Космонавт. Том 2

Глава 13

Поезд замер у перрона и я вышел в предрассветный холод. Натянул перчатки потуже, подхватил чемодан с потёртыми уголками и зашагал на выход из вокзала. Время было раннее и автобусы ещё не ходили. Поэтому я решил отыскать такси или добираться на попутках, если таковые найдутся.

На всякий случай решил уточнить у дежурного по вокзалу нет ли транспорта, который довезёт меня до Качи. Мужчина, с усами как у Сталина, пожевал нижнюю губу и ответил:

— Вон тот грузовик видишь? — он махнул в сторону грузовика с потёртыми бортами. — Везёт продукты в Качу. Если договоришься, может, подкинут.

Поблагодарив дежурного, я пошёл к грузовику, рядом с которым суетились грузчики, закидывая внутрь мешки с мукой.

Когда я подошёл, водитель, затягиваясь папиросой, прищурился.

— Утро доброе, товарищ шофёр, — поздоровался я, — в Качу подбросите?

Он выдохнул дым колечком, оглядел мою одежду и чемодан.

— Видали и добрее, — усмехнулся он и пожал мне руку. — А тебе зачем в Качу-то? У них приём сейчас уже не ведётся.

— А я не на приём, товарищ шофёр. Я курсант.

— Качинский курсант, говоришь? А чего не в автобусе?

— Так автобусы не ходят ещё, а мне к шести на КПП. — Я кивнул на мешки с мукой. — Вам всё равно в ту сторону. Подбросите — сэкономите время на разгрузке. Помогу вам в счёт оплаты за проезд.

Шофёр фыркнул, стряхивая пепел с рукава:

— Мешки небось в жизни не таскал. Спину надорвёшь, а мне отвечать потом за это.

— Не надорву, — серьёзно ответил я.

Шофёр замер, потом резко дёрнул головой к кабине:

— Ладно, запрыгивай. Только мешки не трожь. Я сам их рассовал, сам и выгружу.

— Не трону, — пожал плечами я и забросил чемодан в кузов. — А как звать вас? Не говорить же всё время «товарищ шофёр».

— Степанычем зови, — он сел в кабину и завёл мотор.

— Рад знакомству, Степаныч. Я Сергей Громов.

Мы молча тронулись с места. Спустя минут пять я поймал его взгляд, в котором читался вопрос.

— Спрашивайте, Степаныч.

— Ты, курсант, либо умнее, чем кажешься, либо удачливый. Не помню, чтобы в Качу зачисляли посередь года. А я давно уже катаюсь туда многих знаю, многие знают меня.

— Обычно первое помогает со вторым, — ответил я, глядя, как вокзал растворяется в серой утренней дымке.

Степаныч хрипло засмеялся:

— Ну, посмотрим, как ты там, в Каче, заговоришь. Там сурово всё, не забалуешь.

— А я не в пионерский лагерь еду, Степаныч. Я учиться еду.

— Это правильно, кивнул Степаныч. — Молодец.

Пока грузовик набирал скорость, я наблюдал, как первые лучи солнца начали окрашивать небо в нежные розовые тона. Степь раскинулась по обе стороны дороги, изредка прерываясь небольшими рощицами и хуторами. Асфальт был неровным, машина тряслась на выбоинах, но я не обращал на это внимания, погруженный в свои мысли.

— А ты откуда родом-то? — спросил Степаныч, прикуривая новую папиросу.

— Из Москвы, — ответил я, глядя на пробегающий за окном пейзаж.

— О-о, столица! — оживился водитель. — Я сам с Рязанской области. У нас там тоже аэродром есть, правда, не такой, как здесь.

Дорога постепенно забирала вверх, и вскоре впереди показались очертания авиагородка городка. Серые здания казарм, учебные корпуса, взлетно-посадочная полоса — всё это раскинулось на обширной территории.

— Видал, как построили? — с гордостью в голосе сказал Степаныч. — Это тебе не хухры-мухры. Тут и штаб, и учебный корпус, и казармы. А вон там, — он махнул рукой в сторону, — аэродром. Там наши орлы небо бороздят.

Я смотрел на всё это великолепие и вспоминал каким видел этот городок в последний раз. Точнее, то, что от него осталось — руины. Печальное было зрелище. Хотя вот эта водонапорная башня и в будущем будет встречать гостей, как и сейчас.

— А знаешь, — продолжил Степаныч, — здесь, почитай, вся история авиации. Вон там, где сейчас аэродром, раньше поле было. А эти казармы… Их после войны построили.

В памяти всплывали картины из будущего: как я стоял на этом самом плацу, только он весь порос травой, кустами.

— А что за башня вон там? — спросил я, указывая на водонопорную башню.

— Это наша гордость, — улыбнулся Степаныч. — Двадцать метров высотой. Без неё тут бы и воды не было. А вокруг неё раньше парк был, сейчас только саженцы растут.

— А аэродром где? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

— В Бекетовке, — ответил Степаныч. — А первый аэродром за Мамаевым курганом был.

— А что это там написано на плацу? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

— «Отличник учёбы — гордость училища!» — процитировал Степаныч и повернул к КПП.

Минут через пять мы уже были на месте. Грузовик Степаныча замедлил ход у бетонного ограждения с колючей проволокой. Над въездом красовалась вывеска: «Качинское ВВАУЛ. КПП-1». Слева располагалась будка часового, справа — шлагбаум, за ним виднелся плац с надписью, упирающийся в серое здание штаба с треснувшей лепниной. Часовой в шинели и ушанке, с автоматом на груди, резко поднял руку:

— Стой! Проверка!

Степаныч выключил двигатель, кивнул мне:

— Бывай, курсант. Тебя ждут.

Я выпрыгнул из кабины, подошёл к часовому. Лицо у него было обветренное и жёсткое и оно не выражало ни интереса, ни усталости. Из-за спины часового донёсся лязг затвора — второй часовой на вышке наблюдал за периметром.

— Курсант Громов. Прибыл по особому распоряжению, — протянул я документы.

Часовой взял их в руки, не сводя с меня. Ветер шевелил уголки страниц, заставляя его прижать бумаги к груди.

— Жди, — бросил он и скрылся в будке.

Через минуту из здания КПП вышел дежурный — старший сержант в гимнастёрке с нашивкой «Дежурный по части». Он пробежался глазами по приказу о зачислении, потом окинул меня оценивающим взглядом:

— Особый, значит… — Ткнул пальцем в штамп на пропуске. — Штаб полка нужен. Через плац прямо, потом налево к главному учебному корпусу. Там увидишь. Только не сворачивай — там учебный полигон.

Я кивнул, забирая документы. На стене КПП я разглядел щит с правилами несения караульной службы и графиком проверок — всё как в уставе.

— Насмотришься ещё, — беззлобно усмехнулся дежурный.

Часовой на вышке продолжал наблюдать за периметром, его автомат был направлен в нашу сторону. Дежурный по КПП посмотрел на мой чемодан:

— Что в чемодане? — спросил он.

— Личные вещи, — ответил я, открывая чемодан.

Дежурный бегло осмотрел содержимое, проверяя, нет ли запрещённых предметов. Удовлетворившись осмотром, он кивнул:

— Проходи.

Часовой у шлагбаума опустил оружие, дежурный по КПП махнул рукой и, поворачиваясь к грузовику, прокричал:

— Эй, Степаныч! Разгружайся у склада, вход слева!

Степаныч махнул рукой, будто отмахиваясь от комара, и грузовик рыча двинулся в сторону складов. Я подтянул ремень чемодана и зашагал навстречу новой вехе моей жизни.

Шлагбаум медленно поднялся, и я шагнул на территорию училища. Морозный январский воздух щипал щёки, но внутри меня разливалось тёплое чувство — я наконец-то оказался там, где должен быть.

Плац был пуст, только вдалеке виднелись фигуры дежурных по ротам, проверяющих наряды. Казармы возвышались по обе стороны плаца, их окна блестели в лучах утреннего солнца.

Пока я шёл, вспоминал, что знал об этом месте. Из архивных записей и из рассказов выпускников, я знал, что территория училища была тщательно спланирована. Учебно-тренировочный комплекс был построен в 1953 году, когда училище перебазировали из Мичуринска. Главный учебный корпус представлял собой величественное трёхэтажное здание в сталинском стиле с высокими потолками и колоннадой у входа. На его фронтоне красовалась дата постройки, а на колоннах алели красные звёзды.

Казармы были двухэтажными, с просторными помещениями для курсантов. Их вид сильно отличался от архитектуры учебного корпуса. А вот нужный мне штаб полка располагался в отдельном здании с ребристой аркой напротив учебного корпуса.

А ещё я знал, что территория училища была разделена на две части: жилой район с несколькими многоквартирными домами и обширную территорию аэродрома с военным городком. Нужно будет погулять и всё рассмотреть как следует.

На плацу показались несколько курсантов в новенькой форме, марширующие строем под окрики дежурного. Их сапоги звонко чеканили шаг по асфальту, создавая характерный ритм, который, как я знал, станет моим постоянным спутником на ближайшие годы.

Дойдя до штаба, я вошёл внутрь, где меня встретил дежурный ефрейтор, который и провёл меня к кабинету с табличкой на дверях: «Начальник 2-го курса. Майор Ермолов С. Е.».

Дежурный щёлкнул каблуками перед дверью кабинета и чётко проговорил:

— Товарищ майор, курсант Громов Сергей Васильевич прибыл по особому распоряжению!

За столом сидел майор Ермолов и изучал содержимое какой-то папки. На стене за его спиной висела схема МиГ-21 с пометками красным карандашом.

— Войдите — разрешил он.

Я шагнул в кабинет, приняв стойку «смирно». Как оказалось, майор изучал моё дело. Он медленно переворачивал страницы, время от времени задерживаясь на каких-то отдельных строках.

Наконец, его палец остановился и майор зачитал: «Зачислен особым указом Президиума Верховного Совета СССР от 10.11.1964».

— Громов… — Он произнёс фамилию так, будто пробовал на вкус. — Седьмое ноября. Посадка Як-18 с отказавшим двигателем, — он посмотрел на меня, взгляд стал острее. — Наслышан. Об этом трубили во всех газетах.

Он порылся в ящике стола и вытащил оттуда старую газету. Открыл на нужной ему странице и зачитал:

— «Мастерство и мужество: курсант Громов совершил героическую посадку!» пишет «Правда» от девятого ноября 1964 года.

Майор посмотрел на меня и, не найдя на моём лице никаких эмоций, продолжил:

— Вчера на аэродроме Тушино сотни зрителей стали свидетелями подлинного мастерства и хладнокровия советского лётчика. Курсант аэроклуба имени В. П. Чкалова Сергей Громов в сложнейших условиях совершил безаварийную посадку учебного самолёта с отказавшим двигателем.

По словам очевидцев, во время демонстрационного полёта в рамках праздничных мероприятий, посвящённых 47-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, у самолёта Як-18 внезапно заглох мотор. Однако, молодой пилот не растерялся: чётко следуя инструкциям и проявляя недюжинное самообладание, мастерски посадил машину, сохранив дорогостоящую технику и доказав высочайший уровень подготовки советских авиаторов.

Майор Ермолов снова посмотрел на меня. Ну а я по-прежнему стоял и смотрел поверх его головы. Я и так знал, что услышу дальше. Хмыкнув, майор продолжил:

«Это был урок настоящего мужества! — заявил начальник аэроклуба майор П. А. Крутов. — Сергей действовал так, как должен действовать каждый советский лётчик — хладнокровно, расчётливо и профессионально. Весь наш коллектив гордится таким курсантом!»

— А вот этот момент мне особенно нравится, — проговорил майор, глядя на меня исподлобья.

Он продолжил читать:

— Особенно трогательным стал момент, когда трибуны в едином порыве встали, приветствуя отважного пилота. По свидетельствам присутствующих, даже Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев, наблюдавший за полётами, аплодировал молодому герою стоя, отметив его выдержку и мастерство.

«Такие люди — гордость нашей страны!» — сказал один из ветеранов авиации, присутствовавших на мероприятии.

Сам Сергей Громов, скромно улыбаясь, заявил корреспонденту Правды: «Я просто выполнял свой долг. Всему, что умею, меня научили наша славная советская авиационная школа. Это заслуга моих инструкторов и нашей великой Родины, которая воспитывает настоящих героев!»

Сегодня имя Сергея Громова знает вся страна. Его мужество и профессионализм — яркий пример для всей советской молодёжи! Так должны поступать настоящие патриоты — смело, решительно и с верой в победу!

Советский народ гордится своими героями! Партия и правительство отмечают, что именно такие люди — будущее нашей великой державы!

Вперёд, к новым победам!

Майор замолчал. Я тоже молчал. В кабинете тикали часы с изображением Гагарина. Видимо, подарок училищу от выпускников-космонавтов.

— В Каче, Громов, — майор свернул газету и убрал её обратно в ящик, — вас ждёт не трибуна с аплодисментами. Здесь курсанты гордятся не прошлым, а тем, что совершат завтра. — Он встал, поправил китель. — Никаких поблажек. Никаких особых маршрутов. Понял?

— Так точно, — ответил я, всё так же глядя сквозь майора.

— Если думаете, что та посадка даёт вам право расслабиться… — Он приблизился, и я уловил запах ментолового карандаша. — То вы ошибаетесь. Здесь каждый день — экзамен. Сдашь — полетишь. Нет — отправишься чистить полигон.

Я наконец перевёл взгляд на майора и посмотрел ему в глаза.

— Я не искал славы, товарищ майор. Я сделал то, что должен был. Так поступил бы каждый на моём месте, — произнёс я спокойно, но твёрдо, не отводя взгляд.

Губы майора едва дрогнули — что-то вроде улыбки.

— Старшина Глухов в казарме № 2. Через десять минут доложить о прибытии.

— Есть.

Я развернулся и пошёл на выход. Но уже у двери голос Ермолова остановил меня:

— И, Громов… — Он стоял возле шкафа и смотрел на миниатюрную модель Як-18 на полке. — Тот самолёт вы посадили не только из-за навыков. Там был расчёт. На миллиметры. — Он провёл пальцем по крылу модели. — Здесь расчёт будет на секунды.

— Значит, придётся считать быстрее, — криво улыбнулся я.

Майор кивнул, возвращаясь к картам:

— Удачи. Она вам понадобится… Курсант.

После разговора с майором я вышел из штаба и направился искать казарму номер два. Территория училища была огромной, и я с трудом ориентировался в этих лабиринтах асфальтированных дорожек и однотипных зданий.

Наконец, заметив группу курсантов, я подошел к ним:

— Товарищи курсанты, не подскажете, где находится казарма номер два?

Один из них, постарше, с сержантскими погонами, указал направление:

— Прямо по этой аллее до перекрестка, потом налево. Не промахнетесь, там еще вывеска есть.

— Спасибо, товарищ сержант!

Через пять минут я уже стоял перед массивными дверями казармы. На входе дежурный проверил мои документы и направил меня в роту.

Старшина Глухов оказался невысоким, приземистым мужчиной лет сорока с седыми висками и острым взглядом.

— Товарищ старшина, курсант… — начал я, но он перебил:

— Знаю, знаю. Тот самый герой, о котором в газете писали, — отозвался он с ворчливыми нотами в голосе.

Интересно, сколько ещё раз мне припомнят эти газеты. Глухов вдруг усмехнулся:

— Ишь нахмурился. Ладно, — он почесал затылок. — Завтра с утра на склад за обмундированием сходи. Портной цех на территории, там подгонят всё по фигуре.

— Есть, товарищ старшина!

— Далее, — продолжил он. — В казарме свои порядки. Подъем в шесть, отбой в десять. Форма должна сиять, как начищенный пятак.

— Так точно!

— Вот и славно. А теперь иди в портной цех, пусть обмерят тебя. Форма должна быть как влитая.

— Есть!

Я развернулся и четким строевым шагом направился к портному цеху. Старшина, похоже, был тем еще добряком, но я чувствовал, что за его внешней шутливостью скрывается суровый и опытный наставник.

В портном цехе, как оказалось, меня уже ждали. Мастер, пожилой мужчина с наметанным глазом, быстро снял мерки и сказал, что к завтрашнему дню форму подгонят.

Он говорил ещё о чести и достоинстве, о том, что форму нужно беречь и так далее. Я слушал вполуха, потому что мысли мои вертелись вокруг моего дальнейшего обучения в училище. Крутов был прав, здесь не очень рады «блатным». Что ж, я и не ждал, что будет легко и просто. Ну а в своих навыках я уверен более чем.

На обратном пути я встретил того самого сержанта, который показал мне дорогу:

— Ну как, живой еще? — спросил он с улыбкой.

Улыбка у парня была настолько располагающей, а глаза лучились таким искренним участием, что я ответил ему взаимной улыбкой:

— Живой, товарищ сержант!

— Значит, не зря о тебе в газете писали.

Улыбка моя слегка померкла — снова газеты. Парень рассмеялся и хлопнул меня по плечу.

— Держись! Ты это ещё не раз услышишь.

— Да уж представляю, — немного ворчливо проговорил я.

— Им быстро надоест. Вот увидишь. Кстати, если что — обращайся, я в вашей роте старшиной служу.

С этими словами он пошел по своим делам, а я направился в казарму, где мне предстояло найти свое место и начать новую жизнь. Жизнь, которая, как я знал, приведет меня к звездам.