КОМ-9 (Казачий Особый Механизированный, часть 9)

10. МАГОНАУЧНЫЙ КОНСИЛИУМ

КОНТРОЛЬНЫЕ ЗАМЕРЫ

И всё-таки мы выпили на посошок. А потом по стременной — садясь в автомобиль. Ну и подъёмную уж, когда курьерский дирижбандель стремительно поплыл вверх. После этого дрыхли мы без задних ног, несмотря на общее неудобство спанья в сидячих креслах.

За ночь курьер доставил нас прямо в рудничную крепость или, как теперь стало принято называть, «Бидарский центр по исследованию рубиновой магической аномалии». Охраняли её теперь по высшему разряду — это вам не убыточная рубиновая шахта, это редкое в энергетической структуре мира явление, на которое разные высокие умы магонаучного сообщества (а также дипломаты, военные, промышленники и прочие-прочие) возлагали большие надежды.

— Надеюсь, нам дадут хотя бы позавтракать, — раскатал губу Сокол, глядя на приближающиеся знакомые стены.

Хрен там плавал!

— Прощенья просим, — услышал эту реплику бортовой стюард, — велено вас пищей не снабжать, и более того — проследить, чтобы вы никакого сухого пайка не ели. Явиться на исследования надобно строго на голодный желудок.

— Нет, ты глянь! — сразу забухтел великий князюшко. — Как только не придумают ещё над пострадавшими изгалиться!

— Да ладно тебе, — попытался успокоить его я, — поди, весь день голодом морить не будут. Возьмут свои замеры — сходим в столовую. Столовая, небось, не закрыта? И вообще, кончай ворчать, а то господа учёные увидят, что ты в растрёпанных чувствах явился, ещё на месяц тебя под домашний арест засадят.

Сокол этакой перспективы сразу испугался и постарался взять себя в руки. Даже встречающему лаборанту улыбку любезную изобразил, чем, кажется, привёл его в состояние некоторой задумчивости.

Прямо с аппарели нас, считайте, под белы руки подхватили и поволокли по целой веренице разных комнаток, где нас поочерёдно то просвечивали, то в глаза заглядывали, то в трубочки дышать заставляли, то кровь из пальцев брали, крохотными железячками в них тыкая. С корабля на бал, как говорится. Не успели проснуться — сразу наступила насыщенная жизнь.

Потом нас с Соколом растащили в разные стороны и начали то к одному профессору загонять, то к другому, пока я не услыхал его гневный вопль:

— Да это издевательство над человеком! Дайте с дороги хоть кружку кофею выпить! Доктора-профессора, япону мать вашу итить! — бурлящий яростью голос приближался, дверь в комнатку, где я беседовал с очередной докторицей (да, для разнообразия женского полу), распахнулась, и Сокол (в нижней рубашке, с кителем, переброшенным через руку) предстал нашим взорам. Босой!

— Спасибо, ваше высочество, что вы явились хотя бы в брюках, — иронично поблагодарила докторица. — А сапоги вы где потеряли?

— Шут его знает! — сердито фыркнул тот. — Где-то в ваших лабиринтах. Отдайте мне товарища, и мы пойдём завтракать. Или вернее уже сказать — обедать! Я на голодные зубы обследоваться не нанимался!

Тем временем в дверь опасливо заглянул давешний лаборант — с Соколовскими сапогами!

— О! Подай сюда! — скомандовал Иван. — И скройся с глаз!

— Кстати о глазах, — докторица, которую напор великого князя нисколько не смутил, встала со своего места и подошла к нему, с улыбкой глядя, как Иван с сердитым пыхтением натягивает сапоги. — Дайте-ка я погляжу в ваши замечательные очи, пока вы не отобедали.

— А обождать никак нельзя? — Иван пытался отбить своё право распоряжаться временем по собственному усмотрению.

— Можно, — весело кивнула докторша, — но тогда моё обследование придётся перенести на завтра, потому что посмотреть я вас должна дважды: до еды и после. Таким образом, сегодня вы назад не полетите. Решайте! — и ручки этак смиренно на животе сложила.

Иван попыхтел-попыхтел и говорит:

— Хрен с вами! Смотрите!

Докторица поскорее вытащила из нагрудного кармашка трубочку с подсветкой и в оба глаза великому князю заглянула.

— Ну что? — смурно спросил Иван.

— Ну что, — повторила за ним она, — очень даже неплохо. И даже весьма… Впрочем, давайте не будем торопить события, сейчас вы пойдёте в столовую и плотно пообедаете, потом погуляете часок, а лучше полтора — и вот потом сперва ко мне, а там уж я направлю вас к тем специалистам, к которым это будет необходимо. — Она кивнула собственным мыслям. — Единственное: внутрь шахт прошу вас не заходить. Особенно в глубину аномалии. Во избежание повторного забора чрезмерного объёма маны. Это понятно?

Мы, конечно, уверили, что нам более чем понятно и пошли в столовую.

Столовая не только осталась на своём месте, но ещё и заметно похорошела — на столах появились скатерти, вместо очереди к окну раздачи по залу сновали официанты, ностальгически напомнившие мне таких же ловких малых из Новосибирского университета.

Поздний завтрак (он же ранний обед) провели обстоятельно, далее, как было предписано, полтора часа слонялись по округе, любуясь на охраняющую крепость технику — и «Змеи» тебе, и «Святогоры», и Архангелов' парочка. «Алёши» время от времени пробегают.

— Картина радует глаз! — сказал Сокол довольно, оглядываясь с пригорка, уперев руки в боки.

Я был согласен, но лениво молчал. Я и притащился-то на этот пригорок исключительно за компанию. Если б не неугомонный князюшко, я бы там же в исследовательском центре на первом попавшемся диванчике прилёг и всё назначенное время проспал бы, и никакие угрызения совести меня бы не мучили.

Сокол моим молчанием не удовлетворился и решил, видать, усилить воспитательный эффект, потому как спросил:

— А что так не радует глаз?..

Тут уж я не утерпел и усмехнулся:

— Как говорит наш Харитонов, ничто так не радует глаз, как второй глаз! Придумал тоже ребусы загадывать. Пошли уже, пока дотопаем, как раз и время подойдёт.

ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ

На этот раз мы везде таскались друг за другом. По-моему, Сокол так меньше нервничал и вообще был спокойнее. С нас снова собрали все показания от просвечивания до крови и отправили по всем кабинетам, среди которых дамочка-докторша оказалась последней.

Она сидела за столом, в крайней задумчивости покусывая кончик карандаша, разложив перед собой все наши бумажки. Получилось дважды по два ряда — сытые и голодные, на каждого.

— Доктор, вы уж не томите нас, не выдержал я, — скажите, что — так всё плохо?

— Ах, да! — словно опомнилась она. — Напротив, с чего вы взяли?..

— Так я ж на вас смотрю! — развёл руками я, а Иван только настороженно засопел.

— Хорошо. Илья Алексеевич, давайте с вас начнём. Если сравнивать со всей предыдущей картиной обследований, то я хочу сказать, что мы пришли к очень странному результату.

— А-а-а! — меня вдруг осенило. — Так это, может, из-за недавнего маноистощения?

— Что ещё за маноистощение? — сразу насторожилась докторица.

Пришлось всю историю с толпами женихов-невест и их родственников рассказывать, и про дворянское собрание, и про то, что Есения предположила, что моё состояние быстро восстановилось из-за Соколовских эманаций…

— Так вот в чём дело! — обрадовалась докторша. — А я-то гадаю: почему Иван Кириллович гораздо быстрее излишки энергии сбрасывать начал! А он, видимо, интуитивно вас подпитывает! А Есения эта, про которую вы говорили — это не профессора Боброва дочь?

— Она! — хором согласились мы.

— Знакома с её отцом и о ней наслышана. Ко мнению этого специалиста стоит как минимум прислушаться. Что ж, прошу вас обождать в комнате отдыха или погулять немного, мне необходимо посоветоваться с коллегами.

Ещё чуть не час мы сидели, пытаясь по доносящимся из совещательной комнате обрывкам обсуждения догадаться, каков будет вердикт. Научные светила спорили, иногда доходя до хорового крика, но потом как-то успокоились и пригласили нас заслушать решение.

— Итак, господа, — сурово встретил нас полноватый профессор с аккуратной седой бородкой клинышком и шевелюрой, взъерошенной настолько, словно его только что тут за патлы таскали, — решением магонаучного консилиума вы оба признаны безопасными для гражданского общества, но не в равной степени. Оба вы можете восстановиться на службу в Иркутское специальное военное училище. Заметьте! Илья Алексеевич может вернуться к преподаванию. А Ивану Кирилловичу в ближайший месяц показана только кабинетная работа, через месяц мы пригласим вас на очередное обследование, после которого консилиум вынесет новое решение.

— Братцы! — воссиял Иван и бросился обнимать комиссию. — Да хоть кабинет! Слава тебе, Господи! Наконец-то!

— Никогда ещё не видела людей, столь страстно стремящихся вернуться к рутинной службе, — усмехнулась докторша, — вы, ваше высочество, как Робинзон Крузо, который с острова домой возвращался.

— Вы удивительно правы! — Иван радостно обнял и докторшу тоже, да так, что она придушенно пискнула. — Илюха! Пошли! До вылета ещё два часа, а в столовке есть вино, я в меню видел. Надо это дело отметить!

— И всё-таки странно, — сказал Иван на обратном пути (когда мы уж в дирижбандель загрузились), прежде чем уснуть, — как я мог тебе энергию передавать? Изначально же сказали, что меня и после Сирии в вычерпывании аномалии почему заподозрить не смогли? Потому что мой собственный магический потенциал ни на каплю не увеличивается. Заклинания боевые все ровно той же силы, что и раньше. Это как огромная чаша воды, которую я как будто держу, а ни попить из неё не могу, ни напоить кого-то, понимаешь? Никак не могу использовать. И тут вдруг говорят, что я тебе восстановиться помог.

— Ну это эта дамочка решила, что ты мне намеренно помог. Есения-то думала, что я просто рассеянное собрал. — Я помолчал. — А чего ты этих докторов-профессоров не спросил?

— Да ну, нахрен! — Сокол повозился в кресле. — Опять оставят на опыты. А я не могу уже. Правильно Серго сказал: дурею от безделья. В училище хочу. С бумагами возиться. Лекции читать. На тренировки к Харитонову, пусть меня хорошенько отдубасит. Только не дома сидеть!

Да уж, это я понять могу.

Домой мы примчали в самом приподнятом состоянии духа. И даже на девок, которые у лентовязки снова толпились, я сердиться не стал. Наоборот, объявил:

— Девки, да не топчитесь вы здесь почём зря! Вон, на площади у управы гармонь играет, подите-ка потанцуйте. Вас, таких красавиц, живо завидные женихи разберут! — и живо в ворота юркнул. Открывать, вроде как. А Иван не успел. Как эта восторженная толпа на него кинулась! С писком, с визгом! Это ж девицы, им избыток чувств выплеснуть завсегда надобно.

— И чего ты? — спросил голос Серго сзади.

— Тише! — шикнул я. — Слушай!

Мы приникли к воротам, прислушиваясь, как верещат девки и глухо отбивается от них Иван. Голос кузнеца-Григория призвал девок к порядку, но стало только хуже. Теперь, кажется, наседали на двоих.

— Они там на клочки их не порвут? — спросил Серго.

— Ну, выйди ты, — предложил я.

Багратион подумал пару секунд.

— Нет уж. Всё-таки это сознательные каза́чки, они не причинят вреда племяннику императора и…

Я посмотрел на него внимательно:

— И кузнецу?

Серго сделал чопорное лицо:

— Я в этом уверен.

— Ну-ну.

— И чего тут? — спросил голос Груши у нас за спинами.

— Девки с цепи сорвались, — честно пояснил я.

— А ну, подержите-ка, ваш-светлость, — Аграфена сунула мне в руки кастрюльку, обмотанную полотенцем и исходящую паром и шагнула за ворота, рявкнув: — Ну-ка окститесь, скаже́нные!!!

Девчачий писк шарахнулся в сторону, удалился по улице и затих. Воротина снова приоткрылась, руки Аграфены впихнули внутрь двора помятого Ивана, выпачканного румянами и помадой, и забрали у меня кастрюльку.

— Я выхожу на службу! — восторженно сообщил Иван Багратиону.

— Оно и видно, — кивнул тот. — Иди-ка в столярку к Лексей Аркадьичу, умоешься хоть, иначе твоя Марья всех следующих невест тут поморозит, а я пока машину во двор загоню.

— А! — отмахнулся Иван, зачерпнул горсть снега из сугроба и яростно растёр лицо. — Умываться ещё! Глупости! — Он схватил Серго за грудки и слегка встряхнул: — Ты понимаешь, дружище⁈ Я выхожу на службу! Свобода!!!