости смены планов.

— Ну что ж, не получится у нас, видимо, договориться. Хорошо, я покажу вам рынок. Похоже, единственный способ — переход к чистой модели капитализма именно для этой площадки. Ведь вы требуете жить без государства, без плана, кричите «хотим свободы»? Так получите её. Кутаисский автомобильный завод отныне — извините за прямоту, — будет закрыт и расформирован. Все вы, кто бастует против здравого смысла, против развития, фактически саботируете производство, — уволены. — Со стороны толпы воздух начал наполнять возмущённый гул, я прямо физически чувствовал недовольство людей. — Товарищи, вы хотели капитализма — там именно так и поступают. Предприятие нерентабельно — его закрывают. Ущерб национальным интересам — значит, ликвидируем. Ваша зарплата — дело самого владельца. А владелец этого предприятия, условно, союзное государство. Мы вас предупреждали: мы внедрили внешнюю приёмку, проверяли качество. Но вы, вместо того чтобы исправить брак и зарабатывать рубли, выбрали саботаж. Ну что ж — на нет, как говорится, и суда нет.

— А мы как? Где мы работать будем? — из толпы послышались новые голоса. Видимо, тех людей, которые при призыве «русским убираться» молчали, а теперь вдруг озаботились своим будущим. Всё как обычно: толпа делится на двадцать процентов активных и восемьдесят — пассивных. Первые завели народ, создали ситуацию, выйти из которой без потерь уже невозможно, ну а вторые теперь будут расхлёбывать последствия полной ложкой. Никогда такого не было — и вот опять, как говорится.

— Повторю, чтобы всем было ясно: Кутаисский автомобильный завод — подлежит закрытию, все сотрудники-протестующие будут освобождены от занимаемых должностей. Если кто-то захочет продолжить работать — честно, подчеркну, работать, — по старой профессии, для него найдётся место на других автомобильных заводах страны. По каждому будет приниматься персональное решение, но дальнейшая судьба завода — разобрать оборудование, перевезти на другие площадки, где люди умеют работать. Проект «Колхида» сворачиваем. Всем спасибо, свободны.

А дальше всё происходит совсем быстро, настолько, что я просто не успеваю «схватить» меняющуюся реальность вокруг сознанием. Стоящий чуть в стороне от импровизированной трибуны мужчина в плаще вдруг бросается в мою сторону, одновременно доставая откуда-то из складок одежды что-то явно опасное.

Охрана реагирует мгновенно: стоящий рядом со мной сотрудник «девятки» дёргает меня вниз и куда-то в сторону, закрывая своим телом возможную траекторию стрельбы. Изображение перед глазами мелькает небо, по ушам бьёт выстрел. Спустя мгновение всё заглушает многоголосый женский визг, добавляя недостающую ноту в окончательно обернувшееся хаосом выступление.

Я заваливаюсь на каменные ступени, голова бьётся о что-то твёрдое — скорее всего о выступ крыльца или о каменную клумбу у входа. В ушах звенит. Тьма начинает заволакивать сознание. Секундная боль, будто раскалённый прут проходит через затылок, и сознание плывёт. Обрывки мыслей: «Это же у них тут Грузия, тёплый край… Горячие люди… Вот и расхлёбываем… Как дальше…» — и всё, меркнет, уходит куда-то в чёрную пустоту.