Космонавт. Том 2

Глава 5

Отец стоял в полушаге от меня, строго поджав губы.

— Нечего тут объяснять, — глухо проговорил он, широко шагнув через ящик с гвоздями. — Старая фотография, старые знакомые. Всё.

Снимок исчез у меня из рук быстрее, чем я успел моргнуть. Я мысленно хмыкнул, наблюдая, как он прячет карточку в карман старых брюк. Да-а, «старые знакомые». Как же. Ведь у всех «обычных советских людей» было фото с Сергеем Павловичем Королёвым. Которого часто называли человеком без имени или просто «Главный Конструктор». Живая легенда из моих учебников будущего. Но здесь, в 1964-м, его лицо знали лишь избранные. И мой отец один из них, получается.

— Отец, — сделал я наигранно-восторженные глаза, будто только что увидел диво-дивное перед собой. — Да ты же с Константином Петровичем Феоктистовым знаком! Это ж… — я специально запнулся, имитируя юношеский восторг. — Он же в «Восходе» летал! По телевизору показывали, в «Известиях» писали! Один из участников первого группового экипажа и впервые — без скафандров. Шестнадцать раз облетели землю за сутки и семнадцать минут!

Говорил я всё так же восторженно, но взгляд мой цепко отмечал малейшие изменения в позе отца. Стоило мне заговорить про Феоктистова, как я сразу же заметил, что отцовские плечи едва заметно дрогнули, словно с них сняли невидимый груз. Лицо разгладилось так же стремительно, как мятая простыня после горячего утюга.

— Феоктистов… — протянул он, разминая мочку уха. — Ну, пересекались когда-то. То там, то сям, то молодёжные бригады… — рука его машинально потянулась к пачке «Беломора» в нагрудном кармане. — Пути разошлись. Он — в звёзды, я — в цеха.

Я кивнул, делая вид, что верю. Враньё. Особенно, если учесть тот факт, что Феоктистов был единственным беспартийным космонавтом. В голове моей уже начал потихоньку складываться пазл. Остальные люди на фото тоже были смутно знакомы: лётчик-испытатель с орденом Красной Звезды, инженер в очках-«велосипедах»… И все они так или иначе крутились возле закрытого НИИ-88. Если отец среди них…

— Отдохнул? — перебил мои мысли отец, швырнув в угол смятый журнал «Огонёк». — Давай заканчивать. Поздно уже.

— Но как вы познакомились? — не отступал я, поднимая с пола ящик с гвоздями.

Отец резко обернулся. В его глазах мелькнуло странное выражение, похожее на растерянность, но быстро сменилось отстранённостью.

— На курсах рационализаторов, — буркнул он, хватаясь за тумбочку. — давай, Сергей. Не стоит терять время на пустые разговоры.

Я кивнул, делая вид, что повёлся на байку про рационализаторов.

— Отец, а если… — начал я, но он резко выпрямился и перебил меня:

— Серёжа. — Голос его прозвучал мягче, но со стальными нотками. — Завтра у тебя лекции. А у меня смена в шесть.

«Ладно, — подумал я, — сейчас расспросы ни к чему не приведут. Но теперь я знаю, в каком направлении копать и куда смотреть».

— Как скажешь, отец, — пожал я плечами и принялся за работу. — Давай лучше о космосе поговорим.

Мы продолжили таскать хлам под треск разваливающегося шкафа в прихожей. Но теперь между нами висел не просто семейный секрет, а целая вселенная невысказанного. Отец продолжал молчать, а я отслеживал его малейшие реакции на вскользь брошенные слова на тему космоса.

— Давай лучше про космос поговорим. Ты же «Марсианские хроники» любил…

Отец фыркнул, но уголки губ дрогнули. В этот миг он снова стал тем парнем с фотографии. Тем, чьи глаза горели живым огнём энтузиазма и увлечённости.

— Брэдбери — фантазёр, — проворчал он, но уже теплее. — Настоящее-то…

Голос его оборвался, будто споткнулся о невидимый порог. В тишине вдруг отчетливо затикали ходики на кухне.

— Настоящее интереснее, сын, — закончил он, с силой дёргая тумбу.

Когда мы вынесли всё из прихожей, отец вдруг обернулся в дверном проёме, заслонив собой свет из кухни:

— Константин Петрович… — проговорил отец неожиданно тихо, будто не хотел, чтобы нас подслушали. — Он в школе задачи по сопромату решал быстрее всех. Даже преподаватель рвал волосы.

«Не цеховик ты, отец, — мысленно улыбнулся я, глядя на дверной проём, в котором скрылась фигура отца. — Ты ведь даже трубку зажимаешь, как микрофон в ЦУПе. Вот, что мне это напоминало, когда я видел эту твою привычку».

Лампа под абажуром мерцала последние полчаса, как будто повторяя ритм моих мыслей. Отец давно ушёл спать в комнату, оставив на столе недопитую кружку чая с плавающей чаинкой-полумесяцем. Я перебрал все аргументы, которые могли объяснить ту фотографию, но ответа не нашёл. Даже тиканье ходиков на кухне звучало теперь иначе.

Сон пришёл под утро, короткий и тревожный. Снилась мне всякая ерунда, в которой переплелись фрагменты из моей прошлой жизни и этой. Проснулся я от резкого звонка будильника — его медная стрелка дрожала на отметке 6:30.

«Проспал», — подумал я, вставая.

В кухне на столе уже дымилась тарелка с геркулесом. Мать, закутавшись в платок возилась с чайником у плиты:

— Ты в аэроклуб сегодня? — спросила она, обернувшись.

— Угу, — кивнул я и принялся за завтрак.

Отца этим утром я так и не увидел. Вскоре и мать ушла на работу, а после и я отправился в аэроклуб.

Дорога заняла привычные час с лишним. Через запотевшее стекло я наблюдал, как дворники в брезентовых фартуках скребли лопатами остатки листьев. Где-то в середине пути я задремал, пока кондукторша не ткнула меня в плечо билетиком:

— Молодой человек, конечная.

Поблагодарив её, я вышел на улицу, подняв воротник — день был хоть и ясный, но ветренный. Аэроклуб, по своему обыкновению, полнился суетой и приглушённым гулом голосов. Но сегодня учебный день у меня начинался на лётном поле.

— Третья группа! Построение у ангара! Проверка подвесных систем за десять минут! — Орал сквозь мегафон наш инструктор.

Володя подскочил ко мне, поправляя кожаный шлем с потёртыми наушниками. Его лицо сияло, как штурвальный огонь на взлётной полосе.

— Слышал? — прошептал он, делая вид, что затягивает подвесные ремни. — Вчера Петрович на Як-18 бочку крутил! Говорят, у завклуба чай из стакана расплескался!

Я фыркнул, проверяя карабины. За спиной уже висел парашют — двадцать восемь килограммов шёлкового купола и стальных заклёпок.

— Тебе бы, Володь, в «Крокодил» фельетоны писать, — проговорил я. — Вместо парашютиста из тебя анекдотчик первой категории получится.

Он засмеялся, дернув за мой страхующий трос. Где-то в небе уже гудел самолёт, готовящийся к выброске первой группы.

— Серьёзно, — Володя вдруг понизил голос, пока мы шли к самолёту. — После третьего прыжка ко мне подошёл кадровик из Чкаловского училища. Спрашивает, не хочу ли я…

Его слова заглушил гул двигателей. Мы втиснулись в брезентовые сиденья, ноги упёрлись в стальные трубы фермы. Самолёт дёрнулся, поплыли мимо полосы бетонки, потом — резкий рывок вверх.

На высоте восемьсот метров инструктор щёлкнул затвором флажковой сигнализации. Один красный — приготовиться. Второй — к люку.

— Главное — группировка! — крикнул я Володе на ухо, пока мы ползли к выходной двери. — А то в прошлый раз ты приземлился, как мешок с картошкой!

— Скажешь тоже, — буркнул Володя и пополз дальше.

Холодный ветер бил в лицо, вырывая слова и унося их прочь. Внизу плыли клочки совхозных полей, будто лоскутное одеяло из учебника по экономической географии.

— Пошёл! — раздалась команда.

Толчок в спину и… тишина, нарушаемая только свистом в ушах. Три секунды свободного падения, пока вытяжной трос не дёрнул купол. Рывок — и меня резко подбрасывает вверх, будто невидимая рука легендарного дяди Степы.

Купол расправился чётко, как по учебнику. Внизу уже стоял Володя и махал руками:

— Эй, Гром, сегодня без картошки! — Володя заорал, подпрыгивая на месте, когда мой купол аккуратно коснулся земли.

Я хлопнул его по плечу, сбрасывая подвесную систему:

— Молодца, анекдотчик. Теперь твоя берёза скучать не бу…

Внезапный тоненький визг сверху перекрыл мои слова. Подняв голову, я увидел парня из второй группы. Его парашют крутился волчком, стропы спутались в плотный жгут. Парень хотел раскинуть руки, пытался дотянуться до запасного кольца, но центробежная сила мешала ему это сделать. Я прикинул высоту на глаз — не больше трёхсот метров.

— Запасной! — рявкнул я, но ветер унёс мои слова.

Наш инструктор уже бежал через поле, размахивая мегафоном:

— Группа! Расчистить зону!

Я рванул к месту предполагаемого приземления, сдирая комбинезон. Парень падал с ускорением, жёлтый шлем мелькал среди клубов парашютной ткани.

— Руки к кольцу! — орал я, вскидывая кулаки к груди в универсальном жесте парашютистов.

Он наконец ухватился за оранжевую ручку З-5. Рывок — и белый купол резко наполнился воздухом, но слишком низко. Земля приближалась со слишком высокой скоростью.

— Группировка! — закричал Володя, вцепившись мне в рукав.

Парень вжал голову в плечи за миг до удара. Щёлк — и его нога неестественно выгнулась в сторону. Я первым подбежал, успев подхватить его под мышки до полного падения.

— Держись, — прошипел я, укладывая его на расстеленный мной же парашют. — Володя! Шину из ангара!

Он уже мчался к зданию, снося по пути ведро с болтами. Парень стиснул зубы, вытирая слёзы рукавом комбинезона:

— Чёрт… Чёрт… Я ж дернул вовремя…

— Автоматчик заело, — проговорил я, хмуро осматривая её парашют. Верхний карабин был перекошен. Видимо, погнулся при укладке. — Смотри: вытяжной трос за клипсу зацепился.

Подбежавший инструктор уже принялся накладывать шину из двух досок и бинтов. Его лицо, обычно красное от крика, стало землистым.

— Молодец, Сергей, — кивнул он мне, затягивая узлы. — Запасной на двухстах метрах — это вам не в цирке клоуна ловить.

Через полчаса «скорая» увезла парня с переломом лодыжки. Бледный Володя, сжимая в руке смятый купол парашюта пострадавшего парня, изумлённо смотрел то на удаляющуюся скорую, то на меня.

— Ты как понял? — спросил он, кивая на автоматчик.

— Видел в прошлом месяце на разборе ЧП, — сказал я, поправляя шлем. На самом деле, знание пришло из будущего. Я узнал об этом на курсах аварийных ситуаций в Звёздном городке в 80-х.

После отъезда «скорой» нас собрали у ангара полным составом. Пока все строились, я вчитался в плакат, висевший на стене ангара, и усмехнулся, потому что там было написано: «Комсомолец! Освоишь небо — защитишь Родину!» и нарисован красноармеец в будёновке, указывающий штыком на истребитель. А под ним кто-то подписал карандашом: «А если не освоишь — будешь рыть окопы».

Инструктор, заметив надпись, рявкнул:

— Кто остроумит — отправится на картошку с Сафроновым!

Он прошёлся взад-вперёд, собираясь с мыслями и продолжил:

— Сегодняшний случай — не ЧП, а учебный материал! — рявкнул инструктор, тыча пальцем в смятый купол. — Карабин проверяли трижды? Нет! Уложчик торопился на свидание к Марьиванне? Да!

Кто-то сзади фыркнул. Инструктор метнул взгляд-штык в сторону весельчака, но продолжил:

— С завтрашнего дня вас ждёт двойная проверка снаряжения. И чтобы каждый запасной парашют лично ко мне нёс!

Разбор длился ещё полчаса. Потом нас погнали на тренажёры — деревянные макеты люков с пружинами. Тренировали группировку, пока спина не начала ныть как после смены на разгрузке вагонов.

— Серёжа, вот ты где, — услышал я голос Кати.

Я обернулся. Катя, махала мне рукой у ангара. Её косички торчали из-под шлема, как две антенны.

— Привет, — крикнул я и пошёл к ней.

— Серёжа, ты не поможешь мне с азбукой Морзе? — сказала Катя, когда я приблизился и чмокнул её в нос, пока никто не видит. — Завтра зачёт, а я путаю «Й» «Ч» «Ш» и цифры «1» «9» «0»…

— Легко. Что у тебя там?

Мы уселись на ящики из-под парашютов. Катя достала блокнот с ровными строчками:

— Вот тут… «Шифрограмма для связи с экипажем»…

— Погоди, — остановил девушку я. — Пойдём в радио класс. Если свободно будет, там позанимаемся.

Класс оказался свободен и мы с Катей засели за отработку ошибок. Час пролетел незаметно. Оказалось, учить её — всё равно что объяснять принцип реактивного двигателя котёнку. Мило, смешно и энергозатратно.

— Ты представляешь, — вдруг сказала она, рисуя в блокноте звёздочки. — Когда-нибудь радисты будут говорить с космонавтами прямо с Земли! Как в «Туманности Андромеды»!

Я едва не поперхнулся.

— Может, и мы… — начал я, но прервал себя. Слишком много «может» висело в воздухе.

Ближе к вечеру Володя затащил меня в буфет аэроклуба. За столиком из сколоченных досок мы пили газировку с сиропом, пока он живописал планы:

— После выпуска — прямиком в Чкаловское! Представляешь, буду истребители гонять!

— А как же гражданская авиация? — спросил я, ковыряя ложкой мутное мороженое.

— Ну-у — протянул он. — Истребители интереснее…

— Громов, — послышался голос дежурного от двери. — Тебя Павел Алексеевич к себе вызывает.

— Иду, — крикнул я и добавил Володе: — Бывай, до завтра тогда.

Володя кивнул и начал напевать себе под нос переделанную версию «Чёрного кота»: «Чёрный бумер, чёрный бумер, мне вчера приснился кошмар…»

Пока я шёл в кабинет Крутова, заглянул в радиорубку. Катя, с наушниками на макушке, сосредоточенно выстукивала:

— «В-Н-И-М-А-Н-И-Е… Всем добрый вечер…»

— Молодец, — сказал я и показал большой палец. — Только паузу между словами делай длиннее.

Она обернулась, и приложила указательный палец к губам. Я засмеялся и жестами показал, мол всё — не мешаю, развернулся и пошёл к Крутову.

Крутов сидел за столом, откинувшись на спинку стула. При моём появлении кивнул на табурет:

— Садись, Громов.

Пока я устраивался, он аккуратно сложил папку с грифом «Для служебного пользования», сцепил руки в замок и посмотрел на меня долгим взглядом.

— Молодец, Сергей, — наконец, заговорил он. — Сегодня проявил хладнокровие во время инцидента на лётном поле. Не растерялся.

— Это долг каждого курсанта, Павел Алексеевич. Любой на моём месте поступил бы так же.

Крутов щёлкнул языком, словно отгоняя формальности, и полез в нижний ящик. Достал оттуда газету и шлёпнул её на стол. Полоса «Подвиги молодых патриотов» пестрела фотографиями комсомольцев на субботнике. Внизу страницы расположилась фотография с моим лицом, сделанная в момент выхода из кабины Як-18.

— Читай, — коротко сказал Крутов.

'Мужество курсанта — во славу Родины!

_Курсант аэроклуба им. В. П. Чкалова Сергей Громов проявил выдержку и мастерство во время показательных выступлений. При выполнении фигуры высшего пилотажа на малой высоте у учебно-тренировочного самолёта возникла нештатная ситуация — отказ двигателя. Благодаря грамотным действиям молодого пилота, машина была благополучно посажена. Жертв и разрушений нет.

«Это победа советской школы авиац ии, — заявил начальник аэроклуба майор П. А. Крутов. — Такие кадры — золотой фонд нашей страны!»

«Нештатная ситуация», — мысленно усмехнулся я, вспоминая всё, как было на самом деле. Ни слова о найденном «подарочке» в самолёте Борисова, ни про нарочно испорченный мой самолёт. В заметке же всё было чисто — стандартная поломка, героизм по уставу.

— Хорошая фотография, — сказал я вслух, — я здесь неплохо получился.

Крутов коротко хохотнул, снова полез в стол и вытащил потрёпанный конверт с печатью «Для служебного пользования».

— Пока рано, конечно, — он повертел письмо в руках, — но думаю, проблем возникнуть не должно.

— С чем, Павел Алексеевич?

— С твоим досрочным окончанием аэроклуба. — Он вскрыл конверт ножом для бумаг. — Рекомендация в Качинское училище. Лётчики-истребители нужны стране.

В окно ударил луч закатного солнца, подсветив строчку в письме: «…проявил качества, достойные воспитанника…»

— Спасибо за доверие, — сказал я, беря в руки письмо.