КОМ-9 (Казачий Особый Механизированный, часть 9)

30. ОТЛИЧНАЯ ПИВНАЯ!

«ТРИ КРУЖКИ И ТОПОР»

Именно такое было название у заведения, которое таилось в глубине складского квартала, прилегающего к воздушному порту. Несомненное преимущество оказалось в том, что нам даже извозчик не понадобился — мы распрекрасно дошли пешком.

— О! Есть жизнь! — обрадовался Иван, когда издалека до нас донеслись последовательно: гулкий удар двери об стену, гомон голосов, наигрыш скрипки, слегка визгливый женский смех и снова хлопок дверью, обрезавший всю эту какофонию. — А я-то думал, так и пройдём через складской квартал и никого не встретим!

— Вероятность того, что «Три кружки и топор» закроется, крайне низка. Эта пивная стоит тут уже триста пятьдесят лет или вроде того, — порадовал нас историческим экскурсом Хаген. — Осторожнее, господа, не наступите.

Поперёк дороги лежало тело. Чуть подальше — ещё одно.

— Живые, надеюсь? — спросил Витгенштейн. — Не хотелось бы и тут давать свидетельские показания.

В этот момент первое тело неожиданно громко всхрапнуло, а второе тут же отозвалось:

— Правее! Правее бери! — по-немецки, естественно, но мне достало разумения понять.

— Только не проси у бармена «того же, что и господам, валяющимся на улице», — засмеялся Петя, толкая в бок Ивана.

— Да ну тебя! И вообще, сегодня мы будем пить то, что нам порекомендует дружище Хаген. Он здесь специалист.

Хаген свернул в тускло освещённый отнорок и дёрнул на себя тяжёлую дверь, из которой немедленно вылетел весьма опрятный молодой человек. Очевидно, что за секунду до открытия он выставил перед собой руки, чтобы не влепиться в дубовые доски носом — да так и пробежал с выставленными руками мимо нас, успевших синхронно расступиться в стороны. Точнее, расступились все, кроме Фридриха. Вот во Фридриха этот парень и влепился, тотчас шарахнувшись назад, бормоча: «ваше высочество…» и «нужно меньше пить!»

— Нормально! — одобрил Иван, и мы гуськом вошли внутрь.

Таверна и впрямь была старая. Всё в ней кричало об этом — крупная каменная кладка стен, закопчённые балки потолка, мощная мебель. Не удивлюсь, если она тут с года основания заведения и стоит. Вполне возможно, что эти столы и не двигали никогда. Их даже, может быть, прямо тут собрали — такие они были неподъёмные даже на вид.

Народу было полно, сидели компаниями. На лучших местах у камина (в котором чисто для вида поблёскивали магические светильники, изображая огонь) расположились, судя по мундирам, курсанты. У самого входа в кухню как раз рассаживались техники в рабочих комбезах (похоже, именно они того парня на выход определили). А вон те может даже портовые грузчики. В дальнем углу молодые щеглы, смахивающие на студентов, даже курили — забава в России неодобряемая, да и здесь я впервые такое вижу. На улицах так точно за курение штраф, а лица, состоящие на государственной службе рискуют понижением в должности или потерей места. Эти пока ничего не боятся. Видать, терять им нечего. Там же игриво ржали (простите, не могу подобрать другого слова) две ярко раскрашенные девицы.

Бармен, с невозмутимым видом протирающий стойку, уставился на нас с подозрением. Потом вперился в Хагена, словно сомневаясь… и наконец набычился, тяжело оперевшись на локти:

— Drei Jahre!*

*Три года! (нем.)

— Четыре, Отто, — поправил его Хаген и шлёпнул на стойку несколько банкнот. — Здесь мой долг вдвойне. — Следом последовала ещё пачка: — И прошу тебя, с нашей компанией говори по-русски, здесь не все понимают дойч. А я хочу угостить друзей хорошим пивом. Что ты можешь предложить? — Хаген обернулся к нам: — Уверяю вас, господа, здесь всегда лучшее.

Бармен мгновенно справился с дурным расположением духа и расплылся в улыбке:

— На любой вкус, господа! Если вы недавно в наших краях…

— Только прибыли, — кивнул Петя.

— Тогда вам непременно следует попробовать «цвикль». Это пиво долго не хранится, его варят только здесь и для своих. В остальном выбор широчайший. Из светлых лёгких могу предложить «пилзнер» или «хеллес». Есть прекрасный «винер*», если вы любите яркий солодовый вкус.

*венский лагер

— А вот, я слышал, каменное пиво?.. — блеснул познаниями Сокол.

— «Штайнбир»? Есть!

— И что, его как-то варят с камнями? — удивился Серго.

— Нагревают… э-э-э… заготовку не на открытом огне, а с помощью разогретых камней, — пояснил бармен. — Отсюда сладковатый дымный привкус. У нас оно умеренно крепкое. Примерно как и «дункель».

— Это тёмное? — уточнил Петя.

— Да. Из крепких есть крепкий «бок» и даже особо крепкий вымороженный «доппельбок*».

*собственно, «двойной бок»

— А что-нибудь ещё такое, — я покрутил пальцами, — необычное?

— Для особых гостей, — заговорщицки прищурился бармен, — держим сезонное. Есть мартовское и даже рождественское, с пряностями.

— Так! — решительно хлопнул по стойке Сокол. — Давайте начнём с цвикля, а там пойдём по всем сортам по очереди, иначе я сейчас слюнями захлебнусь.

— Я просить, пожалуйста, радлер, — старательно выговаривая все слова, заявил Фридрих. — Мне есть сегодня достаточно алкоголь.

*Радлер (Radler) — пивной коктейль на основе лимонада, крепость — 1.8–2.7%.

— Не есть, а пить, — не удержался от подколки я.

— Я! Пить! — утвердительно кивнул Фридрих.

Бармен удивлённо посмотрел на него. И снова посмотрел, уже внимательно. Потом задумчиво перевёл взгляд на портрет кайзера, висящий над камином…

— В нашем заведении для вас — что угодно!

Ну ещё бы. Больно у мужчин Вархафтингов морды друг на друга похожие.

— Предлагаю никуда не ходить, а заякориться поближе к разнообразию, — Серго уселся на высокий барный стул, и мы последовали его примеру, разом заняв всё место у стойки.

Появилось множество тарелок с закусками — жареными колбасками разных видов, жареной в тесте курицей, пластинками каких-то крошечных пряных хлебцев, опять же жареных. Это изобилие выглядело где-то даже излишним — под пиво-то не особо аппетит разыгрывается. С другой стороны, мы ж не обедавши. Бармен разливался соловьём, выставляя всё новые бокалы и расписывая прелести и особенности того или иного сорта.

— А неплохо он говорит по-русски, — слегка удивлённо сказал я Хагену, — особенно для бармена.

— Да он вообще полиглот, — усмехнулся Хаген в ответ, — свободно говорит на двенадцати языках, включая хинди и фарси. Зачем ему последние два — ума не приложу. Я один единственный раз видел в Линце индуса и ни разу — иранца.

— Надо же… Спасибо! — я принял из рук бармена очередной бокальчик. — Это что, я прослушал?

— «Винер». Видите, какой красноватый оттенок?

— Ага. Ну, за встречу.

— Погоди, за встречу было! — остановил меня Петя. — Третий тост — за любовь!

Третий уже? А разве не пятый? Мы потянулись, чокаясь бокалами. Вроде как, и не обязательно это, когда пиво пьёшь, а почему-то хотелось.

— А ведь забыли мы, — сказал Сокол, проникновенно глядя на меня поверх края бокала.

— Чего забыли?

— Антипохмелин принять, которым Петенька хвастался. После водочки-то.

— Ядрёна колупайка! Забыли, натурально! А я-то думаю, что за пиво у них такое крепковатое, забирает как… Петя! Петя!!!

Но Петя нас не слышал. По-немецки он шпрехал не хуже Хагена — вот они на пару что-то и заливали сейчас бармену, который только успевал удивляться и хохотать. И, главное, перебивают друг друга, сами ржут, а разговор всё быстрее, да руками машут — видать, про Хагеновские похождения да заодно и про наши мелют. Фридрих рядом только подсмеивается.

И тут к бару подвалил господинчик из числа сидящих у камина и с ходу начал орать. Дойч я разбираю плохо, мне надо чтоб чётко говорили и медленно, а этот тип медленно как раз не хотел. Он хотел очень громко заявить о том, что его раздражает сам факт присутствия в заведении каких-то чужаков, которые ещё и все подходы к барной стойке оккупировали, так что ткнуться некуда — это я всё прекрасно и без слов, по одним интонациям и жестам понял. А вот чего я не ожидал, что Хаген, всё ещё продолжая смеяться, обернётся к этому крикуну и скажет что-то по-немецки так, что того прям перекосит, а все его товарищи немедля повскакивают со своих мест.

— Герр Хаген иметь сказайт: «Чего ты есть припёрся, швабский морда?» — любезно перевёл Фридрих.

Я успел вскользь порадоваться, что у него наконец-то прорезался хоть один нормальный глагол, а Сокол фыркнул так, что с пива пена полетела во все стороны, и начал ржать, совершенно как конь.

За спиной уязвлённого шваба повскакала с мест и повалила в нашу сторону толпа его приятелей. Они лаялись с Хагеном и Петей Витгенштейном по-немецки, бармен тоже чего-то орал, Серго нависал с противоположного фланга грозовой тучей, а Фридрих потягивал свой пивной лимонад, сверкая глазками.

Я слегка толкнул Ивана в бок:

— Хотелось бы в общих чертах понять…

— О чём говорят иностранцы? — ухмыльнулся великий князюшко, отставляя бокал. — Так это понятно. Хотят нашей кровушки, — он просиял и довольно потёр руки.

И вообще он прям был готов броситься в наседающую орущую толпу и начать причинять мордобитие. Да и я, откровенно говоря, чувствовал в себе этакое буйство. Во всяком случае, идея немедленно навалять этим досадным швабам представлялась мне сейчас крайне привлекательной. Это что — это вот от пива поверх водки дурь в башке бурлит? Я повёл плечами, разминаясь.

Не знаю, что пили швабские оруны, но к драке они тоже были готовы. Я сполз с табурета, примериваясь…

И тут бармен совсем уж страшно выпучил глаза, выхватил из-под стойки здоровенную дубину, выскочил перед швабским строем и принялся поочерёдно тыкать своим оружьем в очередную красную и злую морду — а потом в портрет кайзера. Как он при этом шипел и плевался — любой кошак бы обзавидовался.

Швабы в ответ тоже выпучили глаза и даже как-то в момент превратились в ровную шеренгу, вытянувшуюся во фрунт.

— Да япону мать твою итить! — Сокол аж руки опустил и исказился в лице. — Бармен! Сволочь ты после этого! Всю малину нам обосрал…

Я, к своему внутреннему удивлению, действиями бармена тоже был недоволен и внёс гениальное в своей оригинальности предложение:

— Зато ты можешь подраться с ним.

Иван только фыркнул:

— Солдат ребёнка не обидит.

Огромный бармен, услышав такое от отощавшего Сокола, по-моему, обалдел от наглости этого заявления.

Главный шваб тем временем обратился ко всем нам скопом:

— Господа, мы должны извиниться. Мы не поняли, что вы сопровождаете персону, желающую остаться инкогнито. Прошу… — что он там хотел попросить, осталось невыясненным, поскольку сей господин совершил ошибку, тронув за локоть Сокола, пренебрежительно развернувшегося к вражескому строю спиной.

Глуховато хлопнуло, и шваба откинуло защитным контуром, впечатав в строй своих сотоварищей.

— Инкогнита! — проворчал Сокол, усаживаясь на барный стул. — Гуляй иди, пехота…

Эта сцена породила второй виток скандала. Логики в нём не было уж вовсе никакой. Я слушал ругань на нескольких языках, понимая хорошо если через слово. Эти швабы оказались почти выпустившимися курсантами местной среднетехнической шагоходной школы, и драли глотки, что они чуть не лучшие из всех выпусков за десять лет.

— Не знаю, кто и зачем вам так соврал, — куражился Сокол, — но против боевых офицеров вы со своими «пятёрками» — всё равно что плотник супротив столяра!

Курсанты обижались и требовали сатисфакции. Серго ржал. Петя отпускал непонятные мне шуточки по-немецки, от которых заходился уже Хаген.

— Да вы врёте всё! — писклявым петушиным воплем разразился один из курсантов. — Кто вам доверит шагоходы? Посмотрите на себя, команда инвалидов!

Тут Сокол резко перестал ржать и цапнул писклявого за грудки:

— Ах, инвалиды тебе не нравятся⁈

Всё снова смешалось и завертелось. Случилась всё же потасовка, пусть и не такая масштабная. Потом растаскивание участников и ещё пущий ор. А в итоге мы почему-то попёрли куда-то в составе огромной толпы — всех практически, кто в «Трёх кружках и топоре» на тот момент сидел. Во всяком случае, в голове всплыла смутная картинка, как бармен цепляет на входную дверь огромный амбарный замок.

— И куда мы идём? — спросил я Фридриха, который почему-то оказался рядом, поддерживая меня под руку.

— На полигон! — торжественно объявил он, оборачиваясь ко мне и демонстрируя замечательный свежий фингал под правым глазом. — Учебный дуэль на шагоход. Я есть в ваш экипаж!

Что???

— Не понял… Хаген!!!