КОМ-9 (Казачий Особый Механизированный, часть 9)

12. БОЛЬШИЕ УЧЕНИЯ

Иван так ошалел от счастья, что его наконец из дома выпустили, что носился со своими идеями, как наскипидаренный. К тому же у него наконец окончательно отросла нога. Естественно, даже подначивать не пришлось, чтоб избавившийся от стальной накладки для ступни Сокол лично учения возглавил. Это ж ему преподавать пока не разрешили, а из шагохода командовать никто не запрещал, правильно?

И наш неугомонный великий князюшко, прихватив Витгенштейна и Пушкина, выступил во главе училищной колонны техники. Избежать участия в сем мероприятии удалось только Швецу (потому что кто-то должен был за магоисследовательской лабораторией присматривать). Все остальные, имеющие отношение к шагоходам, тоже тащились в поля. Даже Серго (который на правах временного инвалида должен был постоянно дежурить в штабном фургончике). Ну и полевая кухня с нами, естественно.

Топали мы в направлении Байкальского тракта, там, километрах в сорока от города, имелся общевойсковой тренировочный полигон, выделенный нам во временное пользование, поскольку собственной загородной базы у училища пока не было.

— Я думаю, при наличии такого количества свободных земель, — осторожно начал Хаген, пока мы тащились позади всех замыкающими (чтоб никто не отстал и не потерялся), — нет никакой сложности в выделении для нашей собственной учебной тренировочной базы пары сотен гектаров?

— Да конечно нет! — согласился я. — К тому же нам плоскую пахотную землю совсем не нужно определять. Нам больше наоборот — чтоб и склоны, и скальники. И болотце с речкой или ручьями пойдёт. Желательно даже всего сразу, чтоб на всяких сложных рельефах тренироваться.

— Износ техники сразу повысится, — проснулся в Хагене скупердяй*.

*Отставить «скупердяй»! Рачительный хозяин!

— Зато и выживаемость экипажей в реальных боях тоже повысится, — резонно возразил я, и Хаген вынужден был согласиться:

— Это справедливо.

Впереди бодро чапали «Локусты», часть из которых были уже модернизированы в соответствии с последними разработками Пушкинско-Швецовой лаборатории, а часть ещё ждали своей очереди. Единственное — все машины без исключения были снабжены дополнительными отопительными маго-контурами, потому как никаких казарм на полигоне не имелось, и вариантов ночёвки было ровно два: в палатках или в собственных машинах.

Против палаток решительно выступал накануне я:

— Это сколько лишнего барахла с собой переть! Утеплённые зимние палатки, переносные печки, спальные мешки толстые. И ради чего? Ради сомнительного удовольствия афедроны по ночам морозить? Только на заготовку дров сколько времени уйдёт. Да придётся кого-то оставлять дежурить, ночами подтапливать — значит, каждый восьмой экипаж из учений выпадает. Иначе они с сонных глаз вам такого навоюют!

Иван мои аргументы принял и постановил ночевать, не покидая вверенной техники. Двое в «Локусте» размещались отлично, хоть в пилотских креслах, хоть за ними, в задней части кабины. Таким образом ночью должны были бодрствовать всего лишь два экипажа, прогуливающихся в карауле вокруг построенных в шеренги машин. А если сделать дежурство не на полную ночь, а на половину или ещё лучше — на треть, плюс с учётом того, что дежурных в кабине двое, и они могли управлять машиной поочерёдно, так и вообще допустимо становилось никого из учебного плана не выключать — в личное вечернее время сон доберут.

Жить нам на полигоне предстояло почти неделю, и если Сокол был полон предвкушений, как мальчишка, которому подарили новый набор шагоходиков, то я предполагал, что наши молодые бойцы всенепременно сильно выступят, проявив себя во всей возможной красе.

Ну и кто оказался прав?

Первая же ночь показала, что будет весело. Казалось бы — кто в здравом уме в сибирской глуши нападёт на такое безобидное формирование, как пять десятков выстроенных на отдых шагоходов?

Но… То ли дежурным экипажам хотелось подвигов, то ли в утренний отрезок попались курсанты, никогда до этого не ночевавшие в лесу, и потому особо нервные, то ли молодые организмы просто подняться поднялись, а проснуться не проснулись…

В общем, на лес наползал серый ранне-весенний рассвет. И вместе с ним из распадка меж двух ближайших сопок начал подниматься туман. Сперва он был реденький, но с каждой минутой густел всё сильнее, обволакивая опоры шагоходов, скрывая машины по самое брюхо. Вскоре построение машин начало напоминать угловатые валуны, вокруг которых плещется белое море. Два дежурных шагохода нареза́ли вокруг них круги, словно взбудораженные касатки.

Немудрено, что в условиях ухудшившейся видимости у неопытных курсантов кратно возросла подозрительность. И когда один из часовых заметил крупную тень неопознанной формы, двигающуюся в сторону лагеря, он немедленно в громкоговоритель потребовал от неё остановиться — я лично в этот момент проснулся и увидел Айко, замершую у бронестекла (руки в боки, нахваталась у моих сеструх привычек).

— Что там? — я растер лицо.

— Да ничего я не вижу, — слегка пожала плечами она. — И главное — я ничего особого не чувствую.

И тут, похоже, нервишки у часового сдали окончательно. Издав пронзительный сигнал тревоги, он послал в небо красную ракету и, размахивая саблей (саблей шагохода, конечно же), бросился в туман.

Я подскочил, как подорванный:

— Хаген!..

Но фон Ярроу уже и сам понял и, предупреждая всеобщую свалку, гаркнул в громкоговоритель, который был ближе к его месту:

— Отставить панику! Всем оставаться на своих местах!

Это ещё хорошо, что первокурсникам боеприпасы, в том числе учебные, полагаются только для выполнения конкретных заданий и в ограниченном количестве — и выдаются, соответственно, непосредственно перед выполнением того самого задания. Поэтому часовому стрелять было нечем. Иначе за грохотом выстрелов наших начальственных воплей никто бы и не услышал — представляю, какая каша бы началась. А она бы началась, сто процентов — вон как манипуляторы у «Локустов» подрагивают, башни поворачиваются туда-сюда, высматривая возможную опасность.

А вдоль строя, с противоположного конца, уже шагал «Святогор» — и прямо видно было, как его экипаж «рад» раннему бодрому пробуждению!

— Часовой, прекратить ужимки и прыжки! — рявкнул громкоговоритель командной машины голосом Ивана в спину мечущемуся в тумане «Локусту».

Каким-то чудом тот его услышал, развернулся и вернулся на место.

— Доклад! — не снижая накала суровости скомандовал Иван.

Я, не видя никакой опасности в обозримом пространстве, тоже пошёл туда, попросив Айко:

— Слетай, глянь — с кем он там воевал?

— Хорошо, Илья Алексеевич! — Хлопнул верхний люк.

Часовой, вздыхая и кряхтя в свой громкоговоритель, как раз рассказывал, что заметил в тумане движение, на вопросы оно не отвечало и надвигалось. Очень страшно надвигалось, в общем. Так что курсанту ничего не оставалось, как героически принять огонь на себя.

— И где теперь твои вражины? — сердито спросил Иван.

— Мы предполагаем, что они затаились! Надо обшарить прилежащую территорию! — немедленно выступили с предложением курсанты, и остальной строй тут же затоптался — только свистни, ломанутся, чисто лоси, территорию обследовать.

И в этот момент, совершенно эпически, из молочно-белого тумана показалась Айко, тоже молочно-белая, плывущая в паре метров над землёй. Её платье слегка колыхалось, а в руках… в левой руке… она тащила…

— Это что — голова козы? — спросил Хаген. И Иван примерно то же самое спросил, только во всеуслышанье.

— Козла. В смысле — самца косули, — пояснил я, подтянув к себе громкоговоритель.

— Там больше никого нет, — сказала Айко.

— Не может быть! — возмутился часовой. — Мы видели огромный силуэт! Размером почти с «Локуст»! Он там был! Он телепортировался, наверное!

— Телепортировался! — сердито передразнил его Иван. — Ты сколько магов-телепортеров назвать можешь?.. То-то! А про артефакты вообще молчи, как показывает опыт, нашим противникам отряд диверсантов дешевле бросить, чем один разовый телепорт открыть.

— Но там же был…

— Да тень это была, — сказал я. — Солнце с той стороны встаёт, косулю подсветило, как фонариком на простыне — вот вам и огромная тень в тумане.

Туман тем временем начал интенсивно редеть, оседая на всём, чём можно. Айко положила голову козы на показавшуюся крышу полевой кухни и, брезгливо морщась, залезла в «Саранчу».

Иван с одной стороны похвалил часовых за бдительность, с другой — распёк за нервность и объявил, что раз уж все пораньше встали, сейчас состоится дополнительное занятие с перестроениями и ориентированием на местности. Всё равно до завтрака ещё далеко. «Слушай мою команду…» — и так далее.

Из фургончика показался повар Евсей Романыч, вышел, потянулся, да так и замер с поднятыми руками, глядя на композицию «голова козы на крыше». Впрочем, дело быстро разъяснилось, и, как только туман рассеялся, двое бессменных помощников по кухне побежали в сторону распадка и нашли пару вполне приличных кусков косули, разбросанных на изрядном расстоянии друг от друга.

— Это было весьма предусмотрительно — не давать курсантам боеприпас в свободное пользование! — громогласно радовался Романыч за обедом, — иначе искрошили бы животину в клочки — поди-ка этот фарш по кочкам собери! А так — приварок!

Я в свою очередь радовался, что уговорил Ивана не выдавать курсантам раньше времени даже и учебных боеприпасов, которые краской мажутся. От краски, поди, мясо не получилось бы отмыть.

Кстати, о краске…

Вообще, на этих учениях Романычу особо повезло. Вот в четверг у нас по плану производились ночные стрельбы. Не совсем чтоб продвинутые, а такие — для начинающих. То есть взводы поочерёдно заступали на позицию, рассчитывали по порядку, после чего друг за другом должны были поражать три подсвеченные цели. Целей вообще было заготовлено штук двадцать, чтоб никто хитрожопый заранее не прицелился.

Дальше так. Цель светится квадратиком пять секунд — гаснет. Успел за это время навестись и шмальнуть — молодец. Если попал — вообще герой. Проверку предполагалось проводить после того, как весь взвод отстреляется, а чтоб ничего не спутать, каждой машине выдавали боеприпас со своим цветом.

При чём тут Романыч? — спросите вы.

А при том, что Романычу внезапно среди ночи приспичило в туалет. А будочка туалета располагалась примерно в том же направлении, что и мишени. Так-то чуть в стороне, конечно. Но ночью фиг ты сразу разберёшь.

Идёт Романыч, ничего не подозревает. Ну — разговаривают где-то — и что?

А это Хаген взводу вводную объяснял и учебные снаряды раздавал.

Романыч в будочку прочапал и решил, чтоб мимо толчка не промахнуться, фонарик карманный зажечь.

В этот момент курсанты как раз по машинам разобрались и изготовились к стрельбе.

Можете себе представить изумление Хагена, который никакую кнопку на пульте управления мишенями ещё нажать не успел, а в ночи уже вспыхнул жёлтый квадратик света. С трёхсекундной задержкой грохнул выстрел. А следом — мощный цветистый многоэтажный вопль Романыча.

Дело в том, что окошко для дневного света в туалете над дверью было. А стекла в нём не было — просто дыра. Красочный снаряд влетел в него, как в яблочко, и разбился о заднюю стенку сортира, частично её перекосив и оросив Романыча литром жёлтой краски.

Романыч, по его собственному заявлению, внезапно кроме малой нужды справил ещё и большую.

Хаген, естественно, никаких сигналов в этой обстановке подавать не стал, а бросился на вопли. Сюда же бежали ещё люди — глазеющие на стре́льбы в ожидании своей очереди курсанты, помощники Романыча с кухни (сразу различившие начальственный рёв среди других ночных звуков), я бежал, Пушкин и три весёлых князя тоже — никак, ЧП?

Впереди нарастал гогот молодых здоровых лбов.

— А ну, разойдись! — на бегу рявкнул Сокол, курсанты расступились, и нашему взору предстал расписной Романыч.

С минуту мы созерцали его, не зная, что сказать, а Романыч, осознавая явление начальства, смирял поток своих воплей.

— Это тэбэ повэзло, что в окнэ стэкла нэ было, — с внезапно обострившимся акцентом сказал Серго, — иначэ посэкло бы асколкамы!

Повар представил себе такую перспективу и нервозно вытер лоб, только сильнее размазав краску.

— В баню бы мне…

— Да какая уж баня в час ночи! — махнул я рукой. — Серго, вокруг нас с Романычем большой щит поставь.

— Ачищэниэм прайдёшься?

— Ага.

Ничего в этом особо сложного нет. Так же заклинание направляешь на другой объект, как на одежду. Единственное, себя тоже щитом надо прикрыть, чтоб краской не уляпало — она ж во все стороны полетит!

Ночные стрельбы всё же состоялись, сопровождаясь приподнятой эмоциональной атмосферой. Возможно, некоторые от смеха стреляли чуть кривее, но тут поручиться нельзя.

Что ещё было? Да всякое. Каждый день обязательно что-то да случалось.

То во время очередного задания третий взвод решил срезать путь и помчался по заснеженному полю, которое оказалось болотцем — вообще-то промёрзшим, но… В центре этого болотца пробивался тёплый ключ, и лёд там был совсем тоненький, только снежок и удержать. Три машины успели провалиться под лёд по пузо, пока остальные остановились. Вот корячились с ними, вытаскивая.

Потом, в полном соответствии с капризной мартовской погодой, внезапно решила вернуться зима, и после минус пять-шесть днём, которые воспринимались совсем тёплыми, ночью ударил мороз за тридцаточку. Машины под утро все встали колом, а мы (преподаватели) сразу вспомнили северную базу у Великого ледяного моста.

— Ну как тебе наш март? — иронически спрашивал я у великого князюшки.

— Ничего! Зато когда ещё курсанты отработают навык отогревания шагоходов в экстремальных условиях? — бодрился он.

Все, кто мог, магически разогревали мешки с песком (благо они у нас хотя бы были!), которыми обкладывали застывшие «суставы» шагоходов. Упарились — никакой бани не надо!

Но самым феерическим случаем была потеря курсантом личного оружия.

Каждому на учение выдали казённый автомат. Да, разряженный. Но таскать его было положено с собой везде — для отработки навыка. Особенно когда покидаешь машину — выносить с собой неукоснительно! Как бы моделирование нахождения на территории противника.

Чем кончилось?

Мехвод одного из «Локустов» выскочил по нужде, автомат на что-то повесил… и забыл!

Вот их экипаж вспотел бегать по полигону, когда до них дошло, что автомата нет. Облазили всё, весь маршрут — безрезультатно. Пришлось сдаваться начальству. Серго тоже не рад был потере оружия и отрядил весь взвод, в котором числился шагоход, искать потерю.

Нет автомата, как сквозь землю провалился!

Понурый взвод вернулся к месту расположения… и тут кто-то глазастый заметил, что автомат, оказывается, не где-то был повешен, а с внутренней стороны опоры «Локуста», за скобу, да там он всю дорогу и болтался!

Обкосячившийся курсант был счастлив, хотя и получил в качестве наказания два наряда на кухню.

Утром субботы мы возвращались в Иркутск, полные разнообразных впечатлений, и я искренне надеялся, что на сегодня у моего прекрасного семейства не будет никаких планов. Единственное, на что я готов был согласиться — это на игру с детьми в Гулливера в стране лилипутов. Пусть мои мелкие человечки ползают по мне, пусть хоть нитками обматывают — я намеревался лежать пластом, прерываясь на еду и на пару часов уединения с супругой, которые я хотел всё же выкроить. Сплавить малых нянькам, выкрасть Серафиму у дамского кружка и забаррикадироваться с ней в личных «покоях». А потом опять лежать пластом, да. Надо же мне отдохнуть, в конце концов?

Потому как вечером нас с Иваном снова ждал военный курьерский дирижбандель и полёт в Бидар на очередное обследование.