Мальчик, Который Выжил

Глава 2

Усадьба рода Опасновых, фронтир Рязанского Ареала

— Я читал рапорт о последнем инциденте с этим эхозверем-котом, — начал Захар, поднимая взгляд на своего собеседника. Его голос звучал ровно, но в нём угадывалась тень досады. — Но, признаюсь, мне этого недостаточно. Хочу ещё поговорить с тобой, Матвей Максимович.

В княжеском кабинете, который нынче занимал наместник, повисла тишина. Её нарушал лишь треск огня в камине, который отбрасывал причудливые тени на стены. Портреты прошлых князей рода Опасновых, развешанные в строгом порядке, казались тяжёлыми, почти подавляющими. Окна наполовину скрывали массивные шторы, пропуская лишь тусклый свет.

Наместник Захар Глебович Трубонов сидел за массивным дубовым столом князя. Его сухопарое тело, вытянутое лицо и заострённые черты придавали ему вид аскета. Напряжение читалось в тонких пальцах, которые то и дело шевелились, перебирая бумаги на столе.

С другой стороны стола сидел Матвей Максимович Мутов, воевода княжеской дружины Опасновых. Стул жалобно скрипнул, когда он выпрямился. Высокий рост, широкие плечи и густая борода делали его похожим на медведя. Черты его лица, грубые, словно высеченные из камня, говорили о долгих годах службы и постоянной готовности к бою.

— Спрашивайте, Захар Глебович, — произнёс он, его голос был низким, хриплым, как раскат грома. В этом тоне слышалась привычка к командам, к ответственности. — Всё, что нужно, я расскажу.

Наместник аккуратно положил рапорт на стол, сцепил руки перед собой и выдохнул, словно пытаясь собраться с мыслями.

— Как эхокот обошел родовую сеть? — начал он, не поднимая взгляда от стола. — Я перечитал рапорт несколько раз, поговорил даже с патрульными… Но ничего конкретного так и не узнал.

Матвей, нахмурив брови, молчал.

В который раз он перебирал в голове варианты, стараясь не торопиться, но не находил другого ответа. Наконец, решившись, поднял глаза:

— Итоги расследования, Захар Глебович, крайне неутешительные. Мы изучили родовую сеть вдоль и поперек: энергосетку, меридианы, каналы. Но есть только одно объяснение. Единственный способ, как этот эхо-зверь — эта каменюга — пробрался в родовое поместье… Его впустили.

Слова прозвучали как удар. Захар поднял голову резко, словно не веря услышанному.

— Впустить? Это невозможно! Это может сделать только князь… — он запнулся, его глаза сузились.

Матвей, опустив взгляд, ответил спокойно, но с тяжелой уверенностью:

— Не только. Еще родственники Светозара Алексеевича по крови.

Захар медленно выпрямился. В комнате повисла тишина. Затем он заговорил, тщательно взвешивая каждое слово:

— Хм… А единственным из них, кто сейчас находится в усадьбе, является старший княжич. Семён Светозарович.

Захар подается вперед, его взгляд пристально впивается в лицо воеводы:

— Не хочешь ли ты сказать, старый друг, что Семён Светозарович решил устранить своего младшего брата?

Матвей не сразу отвечает. Он оглаживает бороду.

— Я этого не говорю, Захар Глебович. И, тем более, не писал так в рапорте, — говорит он наконец. — У меня еще мозг не отсох. Я лишь излагаю факты. Только княжичи могли впустить зверя. А в усадьбе на момент происшествия находились только старший и младший княжичи. Вячеслав Светозарович же еще совсем младенец… — Матвей хмыкает, позволив себе довольную улыбку. — Хотя парнишка он, без сомнения, боевитый и любит участвовать в поединках дружинников.

— В смысле «участвовать»? — Захар поднимает бровь с неясным подозрением. Просто ему вспомнились их гадания с Ефремом по поводу того, как же маленький княжич смог напугать эхокота.

— Пока только смотрит, — спокойно поясняет воевода. — Но, если доживет, вырастет хорошим витязем.

— Если доживёт… — повторяет Захар, сцепляя пальцы рук. Его взгляд уходит куда-то вглубь комнаты, скользя по мрачным теням, отбрасываемым камином.

Всё, что только что сказал Мутов, давно уже вертелось в его голове. Но Захар не торопился с выводами. Ему нужно было услышать это от старого воеводы — не ради новых фактов, а чтобы убедиться в его искренности.

В тишине, нарушаемой лишь треском огня в камине, наместник продолжает, его голос становится мягче, но в нем слышится настойчивость:

— Давай на чистоту, Матвей. Мы с тобой давно служим вместе, рука об руку. Оба хотим уберечь младшего княжича. Ведь так?

Матвей молчал, погружённый в воспоминания. Перед его мысленным взором вставал образ Вячеслава — розовощёкого, хмурого мальчугана. С каким неподдельным азартом он наблюдал за тренировками дружинников! Матвей даже специально устраивал для него рукопашные схватки, чтобы порадовать маленького княжича.

На губах Матвея мелькнула невольная улыбка. Он вспомнил, как однажды привёз в усадьбу настоящую осадную башню, одолженную у рязанских ролевиков. Впечатляющее сооружение: массивные балки, крепкие доски, скрипящие петли подъёмного моста.

Как же Вячеслав Светозарович смеялся от восторга, наблюдая, как дружинники с грохотом разносили эту махину на щепки! Его явно радовали треск дерева и летящие обломки.

Матвей выпрямился, медленно кивнув, и его густые брови слегка сдвинулись в уверенном жесте.

— Так и есть, Захар Глебович. Моя судьба проста — стоять на страже рода Опасновых.

Захар устало потёр виски и, слегка наклонившись вперёд, произнёс:

— Какой тогда смысл Семёну Светозаровичу устранять родного брата? Тем более самого младшего?

Матвей глубоко вдохнул:

— Ты и без меня знаешь ответ, Захар Глебович. Всё из-за княгини. Сыновья от предыдущих браков князя не жалуют её, тем более их раздражает, что сам князь без ума от своей молодой жены.

Он сделал паузу, будто обдумывая, стоит ли продолжать, но всё же закончил с лёгким нажимом:

— К тому же, как ты знаешь, князь Светозар уже несколько месяцев не объявлялся. Ходят слухи… что он сгинул в Туркменском Ареале.

Эти слова дались ему с заметным трудом, но он всё же произнёс их, удерживая прямой, но тяжёлый взгляд на Захаре. Тот, нахмурив лоб, медленно потёр подбородок и с негромким раздражением ответил:

— Вздор. Просто в Ареалах нет связи. Наш князь сейчас защищает границы Царства.

— Конечно, вздор, — сразу кивнул Матвей, — но Семён Светозарович мог и поверить слухам. Или не поверить, но воспользоваться долгим отсутствием отца, пока брат маленький.

Захар нахмурился ещё сильнее.

— И тогда какой смысл ему в братоубийстве? Он ведь старший княжич. Всё наследство всё равно перейдёт к нему.

— Перейдет ли? — протянул Матвей, неопределенно махнув рукой. — Возможно, дело в завещании? Если оно вообще существует. Светозар Алексеевич мог выбрать наследником любого из своих сыновей. По законам Царства наследником титула может быть только один. Но кого выбрал князь — мы не знаем. Возможно, младшего сына. Сына любимой жены…

Захар сдержал тяжёлый вздох, но его лицо стало ещё мрачнее. Брови сошлись на переносице, а пальцы сжались в кулак. Он-то как раз и слышал о завещании, но ему было неизвестно, что там написано.

— Меньше всего нам сейчас нужно участвовать в междоусобных войнах, Матвей, — сухо заметил он, опустив взгляд на бумаги на столе.

— Согласен, — коротко кивнул воевода, поднимаясь на ноги. Его фигура заслонила небольшой свет, проникающий сквозь шторы. — Но и нельзя утверждать, что это была попытка убийства княжича. По сути, эхозверь просто слонялся рядом. Да, его впустили, но это не значит, что его специально подкинули. К тому же у нас нет ни одного доказательства вины Семена Светозаровича, только догадки. Предъявить ему мы ничего не можем.

Захар несколько секунд молчал, его взгляд был прикован к резной гравировке на массивном столе. Затем он резко поднял голову, и в глазах вспыхнула твёрдая решимость.

— Буду говорить прямо. Надо уберечь Вячеслава Светозаровича.

Матвей кивнул, сложив руки за спиной.

— Ефрему Гунатьеву можно доверять, — сказал он после паузы, слегка наклонив голову. — Главное, чтобы у него хватало дружинников.

— Пока я наместник, для защиты княжичей люди всегда найдутся, — твёрдо ответил Захар, поднявшись из-за стола. Его голос стал жестче, а взгляд — более решительным. — Но будет ли достаточно мечей и карабинов?

Матвей переступил с ноги на ногу, словно пытаясь подобрать нужные слова. Но в итоге не нашел ничего лучше, чем сказать правду:

— Кто же знает, Захар Глебович?

Я смотрю из своей коляски, болтая ножками. Перед нами мчится огромное существо, собранное из древних обломков и проволок. Эхопёс. Его массивная голова, раньше принадлежавшая фасадной горгулье, кажется слишком тяжёлой для тела.

Какой красавец!

Я смеюсь, и мой смех вырывается наружу, заражая Ксюню. Она знает: если я не боюсь, то и ей нечего бояться. Девочка радостно гукает. Большие глаза сияют весельем, а крошечные пальцы азартно хлопают по поручням

Но дружинники явно не разделяют нашего мнения. Их лица побледнели, руки нервно тянутся к мечам. Пистолеты в кобурах остаются нетронутыми — да и зачем они? Против эхозверя, собранного из обломков статуй и руин, огнестрел бесполезен. Пули просто отскочат от камня. Только магия может его повредить. Причём, магия серьёзная.

Вдруг резкий крик псаря разрезает напряжённую тишину:

— Асура, стоять!

Зверь, уже перепрыгнувший через забор, с неохотой замирает. Его глаза — пустые, чёрные, словно воронки, — устремлены прямо на меня. Он склонил голову, будто пытается рассмотреть получше. Интерес? Любопытство? Ага, как и у меня. Приказ явно дался ему тяжело. Его каменные мышцы дрожат, проволока натягивается, а лапы-колонны словно сами собой делают крошечный шаг вперёд.

Пса тянет ко мне.

Я чувствую это остро, как если бы нас связывали невидимые нити. Разрушитель тянется к Разрушителю. Мы с этим зверем одной природы.

Ксюня смотрит на меня, её улыбка замерла. Она что-то усердно агукает, но я её не слышу. Всё внимание сосредоточено на эхопсе. И я смотрю на собрании руин.

Ирония в том, что, несмотря на всю исходящую от него угрозу, он кажется мне правильным. Да, вот таким должен быть настоящий Разрушитель.

Машу ему рукой. Подойди — поглажу.

Асура переминается с лапы на лапу, разрываясь между желанием подойти ко мне и послушанием. Его взгляд — жалобный, почти человеческий. Умоляющий. Я чувствую его колебания. Я такой же. Мы оба хотим поиграть друг с другом. Он хочет подойти, но не может. Почему никто этого не понимает?

Передо мной встают дружинники, заслоняя обзор. Мать торопливо прикрывает меня собой, её движение резкое, будто что-то угрожает мне. Глупые взрослые! Неужели вы не видите? Мы оба Разрушители! Зачем мешаете? Дайте нам поиграть!

Я шевелюсь в коляске, пытаясь выглянуть из-за их спин. В этот момент появляется псарь. Он бежит, спотыкаясь, а его лицо искажено от страха и стыда за ослушавшегося питомца. Не успев подойти, он опускается на колени прямо перед коляской и княгиней Ириной. Его ладони сложены так, будто он молится, а голос дрожит от волнения:

— Простите, Ваша Светлость! — взмолился он, не поднимая головы. — Обычно за Асурой такого не водится, клянусь! Не знаю, что на него нашло. Он безобидный, честное слово!

Княгиня Ирина, хоть и побледнела, остаётся собранной — железное самообладание никуда не исчезло.

— Вы чьих будете? — спрашивает она ровным, но обжигающим тоном.

Псарь вздрагивает, словно от удара. Поднимает голову, потом быстро опускает снова, осознавая, что это может быть расценено как дерзость.

— Я, Прохор Себастьянович Гаврилов, эхопсарь 3-разряда рода Бастрыкиных, — спешно отвечает он, слова срываются с его языка почти бегом.

Дружинники окружают мужчину, их взгляды тяжёлые, как камень. Один из них делает шаг вперёд, наклоняется и произносит сурово:

— Почему зверь не на графском полигоне?

Прохор нервно сглатывает, его руки дёргаются, будто он хочет за что-то ухватиться, но вокруг только воздух.

— Полигон на ремонте, — с трудом выговаривает он, взгляд мечется между дружинниками и княгиней. — А зверя надо тренировать… Вот я его вывел на собачью площадку. Он безобидный и идеально слушается, клянусь!

Моя мама — обычно такая добрая и нежная, словно лучик солнца в сером небе. Но сейчас её вид не оставляет сомнений: перед нами настоящая железная валькирия. Прямо истинная Брунгильда! Лицо строгое, зрачки словно отлиты из вороненой стали.

Моя запутанная борода! Ма, это точно ты⁈

Оказывается, мама строгая ко всем, кроме меня, ну еще и Ксюни, так что псарю сейчас точно не позавидуешь. Эх, жаль беднягу.

Княгиня Ирина, чуть приподняв идеально изогнутую бровь, отвечает:

— Я вижу, как он слушается. Я жду извинений от главы вашего рода лично. А сейчас уберите пса. И чтобы я больше никогда не видела вас с ним в общественных местах.

Прохор, поникнув, быстро кивает:

— Конечно, Ваша Светлость!

Но я этого так просто не оставлю!

— Ба-ка! Ба-ку! — кричу я, тяну руки к псу, едва не вываливаясь из коляски. — Ба-ка-ба-ка-ба-ка!

Асура слышит меня, его каменные остроконечные уши дрожат, будто от напряжения. Он замер. Его массивные лапы-обломки колонн словно приросли к земле. Прохор громко зовёт его, почти надрывая голос:

— Асура! Ко мне!

Но эхопёс не двигается. Он топчется на месте, его тело напрягается, словно готовое разорваться от внутренней борьбы.

Ксюня, видя, как я кричу, тоже не остаётся в стороне. Её маленькие ручки взлетают вверх, а глаза, полные смеха, блестят. Она тянет свой тоненький голосочек:

— Ба-ка-ба! Ба-ка-ба!

Асура явно не знает, что ему делать. С одной стороны — я и мои настойчивые крики, с другой — Прохор, который буквально вытягивает его голосом. Пёс качает головой, будто пытаясь вытряхнуть это противоречие из своей каменной души.

Дружинники переглядываются, их лица растерянные, а один из них даже задумчиво почесывает макушку рукоятью меча.

— Ваша Светлость, — решается он хрипловатым голосом. — Кажется, зверь слушается княжича.

— Что? Как это возможно? — удивленно спрашивает княгиня.

— Ваше Светлость, я без понятия…. Но вы сами видите, как он откликается на княжича!

Княгиня Ирина растерянно оборачивается ко мне, её суровость трещит по швам. В глазах — тревога.

— Сынок, отпусти собачку, — её голос мягче, чем прежде, но в нём угадывается нотка приказа. — Ей нужно домой.

Но я не собираюсь сдаваться. Асура мой, он мой!

Я стискиваю кулачки и изо всех сил снова кричу:

— Ба-ка! Ба-ку! Ба! Ка!

Ксюня радостно подхватывает мою команду.

— Ба-ка-ба! Ба-ка-ба!

Асура не выдерживает. Его лапы приподнимаются, он делает один короткий шаг в мою сторону. Его взгляд снова встречается с моим.

Асура смотрит на нас с тем же жалобным, умоляющим взглядом. Псарь Прохор, тяжело вздыхая, явно понимает, что одни приказы здесь не сработают. Сжав зубы, он достаёт из кармана кожаный ремень, наматывает его вокруг горгульей головы пса и начинает тянуть изо всех сил.

— Асура! Домой! Рядом!

Асура нехотя делает пару шагов, но тут же упирается всеми четырьмя лапами. Раздаётся скрежет — звук, будто две ржавые шестерёнки застряли друг в друге. Пёс наклоняет голову, и его тяжёлый взгляд снова падает на меня. В этих глазах читается борьба.

Я вытягиваю руки к Асуре, кричу изо всех сил:

— Ба-ка! Ба-ка!

Прохор пыхтит, его лицо покрыто потом, он продолжает тянуть ремень, шаг за шагом оттаскивая пса прочь.

— Хватит уже, Славик! — встревоженно произносит мама, её голос повышается. — Вячеслав Светозарович, я с вами разговариваю! Быстро прекратите звать его!

Она хватает ручку моей коляски и резко разворачивает её. Колёса с глухим стуком катятся прочь от Асуры. Дружинники идут за нами спиной вперёд, выставив мечи перед собой, не сводя глаз с пса.

Я тяну руки назад. Но мама упрямо укатывает нас с Ксюней к выходу из парка.

Жадины! Отдайте его мне! Мы будем играть! Я буду ездить на нём верхом, как на боевом скакуне! Буду охотиться на каменных котов и стану легендой Ареала!

Но мама не слушает. Колёса моей коляски всё быстрее катятся прочь, а Асура становится всё меньше, его массивная фигура постепенно исчезает вдалеке.

— Ну! Ма! По-зя! — я уже перехожу на просьбы, пусть это и унизительно для моего генеральского звания.

Но её это не останавливает.

Я опускаю руки и, изведённый гневом, начинаю ломать борт коляски.

Я вам покажу Разрушителя!

Мои маленькие руки хватаются за бортик, и я его трясу. Сил хватает только на то, чтобы задребезжала гирлянда-погремушка. Ксюня взрывается весёлым смехом, и тоже принимается трясти свою погремушку. Конечно, у неё не выходит так же громко. Она ведь не Разрушитель…

Одним вечером мы с Ксюней ползаем по комнате. Нам ведь почти шесть месяцев! Ну, судя по тому, что мы уже ползаем, и движемся мы весьма самостоятельно, если уж на то пошло. Вокруг огороженная площадка, уставленная игрушками. Мягкие зверушки, кубики, погремушки — всё это разложено так, чтобы наши маленькие ручки могли до всего дотянуться. Уютный «аквариум», созданный специально для нас.

Но я, как и всегда, не ищу лёгких путей. Слабые враги — это не про меня. Ежик и белка? Смешно. Пусть сидят позади. Я целюсь на самого грозного противника — большого, пухлого зайца. Он сидит в центре комнаты, явно издеваясь над всеми остальными игрушками своим размерами.

Мои руки тянутся к нему, и я хватаю его крепко, чувствуя под пальцами мягкую плюшевую ткань. Он тёплый, пушистый, а его глаза-бусинки смотрят прямо на меня.

«Хватит пузырьков! — мелькает мысль. — Я хочу взорвать эту игрушку!»

Я собираюсь с силами, концентрируюсь так, как только могу. Все мои мысли и эмоции направлены на одну цель: разорвать этого зайца на мелкие кусочки. Пусть его плюшевые кишки разлетятся по всей комнате! РРРР! Как и все мои враги до него!

Но куда там. Заяц лишь смотрит на меня своей плюшевой мордой.

Я сжимаю его ещё сильнее, вкладываю всю свою злость, но он остаётся целым. Более того, он будто становится ещё мягче!

Рядом раздаётся тоненький голосок Ксюни. Она протягивает ко мне свои пухленькие ручки, пальчики сжимаются и разжимаются.

— Кая! Кая! — лепечет она, улыбаясь так широко, что её глаза превращаются в две луны.

Я отвожу взгляд от своего непробиваемого врага и смотрю на неё. Её лицо излучает неподдельную радость.

— Кая, — снова повторяет она и хихикает.

С досадой бросаю плюшевого зайца в сторону Ксюни. Она радостно визжит, хватая его обеими руками, и тут же начинает играть с ним. Пусть ей будет. Всё равно пока этот плюшевый орешек мне не по зубам.

Вздохнув, я возвращаюсь к мыльным пузырькам. Артефакт-игрушка выплёвывает блестящие шары, и они летят вверх, сияя в лучах лампы. Эти без проблем разлетаются под моим взглядом, уступая моей воле.

Почему я ещё такой слабый? Ну да, мне ещё и полугода нет, а мои ровесники в этом возрасте вообще беспомощные комочки. Но, чёрт возьми, как же хочется уже снова взрывать горы и разносить скалы! Вместо этого — трясти погремушки и воевать с плюшевыми зайцами. Где справедливость?

Моё ядро… Оно странное. Теперь оно напоминает дуршлаг: куча дырочек.

Но это ничего. Я знаю, что делать. Нужно медитировать. Если медитировать, ядро будет расти, а с ним — и моя сила. Эта скорлупа, что сейчас покрывает источник моей Разрушительной мощи, не сдержит мой рост. Она либо разрушится, либо вырастет вместе с ядром.

Я сжимаю кулачки, глядя на очередной пузырёк, который плывёт над головой. Он сверкает, как маленькое солнце, вызывая во мне упрямое желание стать сильнее.

Мои руки тянутся к пузырьку. Я сосредотачиваюсь, концентрирую всю свою силу, будто пытаюсь сжечь его взглядом.

— Пу! — выдыхаю, вкладывая в этот звук свою волю.

Пузырёк с тихим хлопком лопается. Тут же переключаюсь на следующую цель. Но в этот раз задача масштабнее.

— Пу! Пу! Пу! — произношу решительно, и сразу три пузырька взрываются один за другим.

Я улыбаюсь, довольный своей победой. Троих за раз — это впервые!

Рядом Ксюня, наблюдавшая за мной с любопытством, откладывает своего плюшевого зайца. Её маленькие ручки тянутся вперёд, и она с энтузиазмом начинает повторять за мной:

— Пу-пу-пу!

Её тоненький голосок звучит звонко, вторя моему ритму.

Вдруг из коридора раздаётся спокойный, чуть ленивый голос служанки:

— Пу-пу-пу… Заварю-ка кофейку.

Мы с Ксюней переглядываемся.

— Пу-пу-пу-пу! — продолжаем мы, оглашая мою победу, как только шесть пузырьков одновременно лопаются.

Ну что ж, даже самые великие Разрушители начинают с пузырьков. По себе знаю.

И вот я наблюдаю, как Ксюня тянет свою пухленькую ручку к пузырькам, сосредоточенно глядя на них. Она пытается взорвать их раз за разом, с удивительным упорством для такой крохи. Её лицо напряжённое, взгляд серьёзный — прямо как у настоящего бойца.

Удивительно, но ей это, кажется, начинает нравиться. Медитация? Возможно. Девочка учится быстро, как будто интуитивно чувствует, что воля здесь важнее силы.

А ещё ей явно не хочется отставать от меня.

Я прищуриваюсь, и моё магическое зрение, которое понемногу расширяется, позволяет заметить кое-что удивительное. У неё уже есть ядро! Совсем крохотное, меньше семечки, но оно там.

То-то иногда в её глазах мелькают крошечные искорки, похожие на отблески молнии. И сейчас тоже.

«Может, это её будущая Атрибутика даёт о себе знать?» — думаю я, наблюдая за её попытками. Интересно, что там? Гроза? Огонь? Кто знает. Но я точно уверен: если прикладывать усилия, это ядро доформируется быстро.

Ксюня упрямо продолжает подражать мне. Её личико сосредоточено, а маленькие губки шепчут что-то, едва слышное.

Воля — главное в этом деле. Если у организма есть предрасположенность, если ядро уже начало формироваться, Атрибутика обязательно проявится. Надо только подождать.

Зашедшая в детскую и севшая неподалёку мама, очевидно, тоже замечает изменения. Её взгляд сосредоточен на Ксюне. Наверняка заметила мелькание молний в глазах девочки. А теперь медленно поворачивает голову ко мне.

Её глаза сузились. Почему на меня-то смотришь, ма? Подозреваешь во мне наставника? О да, маму не проведешь. Но можно попытаться.

Я мгновенно делаю вид, что совершенно ни при чём. Более того, чтобы окончательно снять с себя подозрения, я делаю самый простой и понятный манёвр.

— Пи-пи! — невинно кричу я, изображая самого безобидного малыша.

И следом за мной Ксюня радостно выкрикивает:

— Пи-и!

Мама вздыхает и, махнув рукой, достаёт из тумбочки подгузники. А я, едва сдерживая внутренний триумф, улыбаюсь про себя. Отвлекающий манёвр сработал идеально.

Мама встаёт с места, качает головой и,с удивлением произносит:

— Даже вместе писаете?

Вообще, я до сих пор не понимаю, кто мне Ксюня. Сестра? Наверное. Но однажды я услышал, как служанка, проходя мимо, бросила будто бы мне:

— Суженая-то ваша подрастает, княжич.

Я тогда задумался. Слово «суженая» зацепилось где-то в памяти, но смысл его ускользал. Я точно слышал его раньше… или нет? Может, это просто синоним двоюродной сестры? Типа «кузины» у франков.

Я не стал уточнять у служанки по понятным причинам, да и неважно это сейчас.

На следующий день пузырьки мне надоели. Вот честно, сколько можно? В который раз я смотрю, как очередная цель разлетается на мыльные брызги.

Хочу что-то большое разрывать! Игрушки! Да, вот бы взрывать игрушки!

Или рвать.

Но, увы, мои руки пока слабые. Игрушки не поддаются. Даже когда я собираю всю свою волю, они остаются целыми, с невозмутимыми рожами. Плюшевые зайцы и мишки выглядят слишком довольными своей непробиваемостью.

Приходится снова возвращаться к этим надоедливым пузырькам. Единственная радость в том, что артефакт работает сам. Служанки каждый день наливают туда воду с мылом, и он продолжает производить пузырьки без остановки.

Я хмуро гляжу на переливающиеся поверхности пузырей. Они уже взрываются по пятеро сразу. Это прогресс, конечно, но радости не приносит. Всё равно хочется большего.

А вот Ксюню все устраивает, похоже. Она до сих пор продолжает играть с тем самым зайцем, которого я ей кинул.

— Кая… кая… — лепечет она своим тоненьким голоском.

Но внезапно её голос прерывается. Звук хриплый, будто в горле что-то застряло. Её лицо стремительно краснеет, глаза расширяются. Она хватается за горло, её рот широко распахивается, но звуки больше не выходят. Ни одной гласной!

Я на мгновение застываю, как будто кто-то ударил меня по голове. Что происходит? Ксюня, ты чего? Почему красная?

Но тут же отбрасываю оцепенение и бросаюсь к ней. Ползу изо всех сил, цепляясь за ковролин, толкая руками вперёд своё тело.

Добравшись до Ксюни, я толкаю её плечо, трясу, пытаюсь привести в чувства.

— Кю! — кричу я, но она не реагирует.

Её глаза широко раскрываются от страха, в них плещется немая мольба. Личико застывает, на нём только боль.

Я не поддаюсь панике. В груди всё сжимается, дыхание сбивается. Я терпеть не могу плакать. Это слабость. Но сейчас мне всё равно.

Я открываю рот и кричу. Громко, отчаянно, на всю комнату, на весь этаж. Это не просто крик — это зов подмоги. Мой вопль срабатывает. В комнату врываются взрослые. Их лица белеют, как простыни, пока они бросаются к Ксюне.

Я тяжело дышу, вцепившись пальцами в ковёр, наблюдаю за происходящим. В голове бьётся одна мысль: «Я сделал всё, что мог».

Но я не отвожу взгляда от Ксюни. Она ведь моя суженая. Мы в одной кроватке спим…

Комната наполняется взрослыми, как будто вся усадьба собралась в этом маленьком пространстве. Один из дружинников тут же подхватывает Ксюню и аккуратно кладёт её на стол, обтянутый мягкой тканью. На этом столе нам обычно меняют подгузники. Сейчас же это реанимационная.

Служанка, с выпученными от ужаса глазами, кричит:

— Лекаря сюда! Скорее!

Не проходит и нескольких секунд, как в комнату врывается мама. Её лицо белое, губы плотно сжаты. За ней, тяжело дыша, появляется родовой лекарь. Его круглая физиономия пылает, как переспелый помидор, а живот подпрыгивает с каждым шагом.

— Что случилось⁈ — срывается с его губ, но, увидев Ксюню, он сразу берёт себя в руки и бросается к столу.

Лекарь наклоняется над девочкой, открывает её рот еще шире и быстро осматривает. Его толстые руки двигаются ловко, но лицо становится всё мрачнее.

Я сижу на полу, не отрывая взгляда от происходящего. Стараюсь не шуметь, чтобы не отвлекать взрослых.

Лекарь нахмурился ещё сильнее, прищурился, наклонился ближе, внимательно разглядывая что-то в горле Ксюни.

— Киста! — громко объявляет он, его голос прорезает шум суеты в комнате. — Здесь киста, прямо в горле!

Мама хватается за стол, её лицо искажено страхом.

— Делайте что-нибудь! — кричит она, её голос почти срывается. — Она задыхается!

Лекарь стиснул зубы, его пальцы дрожат, но он быстро берёт себя в руки. Его руки начинают светиться мягким, золотистым светом — магическая энергия наполняет их. Атрибутика Порядка.

Он осторожно кладёт ладони на горло Ксюни, его лицо сосредоточенное.

Ксюня лежит неподвижно, её лицо становится синеватым, хриплый звук едва слышен.

— Я пытаюсь! — выкрикивает лекарь, не отрывая рук. — Но опухль не поддаётся! Мне нужно больше времени!

Ползая по полу, я с беспокойством смотрю на лекаря. Его мерцающие руки трясутся от напряжения, но они ничего не могут сделать. Бессилие. Я вижу это в его взгляде, в его движениях, и это бесит ещё больше. Он-то вылечит Ксюня, но она уже может задохнуться к этому времени. Также и за скальпелем никто не успеет сбегать. А обычные ножницы? В этот крохотный рот они просто не пролезут.

Ксюня… Она всё так же беззвучно открывает рот, её крошечные ручки дёргаются, будто пытаются ухватиться за воздух. Её лицо становится всё безжизненнее, и я чувствую, как адреналин накрывает меня. Что еще они могут сделать? Дырку в гортани? Но неизвестны размеры кисты…

«Киста? — мелькает мысль в голове. — Это же пузырь. С греческого — пузырь. Значит, у неё внутри пузырь. Опухоль в горле. Пузырь…»

Слово, казалось, заполняет мое сознание целиком. Пузырь.

Этот «пузырь» внутри неё, и он не должен там быть.

Я бросаю взгляд на мыльные пузыри, ещё плавающие в воздухе вокруг. Кто здесь Разрушитель пузырей? Конечно, я. Разве не я уничтожил их сотни, тысячи?

Но сейчас… Лекарь пытается спасти Ксюню. Его лицо перекошено от усилий, но у него не получается. Как такое возможно? Исцеление заблокировано? Но когда получится? Её лицо уже почти синее. Время уходит.

Я Разрушитель! Я уничтожил больше пузырей, чем кто-либо ещё! Неужели я отступлю перед этим⁈

Действовать. Надо действовать.

Но как? Она слишком далеко, я не могу до неё дотянуться. Мои руки короткие, мои ноги ещё не ходят. Я просто… грёбаный карапуз!

Моя магия? Она тоже пока бесполезна, радиус слишком мал. Но я Разрушитель, я должен что-то придумать!

Адреналин стучит в моей голове, руки сжимаются в крошечные кулачки. Я смотрю на неё, на её лицо, и чувствую, как внутри поднимается что-то горячее. Это решимость.

Если взрослые не справятся, это сделаю я.

Мой взгляд падает на горло Ксюни. Там пузырь. Красная опухоль перекрывает ей дыхание.

Хел меня дери! Я взорву эту дрянь!

Я делаю глубокий вдох, сосредотачиваюсь и, нарочно пошатнувшись, падаю на пол.

— Кха-кха! — хриплю я, издавая сиплые, прерывистые звуки, как только могу.

Мама тут же оборачивается. Её лицо мгновенно меняется: еще больший ужас расползается по нему, глаза широко распахнуты.

— Мой сыночек! Слава! — кричит она в панике, бросаясь ко мне. — Слава тоже не дышит!

Лекарь, выпрямившись, резко поворачивается в мою сторону.

— Быстро! На стол! — приказывает он, крутя головой.

Мама хватает меня, прижимает к себе и кладёт рядом с Ксюней. Но как только меня укладывают на стол, я сразу переворачиваюсь на живот. Мои руки, хоть и слабые, резко отталкивают её.

— Слава⁈ Что ты делаешь? — мамин голос дрожит от шока, но я не обращаю внимания. Сейчас мне не до женщин.

Рывком я подползаю к Ксюне. Усилие даётся с трудом, каждое движение словно высасывает из меня силы. Мне сразу хочется спать. О, это младенческое тело! Особенно после недавнего обеда.

Но я не могу позволить себе уснуть. Если я закрою глаза сейчас, Ксюни может уже не быть рядом, когда я их открою.

Подползая ближе, я вижу её раскрытый рот и глаза, полные боли. Но глаза игнорирую. Там, в горле, красная опухоль перекрывает весь проход. Это моя цель.

— Бах… — шепчу я, напрягаясь изо всех сил.

Моя воля концентрируется в одном импульсе, и в следующий миг пузырь взрывается.

Нет, «взрыв» — это слишком громкое слово. Скорее, я просто протыкаю его своей силой.

Моя Атрибутика Разрушения делает своё дело, ибо этот пузырь недостоин существовать.

И Ксюня резко вздыхает. Её грудь вздымается, а лицо, ещё мгновение назад синеватое, тут же заливается громким криком. Она снова может дышать.

Поток крови вырывается из её рта, забрызгивая стол. Алые брызни летят во все стороны.

Лекарь в шоке. Кровь окатывает его лицо, но он даже не отходит, просто хлопает глазами.

Служанка вскрикивает, её руки вцепляются в передник.

— Работай, Мефодий! — рычит мама, и, очнувшись, лекарь начинает заживлять рану. Его руки светятся магией, запечатывая края повреждённой ткани.

— Что с Ксюней⁈ — параллельно вопрошает мама.

Я лежу рядом, обессиленный. Мир становится всё более расплывчатым, будто кто-то гасит свет. Я вырубаюсь.

Но прежде чем сознание окончательно покидает меня, я слышу голос толстяка-лекаря:

— Он её спас… Княжич спас девочку.