Космонавт. Том 2

Глава 2

В наступившей тишине послышалось, как закашлялся Борисов. Он зажал рот кулаком, будто пытался заглушить неожиданный спазм. Я скользнул по нему взглядом, а затем посмотрел на Серого, аккуратно отодвигая фотографию пальцем:

— Туда ему и дорога, — холодно проговорил я. — Люди смертны, иногда внезапно смертны, — я пожал плечами и устроился поудобнее на стуле. — К тому же, если Морозов мёртв, то ваши вопросы ко мне теряют смысл, товарищ… — Я сделал паузу, так как не знал, как к нему обращаться. Не говорить же «товарищ Серый».

— Александр Арнольдович, — правильно понял мою паузу Серый.

— Так вот, товарищ Александр Арнольдович, разве я не прав? — Голос мой звучал ровно, словно я обсуждал погоду, а не труп человека. — Я не ясновидящий, чтобы знать, зачем ему понадобилось моё фото. Может, он собирал информацию на всех курсантов для стенгазеты. Или готовил мишень для стрелкового кружка. Мне почём знать? — я пожал плечами.

Серый хмыкнул и опёрся ладонями о стол, подавшись вперёд всем корпусом.

— Ёрничаете, Громов? — Процедил сквозь зубы Серый. — Хорошо. Где вы были с…

Крутов резко поднялся, стукнув ладонью по столу, перебив говорившего:

— Александр Арнольдович! Вы что, моего курсанта в соучастии подозреваете? — Уголок его рта дёрнулся от возмущения. — Он сам чуть не убился во время инцидента! Диверсию провернуть, чтобы самому же на посадке кости сломать — это ж надо идиотом быть!

Серый медленно повернул голову к майору, будто робот на заржавленных шарнирах:

— Ваша вера в курсантов достойна уважения, товарищ майор. Но моя работа — прорабатывать все версии. Даже абсурдные. — Он потрогал край фотографии, оставив на глянце жирный отпечаток. — Особенно абсурдные.

— Погодите, — я поднял руку в останавливающем жесте. — А почему вы не ищете второго диверсанта? Или он тоже мёртв?

— Второго? — переспросил Серый и удивлённо моргнул. Крутов и Борисов тоже посмотрели на меня в недоумении.

— Ну да, — кивнул я. — Нам доподлинно известно, что мой самолёт намеренно сломали. Также нам известно, что на самолёте Борисова было установлено некое взрывное устройство. И сделано это было в одно и то же время. Морозов физически не мог сделать это в одиночку. Значит, был второй человек. И этим человеком не мог быть я, потому что я был всегда на виду. Свидетелей куча. Или вы эту версию не прорабатывали, Александр Арнольдович? — Я улыбнулся, глядя, как меняется выражение лица у Серого.

Он только собрался что-то сказать, как в дверь неожиданно постучали. Не дожидаясь ответа, в кабинет заглянул человек в сером гражданском костюме — вылитый молодой клон Серого — с такой же неброской внешностью, только без морщин и с аккуратным пробором сбоку.

— Здравия же… Здравствуйте, — заговорил он. — Разрешите об… То есть, можно вас на минуточку, Александр Арнольдович.

Глядя на этого «молодого специалиста», мне захотелось рассмеяться. Я посмотрел на Серого и еле сдержал смешок. Он сейчас своим видом очень сильно напомнил мне одного известного министра иностранных дел в будущем на одной из популярных картинок моего времени.

Тем временем Серый оттолкнулся от стола, оставив на столешнице отпечатки ладоней, и направился к двери. Там он остановился и его младший коллега что-то быстро зашептал на ухо. Серый слушал его внимательно, уставившись в стену напротив и еле заметно кивал в такт словам. Вдруг его брови дрогнули — едва заметное движение, но я уловил — и он мельком посмотрел на меня.

— Принято, — отрезал Серый. — Скоро буду.

Молодой человек в сером кивнул нам и удалился, закрыв за собой дверь.

Вернувшись к столу, Серый начал сгребать фотографии в папку. Бумаги шуршали, мы молча наблюдали за его действиями.

— Курсант Громов, вы свободны. Вопросов по инциденту к вам больше нет… — он щёлкнул замком портфеля, — пока нет.

Крутов шумно выдохнул, разжав кулаки. Борисов нервно потрогал воротник гимнастёрки. Я же продолжил сидеть, не меняя позы.

— Не провожайте. Думаю, мы скоро увидимся. — Его взгляд скользнул по мне, задержался на царапине на щеке. — Поздравляю с успешной посадкой, курсант Громов. Хорошо сработано… Слишком хорошо.

Он развернулся и широкими шагами пересёк расстояние до двери. В кабине снова воцарилась тишина, лишь мерное тиканье часов нарушало её. Крутов швырнул в урну недокуренную папиросу и что-то проворчал невнятное про контору и паранойю.

Я встал, поправляя ремень. Сквозь окно виднелся дымящийся Як, вокруг которого копошились люди в защитных комбинезонах. Механик дядя Петя что-то яростно доказывал, тыча пальцем в двигатель.

— Товарищ майор, разрешите идти? — спросил я.

Крутов устало провёл рукой по лицу и кивнул:

— Свободны, — сказал он, махнув рукой и мы с Борисовым пошли на выход.

На выходе я обернулся. Крутов сидел за столом и задумчиво смотрел нам в след.

— Спасибо, Павел Алексеевич, — сказал я, намеренно опустив звание и уставной тон.

— Иди уже, Громов, — вздохнул Крутов и повернул голову к окну.

Мы вышли в коридор, который сегодня был необычайно пуст. Борисов шёл вполоборота и вещал:

— Всё-таки ты, Гром, форменный везунчик, — он ткнул меня локтем в бок, стараясь говорить бодро, но голос срывался на хрипоту. — Такая посадка и отделался всего лишь царапиной.

Я неопределённо хмыкнул и добавил:

— Ловкость рук и никакого мошенничества.

Борисов хохотнул, а затем вдруг остановился, перекрыв мне путь.

— Слушай, давай как-нибудь вечерком махнём куда-нибудь, а? Пропустим по стаканчику?

Я хотел было по привычке отказаться, а затем подумал: «А почему бы и нет? После показательных выступлений график должен вернуться в норму».

— А давай, — согласился я.

Борисов широко улыбнулся и радостно хлопнул меня по плечу:

— Вот это по-нашему! Время обсудим позже, а то… — он мотнул головой в сторону окна, которое выходило прямиком на площадку перед входом в аэроклуб, — тебя уже делегация встречает.

За стеклом, у бетонных ступеней аэроклуба, меня и вправду ждали. Катя, теребя кончик платка, что-то шептала Володе, который неустанно кивал. Рядом, словно высеченная из гранита, застыла мать — только краешек её белого платка трепетал на ветру, как одинокий флаг.

Но самый неожиданный сюрприз ждал чуть в стороне: Ваня, бывший хулиган из нашего двора, теперь аккуратно подстриженный и в начищенных ботинках, стоял рядом с Наташей — библиотекаршей из техникума, в котором он сейчас учился. С ней я познакомился ещё в октябре, когда пришёл, как и обещал, к ним в техникум. Наташа прятала руки в карманы клетчатого пальтишка, но улыбка, которой она отвечала на его шутки, говорила сама за себя.

— Бывай, — протянул мне руку Борисов.

— До понедельника, — я ответил на рукопожатие.

Холодный ветер ударил в лицо когда я открыл дверь и шагнул на ступеньки. Катя первая бросилась ко мне, споткнувшись о бетонный бордюр:

— Сережа, ты… ты… — она вцепилась мне в рукав, тряся так, будто хотела вытрясти душу.

Я аккуратно разжал её пальцы и негромко сказал:

— Спокойнее, Катерина. Всё же хорошо.

Следом к нам приближалась мать. Она медленно подошла, поправив прядь седых волос. Её пальцы дрожали, когда она потянулась поправить мой воротник:

— Врач осмотрел? Рёбра целы?

— Всё в порядке, мам, — я взял её руку в свои. — Я абсолютно цел и здоров.

В ответ мать искренне улыбнулась и только сейчас из её глаз ушла тревога, а из позы напряжение и скованность.

Ваня с Наташей подошли последними. Девушка робко протянула мне свёрток в газете «Правда»:

— Это вам… от нашего коллектива. Варенье. Для восстановления сил.

— Спасибо, — я принял свёрток, уловив, как Ваня горделиво выпрямился. Его круглое лицо просияло:

— Ну ты, Серёга, ёлки-палки! — Ваня шлёпнул меня по спине так, что свёрток с вареньем едва не вылетел из рук. — Я как дым из твоего Яка увидал, так подумал, щас тебе… — он запнулся, сглотнул и покосился на Наташу, — ну, короче, капут! Ан нет — взял и приземлил, как заправский ас! Чисто по-нашему, кореш!

— Ага, по-нашему, — я улыбнулся, удерживая свёрток с вареньем. — Самолёт жалко, правда… — повисла неловкая пауза и я, чтобы разрядить атмосферу, предложил: — Может, нам всем вместе куда-нибудь сходить?

Мать неожиданно поддержала моё предложение, поправляя платок на плечах:

— Хорошая мысль. Праздник всё-таки.

— Тогда вперёд, — скомандовал я, и мать с Катей тут же взяли меня под руки.

Ваня потёр руками и с энтузиазмом произнёс:

— А я знаю, где неподалёку продают отличные пирожки. Есть охота жутко, если честно.

— Веди, раз знаешь, — сказал я, и мы отправились в кафе.

В небольшом кафе с занавесками в горошек и плакатом «Слава покорителям космоса!» возле стойки. На ярком изображении ракета «Восход» устремлялась ввысь, а внизу была напечатана надпись: «12 октября 1964 — экипаж из трёх советских героев открыл новую страницу в освоении Вселенной!».

За столиком у окна, застеленным клеёнкой в мелкий цветочек, мы уместились впятером. Официантка в белом переднике записывала заказ мелом на грифельной доске:

— Два компота, три порции котлет с пюре, салат оливье и торт на десерт. Всё?

— И пять чаёв с лимоном, — добавила Наташа, аккуратно вытирая ложку салфеткой.

— И пирожки, — вставил свои пять копеек оголодавший Володя.

Кивнув, официантка удалилась, ну а мы, пока ждали еду, принялись обсуждать последние новости. Володя, развернув свежий номер «Правды», ткнул пальцем в заголовок:

— Смотри-ка! «К 47-й годовщине Великого Октября: Введён в строй новый авиационный комплекс в Куйбышеве!». Пишут, завод выпустил первые двигатели для МиГ-21УС — в два раза мощнее прежних!

Ваня, разламывая хлебную горбушку, фыркнул:

— Ну и что? Ты ж помнишь, как Терешкова в прошлом году на «Востоке-6» летала — вот это да! Она ж потом рассказывала, как звёзды в иллюминаторе выглядят — будто алмазы на чёрном бархате. Вот это была новость…

Катя, поправляя рыжий платок, добавила:

— А в «Известиях» вчера писали, что эти двигатели для нового перехватчика. Может, скоро покажут на параде?

Я молча слушал болтовню ребят, размышляя о том, что как же всё-таки странно это — хранить секреты целой эпохи. Ведь никто из них не знает, что их ждёт в будущем, а я знаю…

Голос Наташи вырвал меня из задумчивости. Она, покусывая губу, вдруг негромко спросила, обращаясь ко мне:

— Вам… не страшно было? Когда дым пошёл?

Все замолчали. Даже Ваня перестал крошить хлеб. Я покрутил ложкой в стакане, наблюдая, как растворяются крупинки сахара:

— Страх — это когда не знаешь, что делать. А у нас инструкции на каждый случай. Даже дым в кабине… — Я сделал глоток чая и продолжил: — Вот, например, мой напарник — Борисов — сел как-то раз с заклинившим рулём на картофельное поле. И картошку потом всем аэроклубом ели.

Все засмеялись. Даже мать позволила себе лёгкую улыбку, а Ваня, стукнув кулаком по столу, потребовал подробностей.

— О, а я знаю эту историю, — оживился Володя. — Могу рассказать? — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Рассказывай, — кивнул я, и пока он описывал встречу Борисова и колхозника с вилами, я поймал себя на мысли, что вот такие посиделки и беседы стали для меня не менее ценны, чем полёты. В прошлой жизни я подобному уделял гораздо меньше времени — вечно пропадал на работе, а всю прелесть таких встреч понял только сейчас.

Торт «Прага» исчез, оставив на тарелках лишь крошки да липкие следы от варенья. Официантка уже третью минуту нервно поглядывала на часы, но Володя, размахивая пустой вилкой, вовсю разглагольствовал:

— А я говорю, к 70-му году и до Луны дотянемся! Вот увидите — наш «Зонд» этих америкосов…

— Время, товарищи', — вежливо, но настойчиво прервала официантка его словесный поток.

Володя, достав часы-луковицу из кармана, присвистнул:

— Полдевятого! Нам пора, товарищи, а то троллейбусы не успеем.

Мы вывалились на улицу, где уже было темно. Осенний ветер гнал по асфальту пожухлые листья, а по тротуару торопливо шли редкие прохожие.

У остановки мы остановились в ожидании троллейбуса.

— До встречи! — шепнула Катя, после того, как я поцеловал её на прощание.

Троллейбус подъехал, звякнув дугой по проводам и ребята запрыгнули внутрь. Володя, уже сидя у окна, стучал кулаком по стеклу:

— Громов! В понедельник зачёт. Не опаздывай!

Я махнул ему на прощание рукой и мы с матерью неспешно пошли вниз по улице до другой остановки. Шли мы молча, оба думали о своём, да и сегодняшний день выдался насыщенным на события — усталость ощущалась.

Мать заговорила только тогда, когда мы поднимались на свой этаж. Она вдруг остановилась, схватив меня за запястье и произнесла:

— Теперь я верю, Серёжа. По-настоящему верю.

— Ты о чём? — не понял я.

— Когда ты тогда, на кухне, говорил про космос… — её голос был тихий, но уверенный, — я думала, это так — мальчишеские фантазии. А сегодня… — она резко выдохнула, поправляя сбившийся платок, — сегодня поняла — ты сможешь. Лети. Только обещай мне всегда возвращаться.

В этот момент я вспомнил последние моменты своей прежней жизни и нарушенное обещание.

— Обещать не буду, — качнул головой я. — Но сделаю всё для этого.

Мать постояла ещё немного, глядя на меня, а потом вздохнула и продолжила подъём по лестнице.

Мы вошли в квартиру, приглушённый свет в прихожей осветил потертый линолеум и вешалку с отцовским пальто.

На звук открывшейся двери, вышел отец из кухни и, привалившись плечом к дверному косяку, молча наблюдал за тем, как мы с матерью снимаем верхнюю одежду.

Мать кивнула в сторону комнаты:

— Василий, — голос её прозвучал устало, — я спать.

Только когда дверь в спальню захлопнулась, он выпрямился и серьёзно спросил у меня:

— Случилось чего?

— Небольшой инцидент на показательных, — я скинул сапоги, поставив их аккуратно у порога. Отец скрестил руки на груди и вопросительно посмотрел на меня.

Я прошёл на кухню и направился прямиком к чайнику на плите.

— Только что закипел, — послышался сзади голос отца.

— Вижу, — сказал я и налил себе чаю.

Сев за стол, я прислонился спиной к стене. Отец сел напротив, придвинув к себе чашку. Чайная ложка звякнула о дно, когда он принялся размешивать сахар.

— Ну? — отец спросил он.

— Взлёт, фигуры, на третьем вираже — отказ управления. Посадил на брюхо. Шасси не вышли, — коротко рассказал я суть.

Отец продолжил размешивать сахар, не поднимая глаз:

— Причину выяснили?

— Топливная труба повредилась, — я тоже принялся помешивать чай.

— Повредилась… — Он прищурился, ложка звякнула о дно особенно громко. — Сама?

— Так написано в акте.

Отец вдруг усмехнулся и покачал головой:

— Кровь не водица, — он вытащил ложку и положил её на блюдце, стоявшее рядом. — Топливные трубы сами по себе не ломаются.

Я пожал плечами:

— Завтра механики перепроверят.

— Механики… — он фыркнул, доставая из стола пачку сигарет. — Ладно. Не засиживайся, спать иди. И я пойду.

Он в несколько глотков допил чай, поднялся, но на выходе из кухни остановился.

— Молодец, сын. Горжусь тобой, — сказал он и вышел из кухни, не дожидаясь моего ответа.

Я остался сидеть за столом, медленно допивая чай. Взгляд скользил по стареньким обоям, пока не задержался на дверном косяке — там, где мать когда-то отмечала мой рост. Краем глаза заметил трещину в штукатурке над плитой.

«Если у Крутова всё получится, — подумал я, — то вскоре я уеду в Качинское училище и когда вернусь — неизвестно. Нужно решить вопрос с ремонтом до отъезда».

Поднявшись, потянулся так, что хрустнули позвонки. Через приоткрытую дверь спальни услышал ровное дыхание матери и тихие шаги отца.

В своей комнате поймал себя на том, что мысленно продолжаю строить планы на завтра: нужно сходить в магазин за материалами (или узнать, где они продаются), спросить, где купить новый шкаф в прихожую, написать письмо в ЖЭК насчёт линолеума…

Перед сном приоткрыл форточку, и в комнату ворвался прохладный воздух. Я лёг на кровать и укрылся одеялом, отпуская ворох мыслей.

«Всё завтра… » — подумал я, закрывая глаза.

За окном моросил дождь, стуча по жести водосточной трубы. За окном гудел ветер, но здесь, в хрущёвской пятиэтажке, было тихо и только часы отсчитывали секунды до утра.