Крикеры

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

«Извращенцы и больные. Извращенцы и больные…» — эти слова кружились в голове Фила, как стая птиц-падальщиков.

То, во что он и Игл вошли, было не столько другой комнатой, сколько другим царством. Круг зернистой тьмы, казалось, окутывал единственную возвышенную сцену. Лица были неразличимы — только полуоформленные намёки на лица, на которые указывали оранжевые кончики зажжённых сигарет. Странная электронная музыка звучала вместо типичного тяжёлого металла, и не было никаких шумных разговоров в баре, неистового смеха и извращённых шуток.

Только мрачная тишина и ровный электронный гул.

Когда прихрамывающая официантка подвела их к столику, Фил чуть не споткнулся.

— Господи, это всё равно что носить повязку на глазах — я ничего не вижу!

— Тс-с-с! — ответил Игл. — Здесь должна быть тишина. Правила этого места. Они не хотят громких разговоров, хлопков и прочего дерьма.

Они сели на несколько рядов дальше от сцены; официантка, или хозяйка, или кто бы она ни была, казалось, испарилась. Игл заказал два пива у другой официантки, которая пробиралась по неосвещённым проходам; темнота открывала только часть её лица, намекая на уродство: слишком большие глаза, плоские, неровные скулы, раздвоенный нос. Она слабо хмыкнула в ответ и скользнула прочь.

Затем Игл наклонился и прошептал:

— Ты хотел войти? Теперь ты здесь. Пиво тут стоит десять баксов за бутылку.

«Ау! — подумал Фил. — Какая-то афера. Но неужели это всё, что здесь происходит?»

Пыльная темнота действовала ему на нервы; ему хотелось видеть лица других посетителей, сравнивать их с теми, за которыми он наблюдал на парковке в течение последних нескольких недель. Но ещё больше его нервировала полная тишина толпы. Предвкушение сгустилось в воздухе; Фил чувствовал его, почти дышал им…

Сцена представляла собой единую колоннаду тёмного, блуждающего света.

Потом свет погас.

«Господи», — подумал Фил.

Теперь они сидели в кромешной тьме; всё, что он мог разглядеть — это мириады поднимающихся и опускающихся окурков. Музыка, вернее, шум — перешла в едва слышную субоктавную ноту, от которой у Фила перехватило дыхание.

Очень медленно она поднималась и становилась всё громче.

И ещё медленнее свет сцены — теперь глубокий кроваво-красный — ожил, увеличиваясь с течением времени, которое, казалось, длилось бесконечно.

Но теперь у одинокой сцены появился хозяин…

Женщина, закутанная в прозрачные вуали, стояла неподвижно, как шахматная фигура в центре алого света. Музыка начала пульсировать в диастоле, как кровь в сердце; звук был каким-то студенистым.

И женщина на сцене начала двигаться.

Это был не танец, а скорее какой-то жуткий вид исполнительского искусства. Она ловко плыла среди таинственной музыки и света, незаметно сбрасывая с себя части вуали. Тем временем свет постепенно приобретал новые цвета — зелёные, жёлтые, багрово-лиловые — так томно, что всё зрелище становилось похожим на жуткий сон.

В конце концов, девушка осталась голой, если не считать розоватых полупрозрачных стрингов.

Грязеподобный свет играл со зрением Фила, в то время как глубинные звуки отвлекали его ещё больше. Это был трюк. Поначалу он не заметил в девушке ничего необычного, но по мере того, как он приучал свой взгляд, детали стали всплывать на поверхность таинственно, словно магия. Черты лица, казалось, появлялись и исчезали. Левый глаз девушки был крошечным, как горошина, а правый — большим, как алый бильярдный шар. В остальном её лицо было обычным.

Но с её телом, как вскоре понял Фил, было что-то не так.

«О, боже…»

Её босые растопыренные ступни разделялись лишь на пару скрюченных пальцев. Руки у неё были те же: двухпалые. Когда она качнула головой в сторону звуковой панихиды, мерцающие чёрные волосы на мгновение спали, показывая, что у неё вообще нет ушей, даже отверстий или углублений там, где должны быть уши. Её пупок тоже был полностью отсутствующим — никаких намёков на что-либо подобное на её животе. Её груди танцевали на свету, каждая увенчанная идеальным тёмным соском. Ещё больше сосков — полдюжины с каждой стороны — спускались по её гладкому торсу и животу, как соски на подбрюшье волка.

Фил так и не попробовал своего десятидолларового пива. Гротеск на сцене приковал его взгляд; несмотря на отвращение, он не мог отвести глаз, даже если бы это было возможно. Всё больше и больше танцовщиц приходило и уходило, каждая из которых таила в себе какие-то генетические уродства, которые, если уж на то пошло, превосходили даже предыдущие описания Игла. У одной девушки было три руки (две из них нормальные, но третья крошечная рука торчала из подмышки, как сухая ветка), у другой — одна рука, а у третьей девушки руки были совершенно бескостные — вялые трубки плоти, раскачивающиеся туда-сюда, с высохшими пальцами на концах. Ещё одна танцовщица демонстрировала несколько грудей, по четыре с каждой стороны, висящих как блины, не говоря уже о голове, которая казалась сплющенной.

Каждая девушка заканчивала своё выступление обязательной мастурбацией. Трёхрукая женщина открыто ласкала лобок двумя руками, в то время как третья рука — атрофированная на конце укороченной руки — щипала её за соски.

Фил подумал, что его может стошнить в любую минуту.

Вечернее шоу, казалось, продолжалось. По мере того как сигаретный дым сгущался, темнота становилась всё сильнее, и в конце концов в комнате стало душно. Фил чувствовал себя опьянённым, потрясённым до онемения, как будто после удара дубинкой по голове. Несколько раз его глаза достаточно привыкали, чтобы видеть, что все места в задней комнате заняты.

«Ну и зрелище», — уныло подумал он.

Зал был переполнен. Игл был прав: именно сюда любили приходить жители. Люди, которые нашли возбуждение в трагическом несчастье других. Извращенцы. Больные.

Одна вещь, которую он сразу заметил, была тем, что каждая танцовщица носила подвязку, и к подвязке была прикреплена маленькая белая карточка с номером на ней.

«Что это за цифры? — удивился он. — Для какой цели они могут служить?»

Когда шоу закончилось, Фил почувствовал, что задыхается.

«Я думал, что видел всё в большом городе. Боже, я был неправ».

Выйдя на свежий ночной воздух, он почувствовал себя освобождённым от долгого тюремного заключения. Но он не мог показать, как он был возмущён; он должен был притворяться перед Иглом и перед всеми здесь, что он был просто ещё одним недалёким похотливым деревенщиной, ищущим «клубнички». Очевидно, задняя комната была магнитом для самых пресыщенных жителей Крик-Сити и могла послужить весьма полезным местом для его расследования. Чтобы проникнуть в такую толпу, он должен притвориться её частью.

— Теперь доволен? — спросил Игл.

— Это было довольно круто.

Игл покачал головой.

— Как ты вляпался в такое дерьмо?

— В наши дни я занимаюсь всем, что не скучно. И это шоу определённо не было скучным, ты должен признать.

— Господи, чувак, я не мог поверить, что у этой цыпочки руки без костей!

— Девчонка с восемью сиськами тоже была хороша.

Игл уставился на него.

— Никогда бы не подумал, что тебе это понравится. Глядя на этих девчонок, мне хочется, чтобы мне отсосали.

Фил изобразил беспечное пожатие плечами.

— У всех разные вкусы, как говорится. Но есть одна вещь, которую я не понял. Почему у всех на подвязках были номера?

Ухмылка Игла исказила его лицо.

— А ты как думаешь? Они не просто танцовщицы, Фил. Они проститутки. Парень видит то, что ему нравится, он запоминает номер и разговаривает с сутенёром после шоу.

— Кто этот сутенёр?

— Этот крикер в дверях, Друк. Он всем занимается. Все деньги, конечно, идут Коди Наттеру. Этот ублюдок — это что-то; у него здесь есть золотая жила. Девушки, которые работают на первой сцене, тоже проститутки, но я думаю, ты это понял. Они сделают всё, что угодно за доллар. Разве это не по-американски? У Наттера даже жена проститутка. Ты ведь знал, что Вики замужем за ним, не так ли?

— Да, — сказал Фил. — Я об этом слышал, — его следующий вопрос, каким бы болезненным он ни был, не давал ему покоя. — Как ты думаешь, сколько она стоит?

— Вики? Чёрт побери, она главная корова в стойле, вероятно, по меньшей мере сотня. Наттер довольно избирательно относится к тому, кому он позволяет купить её.

«Купить её…»

Эти два слова ударили его, как пощёчина.

«Вероятно, он использует её, как бонус, в сделках со своими компаньонами и распространителями наркотиков. Типичная ситуация».

— А как насчёт тех девчонок-крикеров?

— Из того, что я слышал, они ещё дороже, потому что это единственное место, где их можно достать. Трудно поверить, что парни захотят заплатить, чтобы трахнуть крикера.

— Но тогда где они обслуживают клиентов?

— Прямо на стоянке, в основном в их машинах. За небольшую дополнительную плату они поедут с тобой к ним домой, — Игл посмотрел на него. — Ты же не думаешь…

— Нет, мне просто любопытно. Этот город изменился с тех пор, как я уехал.

— Да, чувак, — Игл рассмеялся. — И ты тоже.

Да, всё так и было.

Фил полез в карман за ключами. Сегодня он добился больших успехов; Игл был настоящим кладезем информации, и он, казалось, много знал о Наттере. Фил хотел связаться с ним для получения дополнительной информации, но решил не испытывать свою удачу. Если он слишком много будет расспрашивать так сразу, он раскроет себя. Торопиться было не нужно.

«На сегодня хватит», — сказал он себе.

— Ты придёшь сюда завтра вечером?

— У меня завтра поздняя работа, так что, наверное, нет, — сказал Игл. — Но я уверен, что буду на следующий вечер.

— Ладно, береги себя.

Они разошлись по своим машинам. Фил задумался.

«Поздняя работа?»

Игл сказал, что он занимался строительством, но тут Фил вспомнил о своём рапорте; он отсидел срок за торговлю «ангельской пылью».

Может быть, он врёт?

Может быть, он действительно занимается перевозкой наркотиков?

Эти соображения были уместны, но не было никакого смысла прыгать выше головы. Только время покажет. Фил знал, что ему придётся работать с Иглом очень осторожно, иначе его прикрытие исчезнет. Он также знал, что потребуется гораздо больше, чем пара кружек пива в стриптиз-клубе, чтобы завоевать полное доверие.

Пыль поднималась волнами, когда парковка начала пустеть. Следовать за Иглом сегодня ночью было бы глупо, но он подумал, что было бы неплохо немного понаблюдать за одним из завсегдатаев, просто чтобы посмотреть, в каком направлении он идёт. Он прицелился в один из пикапов, часто встречавшихся на стоянке, подождал немного и выехал. Пикап повернул на север, прочь от города. На самом деле, бóльшая часть машин двигалась на север.

И ещё одна мысль пришла ему в голову.

«Наттера сегодня не было в клубе. Его машины не было на стоянке…»

Но прежде чем Фил успел это обдумать, за его спиной с заднего сиденья поднялась тень.

Сон был предложением, благословением…

Это был подарок.

Во сне он был паром, нечестивым призраком. Бестелесный. Идеальный. Закручиваясь спиралью вниз совершенно в совершенную черноту.

Но это был не сон, он знал это. Они никогда не были настоящими снами…

Это были призывы.

«Óна… О, благословенная плоть Óны… — подумал он. — Я такой недостойный…»

Он каким-то образом опускался вниз.

Он парил.

Лишённый недостатков своего проклятия, он теперь был совершенен, сосуд его существа лёгок, как воздух, его мудрость была тяжелее всей земли.

Он знал, откуда взялась его мудрость.

Темнота размазалась, проплывая мимо. Сначала он почувствовал ужас — так быстро он бежал. Он нёсся по массивным каменным каналам, изъеденным и почерневшим от времени всей истории. Он слышал шёпот сквозь щели шириной не более доли дюйма.

Снова и снова. Вниз и вниз.

В благословенную черноту.

Вскоре приблизилась огромная чёрная стена. Он полетел прямо в неё… и пролетел насквозь.

За стеной расцвела ещё бóльшая тьма. Чернота, которая была ярче солнца. Он слышал звуки криков. Он чувствовал плотный запах горящих человеческих мышц и костей. Он ощущал запах смятения, сладкий, как свежесрезанные розы.

И своими неземными глазами он увидел поле.

Поле плоти, плоти людей. Акр за акром лежали обнажённые и живые люди, ожидая пагубных слуг поля, его благочестивых жнецов. И они ёрзали в ожидании. Кричали. Визжали. Конвульсировали в судорожных толчках.

Вскоре прибыли жнецы: приземистые, с грубой кожей фигуры, бредущие вперёд в кричащее поле. Над ними сияла сверкающая чёрная луна, предлагая свет их священным делам. Они исправно и твёрдо начали заниматься ими.

С помощью нечестивых орудий они пахали и возделывали землю; огромные лезвия и тесаки, шпатели и лопатки поднимались и опускались, чтобы перевернуть здоровую человеческую почву плоти. Черепа лопались под ударами молотков. Груди, ягодицы и лица были ободраны до крови. Животы раздирали косы, которые метались туда-сюда, как часовые механизмы, обнажая свежие, плодородные внутренности, созревшие органы и богатую, плодовитую кровь. Некоторые из жнецов работали голыми руками, ползая вдоль извивающейся орды, чтобы выбить глаза обрубками пальцев, выкрутить гениталии из дрожащих пахов, сломать кости и оторвать конечности. Руки и ноги были разодраны пергаминовыми зубами, затем выплюнуты. Когти впивались в горло. Ладони и пятки давили тела и головы, как виноград в винном чане.

Тяжёлая работа. Вечный труд.

«Уход за полями отца!» — думал он в полной, смирительной радости.

Акры и акры, мили и мили он продолжал парить над чудесным зрелищем. О, как он молился, чтобы в один прекрасный день он тоже присоединился к жнецам в их божественном и священном труде.

Но даже вечные жнецы нуждались в отдыхе. Они нуждались в пище. Им нужен был перерыв. Поэтому в предоставленное время они отложили инструменты своей работы…

«Какие чудеса!»

… и начали пировать.

Одни брали мясо сырым, другие предпочитали варёное. Округлые органы вырывались из раскрытых животов, как ягоды с виноградных лоз. Глазные яблоки были проглочены целиком, как виноград, лёгкие съедены, как хлебные буханки, кишечник исчезал в их ртах, словно множество сосисок. Живая почва кричала и кричала. Целые головы были приготовлены до совершенства на открытом огне, затем разделены и очищены от их восхитительного мяса. Яички жарились на вертелах, отрубленные груди поджаривались хрустящей корочкой, матки и плаценты, эмбрионы плодов и почки, человеческие кишки и человеческие сердца — всё это жарилось и жадно жевалось.

Это была сытная и вполне заслуженная трапеза.

И как только почтенные жнецы насытились животом, они приступили к насыщению паха. Поднялась демоническая эрекция, чтобы разорвать все мыслимые отверстия, а некоторые и не столь мыслимые. Вагины были порваны со смаком, анальные отверстия были разорваны так, что кишки и продукты жизнедеятельности вытекали из них жижей. Неохотные челюсти были раздвинуты до тех пор, пока не порвались сухожилия — единственный способ, которым жалкие человеческие рты могли вместить распухший обхват таких потусторонних членов. Проколы лопатой и прорехи от косы тоже давали прекрасные очаги высвобождения, и в такие очаги изливались в обильном объеме сгустки фосфоресцирующей спермы. Они заполняли кишечник и матку, желудки и внутренности, глазницы и трещины в черепных коробках.

Действительно, тяжёлая возня.

Теперь уже обессиленные полевые рабочие взялись за свои инструменты и закончили тёмную работу, которую начали.

Поле было вспахано красным. Богатая, свежая кровь пропитала измельчённую почву, лучшие удобрения. За ними следовали другие жнецы, неся мешки со странными семенами. Семена были щедро посажены в кровавые тёплые почвы, и под светом жирной луны, они стали сразу всходить. Вскоре высоко поднялись стебли, отяжелевшие от сочных плодов, и плоды быстро обмолотили и увезли на рынок.

Жатва закончилась, только чтобы начаться снова и снова и снова…

Его пар просачивался обратно, быстро, как свет, просачиваясь сквозь каменные трещины и рёбра, возвращаясь к земляному валу склепа, откуда он пришёл.

Он не хотел возвращаться, он мог парить здесь вечно, упиваться этими святыми местами и многим другим.

«Но теперь я должен идти», — понял он.

У него были свои поля на ферме…

Назад, назад, он плыл. Назад из горячего мяса земли, назад в тусклую местность его предков, назад к его несчастному человеческому судну.

Назад…

Как кровь, высосанная губкой, его плоть вернула себе прежний вид.

«Óна…Óна… Я благодарю тебя за такие зрелища, за таких жнецов, за такие праведные и святые дары. Я живу, чтобы служить тебе… на краю земли».

Священник открыл глаза.

И вздохнул.

— Господи Иисусе! — всрикнул Фил. — Ты напугала…

— Чёрт тебя побери, я извиняюсь.

Фил в шоке перемахнул через жёлтую линию, а затем снова свернул на обочину. Когда тень поднялась с заднего сиденья, он был раздражён.

Тенью была… Вики.

— Мне просто… мне просто нужно было с кем-то поговорить, — объяснила она. — Прости, если я тебя напугала.

Фил припарковал машину на обочине дороги.

— Да, хорошо, — согласился он. — Но тебе обязательно было прятаться на заднем сиденье моей чёртовой машины?

Она колебалась.

— Ну да. Я подумала, что так будет лучше.

— Но почему?

Она откинула со лба блестящие рыжие волосы.

— Скажем так, у меня был плохой день.

Фил дал своему сердцу мгновение, чтобы успокоиться — на самом деле, несколько мгновений.

— Я не видел тебя сегодня в клубе. Что, выходной?

В зеркале заднего вида он увидел, как она опустила глаза.

— Что-то вроде этого. Будет лучше, если ты не будешь спрашивать.

«Ладно, — приказал себе Фил, — не буду спрашивать».

Но он должен был что-то спросить.

— Я тусовался с Иглом Питерсом. Ты его знаешь?

— Я знаю, кто он, — сказала Вики. — Когда ты занимаешься моей работой, ты никого по-настоящему не знаешь. Тебе нельзя этого делать. Это также делает вещи намного проще, — затем, словно предчувствуя что-то, она спросила: — Ты уже добрался до задней комнаты?

— Ну да, — признался он. — Это шоу… Иисус… Вроде как жалко девчонок.

— Не беспокойся. Мало кто об этом знает, — она вылезла из машины, а потом забралась на переднее сиденье.

Дверь с грохотом захлопнулась.

«Господи», — подумал Фил.

На ней были обрезанные шорты, сандалии и обтягивающий ярко-розовый топ. Её волосы блестели, как какой-то редкий металл.

— И я не видел твоего мужа в клубе, — заметил Фил.

— Он сегодня занят.

— Вот как? — спросил он, хотя ему в голову пришла сотня других вопросов.

Типа, занят где? Занят чем? Встречается с распространителями «ангельской пыли»? Убивает конкурентов, передвигающихся по его территории? Покупает следующую партию кокаина? Но ни один из этих вопросов он не мог бы задать. Не без риска для его прикрытия. Ему придётся иметь дело с Вики так же, как он имел дело с Иглом. Медленно, незаметно, для обрывков информации.

— Я просто хотела поговорить, — сказала она. — Может быть, это звучит жалко, но ты даже не знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как у меня был нормальный разговор с кем-то. Это не так просто, знаешь ли. При данных обстоятельствах.

Фил мог себе представить, что она имела в виду. Бóльшая часть её человечности теперь была стёрта или превращена во что-то совершенно бесполезное. Она больше не была реальным человеком, а была красивой картиной, висящей в галерее мошенника. Только эту картину можно было арендовать, если цена была правильной. Проститутка и стриптизёрша, как она могла когда-либо действительно относиться к его жизни? А сейчас быть замужем за кем-то вроде Коди Наттера? Он не мог этого понять…

— Почему бы тебе просто не сказать мне, что случилось? — сказал он.

Она смотрела в окно, на лес и ночную тьму, но он знал, что на самом деле она смотрит на саму себя.

— Иногда мне кажется, что я разваливаюсь на части, — сказала она скорее себе под нос, чем ему. — Иногда я просыпаюсь и не могу поверить в то, что со мной случилось. Я не могу понять, как я могла позволить этому случиться со мной. Это должно было стать довольно большим шоком для тебя.

— Что ты имеешь в виду?

Она цинично рассмеялась.

— Да ладно тебе, Фил. Перестань всё время пытаться быть таким джентльменом. В последний раз, когда ты меня видел, я была полицейским. Десять лет спустя ты возвращаешься в город, чтобы узнать, что я работаю в стриптиз-клубе и обслуживаю клиентов за деньги. Наверное, не совсем то, что ты ожидал?

— Ну, если я чему-то и научился, так это тому, что никогда не должен иметь никаких ожиданий от людей. Особенно от себя.

— Вот как? И что это значит?

Теперь у Фила появился шанс рассмеяться.

— Ты не единственная, кто падал с прежних времён. Я точно не вернулся в Крик-Сити лучше, чем когда я уехал. Я вернулся, потому что больше некуда было идти.

— Что случилось? — спросила она его. — Ты никогда мне этого не говорил. Всё, что я помню — это обрывки разговоров. Что-то насчёт стрельбы. Что-то о ребёнке.

Это был шанс для Фила. Здесь он знал, что может смешать ложь с правдой и заставить её работать в свою пользу. Он мог бы завоевать её доверие, как сегодня с Иглом, сделав вид, что превратился в типичного городского подонка. Работать под прикрытием — вот его работа. Пора дать этой херне случиться.

— Как-то ночью мы накрывали лабораторию «ангельской пыли». Всё было совершенно ясно; в самом деле, всё прошло без сучка и задоринки. Единственная проблема была в том, что этот придурок по имени Дигнацио имел на меня зуб. Он застрелил ребёнка, который присматривал за лабораторией, незаконными боеприпасами и сделал вид, что это совершил я. Это был обман, подстава. Но я всё равно облажался.

Она сочувственно посмотрела на него.

— Почему этот парень имел на тебя зуб?

Это была его реплика, идеальное место, чтобы начать свою легенду, свою ложь.

— Дигнацио был единственным парнем, который знал кое-что, и он хотел, чтобы я просто исчез из поля его зрения. Единственная проблема заключалась в том, что он не мог доказать это, как бы ни старался.

Она пристально смотрела на него в темноте. Конечно, она была проституткой, но она также была бывшим полицейским, и она поняла, что он имел в виду.

— Ты был замешан с наркотиками? Ты?

— Совершенно верно, — солгал Фил. — К тому времени я уже несколько лет сидел на чистейшем кокаине. Потом я переключился на «ангельскую пыль», просто чтобы соскочить с него.

Он знал, что эта выдумка создаст между ними новую связь, пусть и фальшивую. Демонстрируя слабость, к которой она могла иметь прямое отношение. Вики знала, что она на пути к гибели; если бы она верила, что Фил был на том же пути, она бы стала ему доверять. А оттуда — если повезёт — он сможет получить реальную информацию о лаборатории и работе Наттера.

— Теперь, — продолжил он, — я пытаюсь избавиться от «ангельской пыли», но пока не могу.

— Расскажи мне об этом, — попросила она. — Я уже два года пытаюсь избавиться от кокаина. Не могу этого сделать. Я очень стараюсь всё время, но…

— Я знаю, — сказал Фил. — Ты не обязана мне говорить. Думаю, в каком-то смысле это одно и то же. Кокаин, «ангельская пыль» — это всё путь в ад, но что поделаешь? Привычка есть привычка.

Между ними повисла пауза, но Фил чувствовал, что это вполне естественно. Она позволила некоторым серьёзным вещам открыться здесь, ещё один хороший знак, что его подача работала. Они сидели в темноте, наблюдая за светлячками, слушая стрекотание сверчков. Фил подумал, что хорошо произнёс свои реплики, и понял, что она ему поверила, когда мгновение спустя открыла маленькую сумочку на плече.

Неужели она испытывает его?

Нет, если бы она думала, что его выступление было фальшивкой, она бы никогда так открыто не рискнула.

Так, это может означать только одно:

«Она мне доверяет. Если бы она мне не доверяла, если бы хоть на минуту заподозрила, что я всё ещё коп, она бы ни за что на свете так не поступила».

В лунном свете он почти ничего не видел, но увидел и так достаточно. В сумочке лежали типичные для проститутки вещи: губная помада, подводка для глаз, небольшая пачка салфеток и, конечно же, презервативы. Он также заметил небольшую сумму наличных денег. Но из-под всего этого она извлекла крошечный стеклянный флакон…

«Нет, она бы никогда не нюхала кокаин передо мной, если бы думала, что я работаю под прикрытием…»

— Хочешь немного? — рассеянно предложила она.

— Нет. Из-за этой дряни у меня начинается крапивница. Как я уже сказал, «ангельская пыль» — вот моя боль в заднице.

Крошечная серебряная ложечка на цепочке свисала с флакона. С искусной быстротой она понюхала две порции из ложки, а затем всё это оказалось в её сумочке прежде, чем кто-либо из них успел даже моргнуть.

— Господи, — прошептала она.

«Думаю, этим всё сказано», — подумал Фил.

Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Её грудь поднималась и опускалась. И выражение её лица…

Он видел это миллион раз. Источник этой привычки не имел ни малейшего значения (кокаин, «ангельская пыль», кристаллический мет, героин), выражение всегда было одним и тем же. В этом не было никакого удовольствия, но было отчётливое и очень абстрактное переплетение облегчения, отвращения и самоотречения.

Это было у всех наркоманов. Это был взгляд человека, который сдался в собственное рабство.

Их окутала ночная тишина. Высокая луна отбрасывала тени на машину. Молниеносные жуки перемещались в легионе, и стрекотание сверчков гипнотически пульсировало.

Вики немного поёрзала и вздохнула.

Если он сейчас начнёт задавать ей вопросы о её источнике, это будет самое худшее, что он может сделать. Как и в случае с Иглом, он знал, что ему придётся ходить по яичной скорлупе каждый день. Он должен доказать ей, что принадлежит к её роду, что его жизнь превратилась в мусор так же быстро, как и её.

— Может быть, это и к лучшему, — сказала она с мрачной шуткой в голосе. — Ты под «ангельской пылью», я под кокаином… не то, что ты называешь образцовыми копами.

Фил рассмеялся.

— Ты всё правильно сказала, — затем он пожал плечами, как будто это ничего не значит. — Думаю, мы просто не были созданы для этого. Такое дело, понимаешь? Я всё равно был дерьмовым копом.

— Я тоже не скучаю по работе. Это стало слишком страшно.

— Страшно? Что может быть страшного в патрулировании города Крик-Сити?

— Ты и половины не знаешь, Фил, — она вяло закурила ментоловую сигарету и смотрела, как дым выплывает из открытого окна. — Скажем так: ты уехал из города в нужное время. Помнишь Адамса и Норта?

— Да. Городские парни. Я никогда не знал их лично, но я слышал про них. Они ведь тоже работали на Маллинза, не так ли?

— Хм-м-м… После того, как меня уволили, здесь началось довольно серьёзное дерьмо.

— Например?

— Неважно. Просто поверь мне на слово, оно было серьёзное. Однако Маллинз поручил Адамсу и Норту поработать над этим.

Фил мог догадаться, о чём она говорит: о работе Наттера с «ангельской пылью», но, конечно, он не мог показать, что знает об этом, по крайней мере пока.

— Хорошо, — сказал он. — А как же Адамс и Норт?

— Они просто исчезли, — сказала Вики.

«Исчезли…»

Потребовалось мгновение, чтобы это слово до него дошло. Маллинз сказал ему, что Адамс и Норт просто покинули департамент ради более высокооплачиваемой работы в другом месте.

«Фэрфакс и округ Монтгомери», — подумал он.

И как он помнил, они были порядочными парнями и довольно серьёзными полицейскими.

— Было несколько убийств, — наконец призналась Вики. — Наркоторговцы из других городов, в основном занимающиеся «ангельской пылью». Это было действительно отвратительно; они были изуродованы. Похоже…

Терпение Фила лопнуло. Он не хотел давить на неё, но хотел знать, о чём она говорит.

Он подождал ещё несколько секунд, потом спросил:

— Как это выглядело, Вики?

Она была явно расстроена, но это было из-за кокса или была другая причина?

— Эти наркоторговцы, которых нашли мёртвыми? — её голос понизился до хриплого шёпота. — Это выглядело так, будто с них… содрали кожу.

«Содрали кожу…»

Его пауза затянулась.

«Прямо как тот наркоторговец, которого мы нашли, Родс. Он был торговцем „ангельской пыли“ из другого города. И с него содрали кожу».

— Я слышала, что они нашли по меньшей мере дюжину тел, — продолжала она. — И кожа была содрана каждый раз. Маллинз поручил Адамсу и Норту провести расследование. А потом однажды — четыре или пять месяцев тому назад, я думаю, они оба просто исчезли.

Фил пожевал внутреннюю сторону щеки.

«Исчезли, да?»

Это был второй раз, когда она сказала ему что-то, что прямо опровергалось Маллинзом. И когда они нашли тело Родса? Маллинз казался искренне потрясённым, но он также казался…

Фил не совсем понимал, что происходит. Но ему это не нравилось. Зачем Вики придумывать что-то подобное? И если это правда, то почему Маллинз не сказал ему об этом?

«Что бы это ни было, — сказал он себе, — я это выясню».

Он вернулся в нужное русло.

— Так что же именно произошло? Я имею в виду, Адамса и Норта?

В её голосе снова послышался мрачный шёпот:

— Никто не знает.

Фил провёл рукой по щеке, гладя щетину.

— О’кей. Но как ты думаешь, что с ними случилось?

Она высоко подняла брови.

— Я? Я думаю, что они были убиты теми же людьми, которые проделали работу с этими наркодилерами. Они, вероятно, на дне одного из болот, прикованные цепями к крышкам люков. Если ты спросишь меня, они подошли слишком близко, так что их прикончили!

— Да, Вики, но к чему они подошли слишком близко?

— Не знаю, — неуверенно ответила она.

«Я знаю, — подумал Фил. — Они слишком близко подобрались к бизнесу „ангельской пыли“ твоего крикера-муженька. Вот к чему они подошли слишком близко. Поэтому он убил их. У меня странное чувство, что ты это знаешь, Вики. Но ты не скажешь этого, потому что прикрываешь своего мужа. Того самого парня, который использует тебя как кусок мяса, чтобы показать своим друзьям-наркоманам. Того же скользкого, уродливого ублюдка, который накачал тебя кокаином и заставил крутиться в дешёвом стриптиз-клубе!»

Она снова полезла в сумочку, повторяя призрачный ритуал своего проклятия. Две крошечные ложечки белого порошка исчезли из ложки у неё в носу, и снова Фил почувствовал, что разрывается между двумя противоположными полюсами. Часть его самого, которая всё ещё переживала о ней, а затем другая часть, полицейская часть, часть, которая знала, что если он будет возражать, то позволит личным чувствам помешать целостности дела.

«Срань господня… — подумал он очень медленно. — Что же мне делать?»

Теперь кокаин связывал её по рукам и ногам. Её лицо вспыхнуло. Её дыхание участилось, она казалась взволнованной. Она продолжала принюхиваться только к воздуху и бессознательно потирала руками свои почти голые белые бёдра.

«Должно быть, это какой-то первоклассный кокс, которым он тебя кормит, — подумал Фил. — Наверное, чистейший».

Чем чище, тем лучше, верно, Вики? Чем проще держать тебя в узде, тем больше ты разрушаешь себя ради его кошелька и статуса. И тут самое печальное из всех размышлений ударило ему в голову…

Кокаиновые наркоманы никогда долго не держались. Они себя исчерпывали.

«Что будет делать Наттер, когда от неё ничего не останется? То же самое, что он, блять, сделал с Адамсом, Нортом, Родсом и всеми этими другими людьми…»

Вот как это работало. В конце концов коксовые королевы изживали себя. Потом они становились обузой.

А такой парень, как Наттер? Он выбросит её, как мусор на следующей неделе.

Это было тяжело. Это была женщина, в которую он когда-то был влюблён, и вот он сидит с ней в машине, наблюдая, как она нюхает кокс до беспамятства. И зная, что он ничего не может с этим поделать, он почувствовал себя ещё хуже.

Но что он мог сделать? Остановить всё это? Раскрыть ей всю тайную операцию? Она сдала бы его в мгновение ока. Или что ещё? Уволиться из департамента, затащить её в окружную реабилитационную программу, зная, что есть только десять процентов успеха?

«Всё, что я могу сейчас сделать, — посочувствовал он, — это сыграть в игру».

— Фил? — спросила она.

— Что?

Он полагал, что должен был предвидеть это. Почему он этого не предвидел? Теперь она была взвинчена, накачана кокаином до самых жабр, и хотя она претерпела катастрофические изменения с тех пор, как их отношения закончились, её чувства к нему, вероятно, не изменились.

«Я — единственное напоминание о том, что её жизнь не всегда была такой адской, как сейчас», — подумал он.

Её рука лежала на его ноге. Он мог чувствовать её тонкий жар.

— Как всё могло так испортиться? — спросила она самым несчастным голосом, который он когда-либо слышал.

— Не знаю, — ответил он.

Её рука скользнула вверх. Её тело придвинулось ближе.

— Почему бы нам не притвориться… что с нами никогда не случалось ничего плохого?

До него донёсся импульс, похожий на тревогу. Желание оттолкнуть её руку, отругать, сказать, что пути назад нет. Но вместо этого, он не сделал ничего, чтобы разубедить её.

Он вообще ничего не ответил.

Что в данном конкретном случае было равносильно ясному согласию.

Не было никакого повторного разрушения старого льда. Вместо этого какое-то странное, необъяснимое течение в воздухе притянуло их ближе…

Ночь присоединилась к ним.

Она тут же поцеловала его. Её голые руки сразу же обвились вокруг его шеи.

«Я не могу этого сделать! — приказал он себе. — Это безумие! Я полицейский! Я занимаюсь делом!»

Её язык облизал его губы.

«Не надо больше! Вот где это заканчивается! Я собираюсь остановить это прямо сейчас!»

Она развязала топ и сняла его.

«Нет!» — подумал Фил.

Она скинула с себя шорты…

«Нет!»

… и стянула трусики.

«Не-е-ет!»

Решимость Фила угасла, как машина, у которой только что закончился бензин. Он открыл глаза и посмотрел на неё. Его сердце бешено забилось. Она сидела лицом к нему, прислонившись спиной к пассажирской двери. Мягкий лунный свет ласкал её мраморную кожу, её обнажённое тело сияло.

— Ты говорил, что я красивая.

— Так и есть, — ответил он без всякой задней мысли. Эти слова даже не были похожи на его собственные. — Больше, чем я когда-либо помнил.

Она снова придвинулась к нему, скользя в лунной темноте. Её рот открылся навстречу его губам, и всё, что он мог сделать, это откинуться назад, словно в коме. Луна, казалось, смотрела на него то ли как обвинитель, то ли как мрачное отражение его собственного я.

Её теплые руки блуждали по нему, постепенно расстёгивая ремень на брюках.

Их языки скользили вместе.

Её мягкие груди прижались к его груди.

— Я всё ещё люблю тебя, — прошептала она ему на ухо.

— О, Боже, нет, не говори так. Скажи что-нибудь другое, но не говори этого…

— Я… я никогда и не переставала, — закончила она.

Её руки нашли его пояс и начали снимать с него брюки.

«Я не могу этого сделать!» — его мысли сделали последнее слабеющее усилие.

Затем усилие улетучилось, как светлячки снаружи.

Нет, он знал, что не должен этого делать, но к этому моменту уже знал, что сделает это в любом случае.