Мальчик, Который Выжил

Глава 6

По столу ползла змейка. Её тело было собрано из разных металлов и камней, которые переливались зелёными и синими оттенками. Местами её поверхность напоминала настоящую змеиную чешую, а живые глаза делали её ещё более похожей на живую. Но при ближайшем рассмотрении становилось ясно: это был эхозверь Алхимии, причем низкой формации.

— Вот, познакомься, Слав, — сказала мама, указывая на змейку. Её голос был одновременно серьёзным и шутливым. — Это моя помощница Гера.

Змейка, длинная и внушительная, вдруг ожила. Её голова медленно поднялась, и раздалось низкое шипение, от которого воздух в комнате словно задрожал. Её глаза, холодные и настороженные, уставились прямо на меня.

Затем, будто изучая меня или решив установить контакт, змейка начала медленно тянуться вперёд. Её блестящая, переливающаяся морда приближалась всё ближе. Еще немного — и уткнется мне в нос.

«Ну наглая!» — подумал я, а потом недолго думая хлопнул её по морде.

Змейка застыла. Её движения прекратились так резко, будто она задумалась. Каменные чешуйки слегка дрогнули, и в её взгляде, казалось, появилась смесь недоумения и… оскорблённого достоинства.

— Ну что, не ожидала? — сказал я мысленно, глядя ей прямо в глаза.

Мама начала смеяться, наблюдая за нашей странным знакомством.

— Славик, как ты грубо её, — произнесла она сквозь смех, вытирая выступившие от веселья слёзы. — Она не привыкла же к такому обращению.

Я лишь поднял бровь и хмыкнул. Ну, что поделать, это у меня привычка — показывать всем их место.

Гера отползла в сторону, и мы на время о ней забыли. Мама увлечённо показывала мне разные алхимические штуки: порошок-катализатор, согревающие камни, стабилизирующие кристаллы и флаконы с застывшими в них зельями, которые при нагреве восстанавливали жидкую форму. Были там и концентраты зелий в крошечных капсулах, которые можно было добавить в воду, и они тут же превращались в готовый спортпит для роста ядра. В кашку мне уже его добавляют, как сказала мама.

Мне было интересно — такие вещи явно могут пригодиться в разрушении.

Но вдруг раздаётся тихое шипение.

Ну надоедливая же змеюка!

Мы с мамой одновременно оборачиваемся. Мама замирает, её глаза расширяются от удивления.

— Ого, Слава! — восхищённо восклицает она. — Так ты ей понравился!

Может, и так, но умом Гера явно не блещет. Если бы она была хоть чуточку сообразительнее, то притащила бы мне не дохлую мышь, зажатую в зубах, а хороший говяжий стейк со средней прожаркой.

Силт-фьорда тебе в глотку! Сто лет мяса не ел! Всё каша да каша!

Вообще, Гера какая-то мазохистка. Я её по башке стукнул, а она теперь смотрит на меня влюблёнными глазами и ещё мышь предлагает.

Что с тобой, гадюка?

Вздыхаю и протягиваю руку к ней, смирившись:

— Ма-ма, дяй…

Может, змеюка и не блещет умом, но одно я знал точно — отказываться от подарка эхозверя нельзя. Это азы дрессировки. А то ещё с горя уползёт в угол, скиснет и издохнет.

Мама понимающе кивает:

— Ты прав, Славик, нельзя её обижать.

Она берёт целлофановый пакетик, ловко натягивает его на руку и с абсолютно невозмутимым видом забирает мышь у Геры.

Змеюка тут же довольна: её подарок приняли! С чувством выполненного долга она плавно уползает, исчезая в тени.

Мама, убедившись, что её любимица больше не смотрит, без лишних раздумий швыряет мышь в мусорное ведро и закрывает крышку. Ну и правильно. Я, конечно, соскучился по мясу, но не настолько.

После экскурсии меня вернули в детскую. Ксюня сидела на коврике, что-то лепетала себе под нос, играясь с куклой. Я улёгся рядом, лениво лопая пузырьки — тренировка всегда на первом месте, — но мысли всё время возвращались к увиденному. Эти ряды склянок, пузырьков и колб…

Хель меня дери! А ведь мама права — я же Алхимик, ну, частично. У моего ядра ведь изначально структура Алхимии, это потом я ее под себя перековал. Получается, я могу что-то создавать? Алхимить, так сказать?

«Прикольно если так!» — подумал я и тут же ухмыльнулся.

«Ладно, с алхимией подожду. Пока лучше потренируюсь разрушать замки. Это и проще, и веселее».

Вскоре после пятого замка из коридора начинают доноситься голоса. Мама говорит с Матвеем, и её голос звучит растерянно, почти возмущённо:

— И вы хотите, чтобы мой сын жил рядом с этим? Мало ему мечей!

Глухой, спокойный бас Матвея, с оттенком лёгкой иронии, раздаётся в ответ:

— Это пенопластовые мечи, Ваша Светлость. А медитировать с подобным себе очень полезно.

— С подобным себе⁈ — голос мамы становится резче, в нём слышится нотка негодования. — Мой сын не подобен этому чудовищу!

Матвей делает паузу, видимо, подбирая слова. Затем говорит твёрдо, с подчёркнутой учтивостью:

— Конечно, нет, Ваша Светлость. Простите за не совсем корректное выражение. Я имел в виду другое. Атрибутика у них одна и та же. Если он Разрушитель, то, как и вы с Герой, он найдёт с ним общий язык.

— Гера — зверь Алхимии. Она мирная. У этого существа же в природе заложено разрушать!

— Как и у вашего сына, — коротко замечает Матвей.

И, видимо, попадает не в бровь, а в глаз. Потому что после этих слов в коридоре воцаряется напряжённая тишина, словно мама взвешивает свои аргументы и решения. Я слышу едва уловимый вздох мамы, а затем звук шагов. Похоже, она уступила бородачу.

Вскоре становится ясно, что Матвей добился своего. Через несколько минут он появляется в дверях моей комнаты с серьёзным выражением лица и небольшой клеткой в руках.

Следом за воеводой в комнату входит мама. Её лицо сохраняет внешнее аристократичное спокойствие, но во взгляде читается волнение. Она задерживается у порога и задаёт вопрос:

— Он точно не опасен?

Матвей поворачивается к ней, его голос звучит уверенно, без малейшего колебания:

— Конечно! Ирина Дмитриевна, я ручаюсь, что это пойдёт во благо княжичу.

А сам княжич — то есть я — уже весь извожусь от нетерпения. Тяну шею, пытаясь разглядеть, что там скрывается. Ну же, давай уже, покажи!

Я чувствую Атрибутику Разрушения! Дай его мне! Дай!

— Вячеслав Светозарович, — просто и без обиняков говорит Матвей, ставя клетку на пол. — Это твой фамильяр.

С этими словами он ловко щёлкает замком, и дверца клетки с лёгким скрипом открывается, приглашая неизвестное существо выйти наружу.

Мы с Ксюней оба заглядываем внутрь.

— Об-ба-на! — одновременно выдаем.

Из клетки выскакивает… паук размером с мой кулак.

Но не простой паук. На первый взгляд — это булыжник на металлических ножках. Его каменное тело, словно выточенное из обсидиана, покрыто странными древними иероглифами. Я приглядываюсь и замечаю на поверхности камня вырезанную морду Анубиса. Вместо глаз у эхопаука сверкают два мелких обсидиановых камня.

— Его привезли из Египта, — объясняет Матвей, явно довольный своей находкой.

Оу-у-у. Теперь всё ясно. Египетские руины. Тамошние пирамиды нередко становятся очагами Разрушения. Но не только моей Атрибутики. Также еще и Некрос, конечно, частенько обосновывается там.

Вообще, Некрос-Смерть и Разрушение постоянно ведут борьбу за древние усыпальницы. Если склепы достаются Некросу, то из глубин вылезает нежить: ожившие мумии, личи и прочая нежить, обвешанная проклятиями. А если территория попадает под влияние Разрушения, то руины сами становятся материалом для создания эхозверей. Эти создания несут в себе фрагменты погибшей цивилизации: её силу, её трагедию и её забытые тайны.

Каждый из этих процессов оставляет свой уникальный след. Некрос воскрешает мёртвых, а Разрушение превращает сами руины в живую, грозную память о том, что некогда существовало.

Я смотрю на паука и произношу дружелюбно:

— Пук! Ай-да сю-да!

Обтёсанный булыжник на металлических ножках замер, будто обдумывая мою команду. Пришлось поманить его лёгкой волной Разрушения, и только тогда он двинулся с места. Его шаги были осторожными, почти неуверенными, но всё же он двигался в мою сторону.

«Ну-ка, посмотрим на твою походку»— думаю я, пристально наблюдая за носителем моей Атрибутики.

Паук приближается медленно, словно изучает обстановку. Его тонкие металлические ножки издают лёгкий, едва слышный звон, касаясь пола. В его движениях читается неуклюжесть, свойственная тем, кто только начал осваивать свои возможности. Маленький эхозверь, почти новорожденный. Прямо как я.

Хотя назвать его просто пауком — это было бы оскорблением.

Радостно машу рукой и, не сдержав любопытства, протягиваю руки, чтобы взять фамильяра. Но едва мои пальцы касаются его, я понимаю, что руки-то у меня еще неловкие и слабые. А булыжник оказывается на удивление тяжёлым. Стараясь удержать его, я неловко переступаю с ноги на ногу, но паук всё равно выскальзывает и глухо шмякается на пол.

— Ах мляха… Изфини! — удрученно выдыхаю я, приседая рядом.

Но фамильяр, кажется, даже не обиделся. Крепкий эхопаук, как камень. Да он и есть камень. Обломок древних пирамид.

Он тут же ловко перебирает своими металлическими ножками, поднимается на них и, слегка наклонив обсидиановое «тело», смотрит на меня своими сверкающими глазами.

— Ден-Ден! — радостно объявляю я, нарекая его в честь моего ручного гигантского скорпиона Деннахана. Полностью такое имя сейчас не выговорю, так что пока пусть будет просто «Ден».

Да, это имя ему точно подходит.

Паук внимательно смотрит на меня, будто бы раздумывая, подходит ли ему моё наименование. Но спустя мгновение он качает туловищем, словно соглашаясь. Его ножки издают лёгкий звон, когда он делает шаг ко мне.

Тем временем Ксюня, заметив фамильяра, сначала застыла на месте, словно не веря своим глазам. Но стоило Дену приблизиться, как она испуганно взвизгнула. Её лицо мгновенно исказилось выражением ужаса: широко раскрытые глаза, приоткрытый рот и дрожащие губы.

Она начала пятиться, но в панике задела ногой игрушку, едва удержав равновесие. Её движения стали дерганными. Ксюня вжалась в угол перегородки, словно пытаясь стать меньше, исчезнуть.

— Ксс… Ксюн, ты чо-о? Не боя-ся! Это же Де-е-ен! — успокаиваю я подругу, но она только сильнее сжимается в комок и головку опускает, будто стараясь спрятаться за собственными локонами.

Фамильяр, очевидно заметив её страх, делает шаг в её сторону, чем вызывает очередной нервный писк.

— Она его боится, — хмуро замечает мама. — Этот эхопаук не сможет играть с моими детьми.

— Ирина Дмитриевна… — пытается возразить Мутов.

— Это не обсуждается, — строго заявляет княгиня, её голос звучит твёрдо, без намёка на компромисс. — Уберите его, Матвей Максимович.

Ох, Хель меня дери! Это плохо. Очень плохо.

Ден крутой, он мне нравится. Мы с ним можем помогать друг другу в медитациях, он чувствует мою Атрибутику, а я — его. Я не отдам его, и если мама думает, что всё решено, то она ошибается.

Действовать надо немедленно.

Я мгновенно заслоняю Дена собой, преграждая Матвею путь. Он уже поднял руку, чтобы убрать фамильяра, но, увидев мою реакцию, замирает. Даже мама выглядит удивлённой.

Но мне нет дела до взрослых. Я наклоняюсь к Дену, провожу ладонью по его шершавой поверхности. Прохладный обсидиан приятно ложится под пальцы, а под ним я ощущаю едва заметные пульсации магической энергии — словно фамильяр дышит. Ден легко покачивается на своих металлических ножках, как будто радуется прикосновению.

— Ксю, Ден клу-той! — уверенно произношу, стучу кулаком по его прочному телу. — Вишь? Не ку-саит!

Ксения с сомнением смотрит на меня, потом переводит взгляд на Дена. Её глаза чуть расширяются, сомнение борется с любопытством.

— Дя? — наконец тихо спрашивает она, робко поднимая на меня взгляд.

— Аг-га, — киваю и взяв Дена обеими руками, прижимаю к пузу. Уф, тяжелый. — Доблый!

Девчока перестаёт вжиматься в угол робко подбирается ближе, шаг за шагом. Наконец, она тянет дрожащую руку и едва касается фамильяра. Её пальцы исследуют грубую поверхность, немного задерживаются на вырезанной морде Анубиса. Паук не шевелится, только блестит своими глазами-камнями, словно внимательно изучает девочку в ответ.

— Ух ти-и-и-и… — шепчет Ксюня, улыбаясь. — И… не стла-ашна. Хе… клууто-о-ой!

Набравшись смелости, она проводит всей ладонью по его спине и вдруг радостно заявляет:

— Пук! — улыбается широко.

Дело сделано. Ден-Пук отныне с нами!

Пока я с Ксюней вовсю играю с нашим новым другом, Деном, мама и Матвей наблюдают за нами. Матвей, скрестив руки на груди, сдержанно улыбается в бороду и, слегка повернув голову к маме, говорит:

— Обошлось, Ваша Светлость. Они подружились. Теперь Вячеславу Светозаровичу будет легче медитировать.

В это время я, напевая себе под нос викингскую балладу, поднимаю Дена. На полу передо мной возвышается замок из конструктора, который я только что с гордостью построил. Но что это для Дена? Всего лишь — мишень!

Я с воодушевлением кричу:

— Пу-ля-я-я!

И, размахнувшись, швыряю паука прямо в замок.

Замок с громким треском разлетается на куски. Детали летят во все стороны, рассыпаясь по полу. Ден, оказавшись в эпицентре руин, явно торжествует. Его металлические ножки забавно звякают, когда он радостно прыгает по развалинам, будто бы наслаждается своим триумфом. Обсидиановая морда на спине словно оживает, а каменные глаза поблескивают.

— Ба-бах! — кричу я, доламывая оставшиеся башни.

Ксюня смеется, хлопая в ладоши.

— Клу-у-то!

Мама бросает на Матвея хмурый взгляд:

— Медитировать, говорите?

Матвей же растерянно чешет бороду. После короткой паузы он с лёгким смущением произносит:

— Ну… ещё играться будут…

Мама только закатывает глаза.

А Матвей вдруг берёт Дена на руки, осторожно переворачивает его, словно изучает фамильяра со всех сторон, затем взвешивает, прикидывая вес. Его кустистые брови приподнимаются.

— Ничего себе, Вячеслав Светозарович! Да у вас настоящая силища, — говорит он, глядя на меня с уважением. — Удар у вас поставлен, как у мастера!

Бородач покачивает головой, явно поражённый тем, что я, карапуз, умудрился швырнуть такого тяжёлого булыжник-паука да еще попасть. Эх, знал бы, что мне приходилось голыми руками ломать Скалистых гидр и кидать их друг в друга насмерть.

А мама смотрит на Матвея:

— Как проходит медитация у Разрушителей? Всегда с поломкой игрушек и мебели?

Матвей лишь пожимает плечами, будто не видит в этом ничего странного.

— Я не специалист, Ваша Светлость, — отвечает он задумчиво. — Но, возможно, вашему сыну стоит найти наставника-Разрушителя. Обычно такие решения принимают позже, когда способности к Адептике становятся более очевидными. Однако если они уже проявляются сейчас, стоит задуматься о том, чтобы начать раньше.

Мама качает головой, её губы сжаты, а взгляд становится твёрдым и решительным.

— Я не готова на такой шаг, — возражает княгиня, её голос твёрдый, но в нём слышится тревога. — Это раскроет всем, что у моего сына есть Атрибутика Разрушителя. А это… может серьёзно угрожать его безопасности.

Матвей, нахмурившись, аккуратно передаёт мне Дена, и медленно кивает:

— Да… согласен, Ирина Дмитриевна. Пока не время.

Я продолжаю играть с Деном, стараясь делать вид, что не обращаю внимания на их разговор. Но что-то в их тоне заставляет меня насторожиться. В их взглядах, коротких, напряжённых репликах явно скрыто большее, чем они готовы озвучить. Матвей и мама определённо что-то не договаривают.

Если нужно скрывать мою Атрибутику, значит, она может привлечь внимание тех, кто захочет навредить. И в силах это сделать.

Значит, мне угрожает опасность?