Космонавт. Том 2

Глава 16

Снег хрустел под лопатой, будто протестуя против нашего вторжения. Санчасть — двухэтажное здание из красного кирпича — стояла, укутанная в сугробы, словно в ватные одеяла. Мы с Кольцовым методично расчищали дорожку к входу, перебрасывая снежные комья в сторону. Мороз щипал щёки, превращая дыхание в клубы пара.

— Эх, и занесло же… — Кольцов, опёршись на лопату, вытер рукавом пот со лба. — Думаешь, успеем до обеда?

— Если не будем трепаться почём зря, тогда успеем, — усмехнулся я, замечая, как его взгляд скользнул куда-то за мою спину.

Вдруг парни прекратили махать лопатами и уставились куда-то мне за спину. Кольцов тоже замер, уставившись в одну точку. Я обернулся и увидел девушку.

Она шла по расчищенной аллее, будто сошла со страниц модных журналов. Белая дублёнка с меховым воротником и в тон воротнику такая же шапка, из-под которой выбивались пряди волос цвета спелой пшеницы. Лицо-сердечко с острым подбородком, щёки, розовые от мороза, и полные губы, плотно поджатые. Глаза — синие, как лёд на реке, — смотрели прямо перед собой, не замечая никого вокруг. Снег скрипел под её сапожками, а длинная коса, спрятанная под шарфом, покачивалась в такт шагам. Даже в утилитарной форме медсестры, выглядывавшей из-под распахнутой дублёнки, она казалась неземной — статуя, высеченная из январского утра.

— Наташенька… — вздохнул Кольцов, словно молитву прошептал. — диво, как хороша.

Девушка прошла мимо, не повернув головы, оставив за собой едва уловимый шлейф духов. Курсанты застыли, словно под гипнозом, пока она не скрылась за дверью санчасти.

— Знакомая? — спросил я, оборачиваясь к Кольцову и вопросительно приподнимая бровь.

— Наталью Михайловну здесь все знают, — Кольцов ткнул лопатой в сугроб, будто вымещая досаду. — Но курсанты прозвали её Снежной королевой.

— Характер ледяной? — предположил я, вспомнив десяток подобных историй из прошлой жизни.

— Ты попал в точку. — Он фыркнул, с силой отбрасывая снег. — В прошлом месяце Петров из второго взвода пытался подарить ей ветку мимозы — три дня в наряде оттрубил за самоволку. А она даже взглядом не удостоила ни Петрова, ни мимозу.

— Может, у неё жених есть, — пожал я плечами, ловя краем глаза, как в окне санчасти мелькнул белый рукав. — А вы тут со своими ухаживаниями…

— Жених? — Кольцов горько рассмеялся. — Да она с парнями разговаривает только через стетоскоп! Поговаривают, — парень подошёл ко мне вплотную и перешёл на шёпот, — старшина Глухов как-то раз пригласил её в театр. Так она ему лекцию про санитарные нормы в общественных местах прочла ну и отказала само собой.

Я засмеялся, представив хмурого старшину, краснеющего под строгим взглядом молодой девушки. В окне санчасти шевельнулась штора — на секунду мне показалось, что за ней промелькнул силуэт медсестры.

Кольцов, отбросив лопатой очередную порцию снега, вдруг остановился с глуповатой улыбкой. Вскинув инструмент перед собой, он притопнул и закружился в танце, прижимая черенок лопаты к груди как партнёршу.

— А снег идёт, а снег идёт, и всё вокруг чего-то ждёт… — фальшиво затянул он, делая пируэт и чуть не свалившись в сугроб. — Под этот снег, под тихий снег, хочу сказать при всех…

Я фыркнул, откидывая лопатой снег:

— Тебе, Андрей, место не в небе, а на сцене МХАТа. Ну или хотя бы в местном кружке самодеятельности.

Но Кольцов не слушал, он продолжал кружить в обнимку с лопатой и улыбаясь напевать:

— Мой самый главный человек, взгляни со мной на этот снег…

Внезапно его танец резко прервался — парень застыл, уставившись на окно санчасти. По щекам, красным от мороза, поползли алые пятна.

— Ладно, романтик, — хлопнул я Кольцова по плечу, — давай закончим, а то старшина отправит в наряд. Будешь в столовой плясать с картошкой.

Схватив лопату, Кольцов яростно вонзил железо в наст и стал яростно откидывать снег, поглядывая на окно санчасти.

Обернувшись, я увидел причину смущения парня. У окна стояла Наталья, скрестив руки на груди. Её брови были сведены в строгую черту, но в уголках губ дрожала едва заметная улыбка. Я ухмыльнулся, подмигнул ей и, кивнув на Кольцова, изобразил одобрительный жест.

Девушка фыркнула и, вскинув подбородок с королевским презрением, резко развернулась. Белый халат вспорхнул за ней, как крыло чайки.

— Эх, разбил ты сердце нашей Мельпомены, — хохотнул я, всаживая лопату в сугроб.

Кольцов лишь глухо застонал, с удвоенной яростью швыряя снег. Мы работали молча, пока старшина не прогудел с порога:

— Обед. Марш в столовую.

Мы с облегчением отставили лопаты и с удовольствием потянулись. Морозный воздух уже не щипал щёки, а приятно покалывал разгорячённую работой кожу.

По дороге в столовую Андрей вдруг пробурчал в воротник:

— А ведь она улыбнулась…

— Кому? Лопате? — не удержался я.

Он швырнул в меня снежком, но в глазах снова плясал озорной огонёк. Санчасть осталась позади, но когда я обернулся, заметил в окне движение — будто кто-то отодвинул занавеску, чтобы проводить нас взглядом.

Дни в Качинском училище текли размеренно, подчиняясь строгому распорядку. Каждое утро начиналось с зычного голоса дежурного по училищу, который ровно в шесть часов объявлял: «Курсанты, подъём!» Заспанные лица появлялись в окнах казармы, а через десять минут весь личный состав уже стоял на плацу, чеканя шаг во время утреннего построения.

После завтрака нас ждали теоретические занятия в учебных корпусах. Мы погружались в сложный мир авиационной техники, изучали устройство и принципы работы самолётов, разбирали тонкости навигации и законы аэродинамики. На тактических занятиях разбирали боевые приёмы и стратегии, а на практических — оттачивали навыки обращения со стрелковым оружием.

Практические занятия проходили на аэродроме в районе Бекетовки. Мы отрабатывали пилотирование на учебно-тренировочных самолётах, выполняли фигуры высшего пилотажа, тренировались в групповых полётах и учились действовать в строю. Особое внимание уделялось отработке взлётов и посадок в различных условиях, а также изучению способов предотвращения аварийных ситуаций.

Дежурства были неотъемлемой частью нашей жизни. Мы несли службу по училищу, контролируя порядок, дежурили по аэродрому, обеспечивая безопасность полётов, помогали в организации питания в столовой и обслуживали технику в парке. Каждая такая смена превращалась в маленькое испытание на прочность.

Полёты занимали особое место в нашей подготовке. Мы тренировались на учебных самолётах, выполняли фигуры пилотажа, отрабатывали взлёты и посадки, учились действовать в группе и осваивали ночное пилотирование. В воздухе время текло иначе, каждый манёвр требовал полной концентрации, а каждая посадка становилась маленьким триумфом.

Будни были насыщены до предела. Мы учились самоорганизации и планированию времени, осваивали командную работу и взаимовыручку, учились принимать решения в стрессовых ситуациях и держать удар. Каждый день приносил новые испытания: сложные полёты в непогоду, экстремальные ситуации на земле, тяжёлые наряды на дежурствах, сложные зачёты и экзамены.

Зима тянулась своим чередом: размеренные дни, заполненные учёбой, тренировками и полётами, без происшествий и ярких событий. Пока в конце февраля не случилось событие, которое стало спусковым крючком для очередного крутого виража в моей жизни.

Нас собрали в учебном классе для инструктажа перед прыжками с парашютом. Инструктор, седой ветеран с множеством нашивок, расхаживал перед строем, чеканя каждое слово:

— Повторяю ещё раз: проверка снаряжения — ваша личная ответственность. Каждый должен проверить свой парашют трижды. Особое внимание стропам и замкам. Приземление на заснеженную поверхность требует особой осторожности. И помните: снег может скрывать ямы и камни. Приземляемся на полусогнутые ноги, группируемся.

Мы внимательно слушали, запоминая каждое слово. После инструктажа отправились на аэродром, где нас ждал транспортный самолёт. Внутри было тесно и шумно от разговоров. Самолёт гудел, как разъярённый шершень. Мы сидели на холодных металлических скамьях, пристёгнутые ремнями, будто посылки на почте. Я заметил, как Кольцов что-то чертит в своём блокноте.

— Опять свои схемы рисуешь? — поддел я его, устраиваясь рядом.

— Да так, — отмахнулся он, пряча блокнот. — Думаю над новой системой расчётов для посадки.

Мы обменялись шутками, вспоминая прошлые прыжки и делясь опытом. Время летело незаметно, пока самолёт не начал набирать высоту.

Зелёная лампа мигнула. Первая пятёрка встала, сгорбившись под тяжестью парашютов. Люк распахнулся и ледяной ветер ворвался в салон. Один за другим парни исчезали в молочной пустоте.

— Готовься, — толкнул я Кольцова, когда инструктор дал команду готовиться к выходу.

Мы проверили друг у друга снаряжение, ещё раз перепроверили все замки и карабины. В иллюминаторе виднелось бескрайнее небо, и я предвкушал захватывающее ощущение свободного падения, когда на короткий миг в целом мире существуешь только ты и стихия вокруг.

— Пошёл! — прозвучала команда инструктора.

Кольцов первым двинулся к выходу, а следом шагнул и я, подчиняясь рефлексам, выработанным за месяцы тренировок.

Первая секунда — удар холода по лицу. Вторая — рёв ветра в ушах. Третья — дыхание перехватывает и на секунду сердце замирает, а затем возобновляет начинает учащённо биться. В голове веду отсчёт. Рука тянется к кольцу. Рывок, будто кто-то дёрнул за лямки рюкзака и купол расправляется над головой, превращая падение в парение.

Внизу, метрах в трёхстах, Кольцов болтался под перекошенным куполом. Его парашют закрутило в спираль, стропы спутались в узлы.

— Выравнивай! — заорал я, но ветер унёс мои слова.

Андрей дёрнул за стропы, пытаясь выровнять купол. Парашют резко сложился с одной стороны.

Приземлился я жёстко, но по всем правилам — перекатом через плечо. Сорвав шлем, побежал к месту, где Кольцов лежал, обхватив голень. Лицо его было белее февральского снега вокруг.

— Нога… — он скрипнул зубами, когда я подбежал. — Заклинило при ударе…

Инструктор, подоспевший следом, внимательно осмотрел ногу. Лицо его после осмотра помрачнело.

— Всё плохо, — с болью в голосе поинтересовался Андрей.

— Жить будешь, — отозвался инструктор и посмотрел на меня. В его глазах я прочёл обеспокоенность и сразу понял, что с ногой Кольцова что-то не так. — Помоги ему добраться до транспорта и сопроводи в санчасть.

Я только кивнул, понимая, что сейчас не время для разговоров. Нужно было как можно скорее добраться до санчасти, пока Андрей не потерял сознание от боли.

— Пошли, — сказал я, помогая ему подняться. — Врачи быстро тебя на ноги поставят.

Кольцов слабо улыбнулся, опираясь на моё плечо:

— Надеюсь, что так и будет. Не хочется пропускать занятия.

Мы медленно двинулись к автомобильной стоянке, но вскоре нас догнал Зотов и подставил плечо с другой стороны. Андрей благодарно кивнул и опёрся о Степана. Втроём мы продолжили наш путь в санчасть.

— Перелом? — обеспокоенно спросил Зотов.

— Нет. Вывих вроде, — Кольцов попытался сделать шаг и резко выдохнул. — Вот же ш…

Мы с Зотовым довели Кольцова до санитарной машины и бережно усадили его на заднее сиденье. Андрей стиснул зубы, но не издал ни звука — только пальцы его с силой впились в сиденье так, что костяшки побелели.

— Терпи казак, атаманом будешь, — процитировал я Гоголя и хлопнул Андрея по плечу, прежде чем захлопнуть дверь.

Грузовик, взревев мотором, тронулся, оставляя за собой глубокие колеи в снегу. Мы с Зотовым переглянулись и молча зашагали к учебному корпусу — занятия никто не отменял и нам ещё предстояло отсидеть положенные лекции.

Вечером, когда объявили свободное время, я отправился в санчасть узнать как там дела у Кольцова и выяснить, насколько у него серьёзная травма.

На улице уже было темно, да и температура упала ниже ноля. Я поёжился, запахнул одежду поплотнее и зашагал в нужном направлении.

Санчасть тонула в темноте, лишь несколько окон слабо светились жёлтыми пятнами. В коридорах стояла мёртвая тишина, нарушаемая только далёким позвякиванием инструментов где-то в глубине здания. Я уже направлялся к палате, где должен был лежать Кольцов, когда из-за угла неожиданно появилась Наталья.

— Курсант Громов, часы приёма окончены, — отрезала она, скрестив руки на груди. В тусклом свете ночника её глаза казались ещё холоднее обычного, а тени подчёркивали резкие черты лица.

Я сделал шаг вперёд, сохраняя невозмутимое выражение лица:

— Наталья, позвольте не согласиться с вами. Когда речь идёт о друге, правила могут быть несколько… гибкими. Я всего на минуту. Просто узнаю, как он.

Девушка вздохнула и, чуть смягчив голос, произнесла:

— У вашего друга не просто вывих, а сложный перелом. Возможны осложнения.

Наталья поправила белый халат, который почему-то казался особенно белоснежным в этом полумраке.

— Приходите завтра, — добавила она, но я заметил, как её взгляд задержался на моём лице чуть дольше обычного.

Я позволил себе лёгкую улыбку:

— Наталья, вы, как всегда, очаровательно строги. Но знаете ли вы, что в медицине есть понятие «терапевтическое воздействие»?

Девушка смутилась нахмурилась, но от своего не отступила:

— Правила есть правила, курсант.

Я шагнул ближе и со значением проговорил:

— Наталья, позвольте заметить, что вы единственная, кто на данный момент, способен превратить строгий регламент в небольшой компромисс.

Её взгляд скользнул по моему лицу, губы едва заметно дрогнули в улыбке.

— Компромисс? — переспросила она, чуть приподняв бровь.

Я выпрямился во весь рост, глядя ей прямо в глаза:

— Именно так. Я мог бы предложить… свои услуги. В качестве благодарности за ваше милосердие.

Наталья на мгновение отвела взгляд, словно обдумывая мои слова.

— Услуги? — в её голосе проскользнули игривые нотки. — Какие?

Я сделал шаг ближе, и проникновенно произнёс:

— О, я умею быть весьма изобретательным. И весьма… благодарным.

Она притворно тяжело вздохнула и закатила глаза. Но я уже видел перемены в её поведении, во взгляде и в интонации.

— Хорошо, Сергей. Но только на ять минут. И если кто-то увидит…

— Ваше доверие — высшая награда, — я слегка поклонился, приложив руку к сердцу. — Клянусь честью офицера, я буду нем как рыба.

Наталья замерла на несколько секунд, а затем неожиданно уголки её губ дрогнули в лёгкой улыбке, а после она и вовсе прыснула от смеха, прикрыв лицо ладонью. Впервые за всё время нашего знакомства маска Снежной королевы слетела с её лица.

— Только-тихо, курсант, — она стрельнула в меня лукавым взглядом. — Вы ещё не офицер.

— Да, — не стал отпираться я. — Но буду им. А честь у меня и сейчас есть, — проговорил я улыбаясь.

— Договорились, — бросила она через плечо. — Идёмте, я проведу вас, чтобы вы не блуждали. А то увидит ещё кто-то…

Наталья не стала заканчивать фразу. Но я и без неё знал, что за нарушение правил нам влетит обоим. Поэтому, согласно кивнув, я последовал за ней, сохраняя невозмутимое выражение лица. Когда девушка провела меня к дверям нужной палаты, она, не проронив ни слова, развернулась и пошла в холл.

В палате Кольцов лежал, уставившись в потолок. Его нога, закованная в гипс, была приподнята на штативе с подвеской. Увидев меня, он слабо махнул рукой в приветствии.

— Ну как ты, герой? — я придвинул табурет и присел возле койки, оглядывая Кольцова с ног до головы. Его обычно румяное лицо было бледным, а под глазами залегли тёмные круги.

— Просто замечательно, — горько усмехнулся Андрей. — Теперь меня точно отчислят. Не видать мне…

— Чушь собачья, — перебил его я. — Перелом — не приговор. Теорию будешь осваивать прямо здесь. Я тебе конспекты носить буду, задания передавать. Да и в целом объясню теорию, если что-то не поймёшь.

— А практика? Полёты? — в голосе Кольцова звучала неприкрытая печаль. — Когда я всё это наверстаю?

— Нагонишь, когда поправишься. Главное — не кисни и не сдавайся.

Андрей промолчал, сжав кулаки, но через мгновение кивнул:

— Ладно. Спасибо, что зашёл Сергей.

Я похлопал его по плечу и вышел, оставив друга наедине с его мыслями.

На выходе из санчасти меня ждала Наталья, вертя в руках медицинский блокнот.

— Ну что, придумали, чем я могу вас отблагодарить за вашу помощь? — спросил я, останавливаясь перед ней.

Наталья подняла на меня глаза, и в них снова мелькнула эта странная, почти лукавая искорка:

— Думала… И вот, что я поняла… Оказывается, я давно не была в театре. А сейчас как раз идёт «Трёхгрошовая опера». Скоро сезон закончится, а я так и не увижу её…

Я немного подвис. Билеты в Волгоградский драматический театр были не самыми доступными, особенно на такие популярные постановки, если верить словам медсестрички. Но отступать было некуда — я дал слово.

— Значит, будет вам театр, Наталья, — твёрдо пообещал я. — Только вы уж за Андреем присмотрите получше. Ему сейчас очень важна поддержка. особенно от такой обворожительной молодой девушки, как вы.

— Буду ждать, — улыбнулась девушка и вдруг, к моему удивлению, добавила: — Вы… вы хороший друг, Сергей.

Я только усмехнулся в ответ и молча вышел в холодную февральскую ночь. Теперь передо мной стояла новая задача — достать эти проклятые билеты на «Трёхгрошовую оперу». Знать бы ещё, что это такое… В прошлой жизни театр не был моим любимым местом для посещения.