КОМ-5 (Казачий Особый Механизированный, часть 5)

22. МОЖЕТ, ХВАТИТ УЖЕ?

КОМУ — БОЙ, КОМУ — РАЗВЛЕЧЕНИЯ

— Но вы же сказали, что извинения приняты? — граф исказился лицом.

— Ваши извинения — да, — согласился Дашков. — Но Сигизмунд ничего о нашем разговоре не знает и ждёт в означенном месте. За сим разрешите откланяться.

Серго, Михаил и я в сопровождении троих пятикурсников с боевого быстрым шагом направились к выходу.

Они идут за нами.

Пусть идут куда хотят. На это нам наплевать.

У главного входа в университет нас ждало четыре «Клопика». В одном сидел Хаген, в остальные должны были запрыгнуть мы. Небольшая заминка произошла, когда Дашков несколько стеснённо сказал:

— Господа, я не умею управлять этой техникой.

— Тогда вы на заднюю подножку, я пилотом, — предложил ему один из пятикурсников, остальные также разобрались по подножкам, и мы двинулись вперёд. Если пешочком — далековато, так-то.

Планировать встречу непосредственно у ворот секунданты сочли чреватым, и Серго предложил место в некотором отдалении (примерно там, где мы на мальчишнике кабанов ловили — или они нас?). Но для этого требовалось изрядно углубиться в лес. Пешком но́ги бить я не больно-то хотел, поэтому и предложил воспользоваться малыми шагоходами. Но, судя по протоптанной в снегу широченной тропе, несколько сотен человек впереди нас к месту дуэли сегодня прошли, презрев все неудобства. Надеюсь, они хотя бы не вознамерились превратить просмотр дуэли в пикник?

Судя по запахам — таки вознамерились.

Сверившись со звериным чутьём, я убедился — да. По лесу тянуло дымком костров, жареными сосисками и этой белой штукой на палочке, которую девчонки любят.

Салом?

Да каким уж салом! М-м-м… Зефирки или как их? Сладкие шарики, над огнём обжаривают.

Сладкое тоже неплохо.

Я подумал, что думаю я вовсе не о том, о чём стоило бы думать — и тут нашему взгляду открылась поляна, вокруг которой под сенью сосен стояли большие и малые группы, развлекающие себя в меру своей фантазии каждая.

А вон и Юсупова, между прочим.

Да уж вижу. Устроилась — чисто королевишна. Кресло раскладное с накинутой белой шкурой…

Козьей, — поморщился Зверь.

Но намёк-то явно на нас. Секи, брат. Люди запахов не чуют, а на цвет очень даже реагируют. Покрась эту козу пятнышками — половина будут думать, что шкуру барс носил.

Да ну⁈

Точно тебе говорю.

Неужели она слиняла, чтоб развлечение себе организовать?

Она — вряд ли. Кто-то другой постарался. Глянь: столик, подогретое вино, закуски всякие…

Шагоходы бодро протопали по краю определённой под дуэль площадки и свернули направо, на свободный пятачок, с которого уже махали руками Иван, Петя и ещё несколько малознакомых мне человек. Полагать надо, Великий князь озаботился группой поддержки на случай превращения дуэли в локальную войнушку.

На противоположном краю поляны стоял Тышздецкий со своими секундантами. Злости в нём не уменьшилось ни на грамм. Скорее, она только сильнее начала выпирать изо всех щелей.

— Илья, пора, — сказал Серго.

Дуэль-то на саблях. Раздеваться надо. И даже теплом себя не окутаешь — применение магии запрещено. Впрочем, у меня нынче с холодом весьма специфические взаимоотношения. Главное — в голове тумблер переключить.

— Условия примирения? — напряжённо спросил Дашков.

— Примирение нам нежелательно, — холодно ответил я. — Впрочем, если он публично извинится, покинет университет и удалится в своё имение — возможно.

Поди-ка предложи это поляку! Как бы голову говорящему не откусил.

Подошёл Иван:

— Коршун, Тышздецкий требует подвижной дуэли…

— Да и хрен с ним, пусть бегает, мне без разницы. Границу только чётко обозначьте.

— Это будет, — заверил Иван, и словно в ответ на его слова посреди поляны засветилось ярко-оранжевое кольцо метров двадцати в поперечнике.

Скинул я китель, рубашку, в «Клопика» кинул. Медальон да часы Серго вручил. Подошёл к светящейся границе с наградной саблей. Напротив Тышздецкий встал.

Из круга зрителей вынырнул знакомый по прошлому году артефактник Голубев в своих зеленоватых очочках, осмотрел оружие, во всеуслышанье объявил об отсутствии амулетных и заклинательных усилинов и вообще какой бы то ни было магии. Кстати, светящаяся граница круга — скорее всего, его работа. Он же в прошлом году шаги фиксировал.

В центре сошлись секунданты. И тут…

Тышздецкий папаша добежал.

Да уж. Как бы он нам всю малину не испортил.

— Господа! Господа, я прошу остановить дуэль! — прокричал Тышздецкий-старший, врываясь в круг.

— Отец⁈ — Сигизмунд явно был не очень рад этому явлению. — Зачем вы?..

Вокруг поляны уже стоял плотный круг зевак — когда ещё такое увидишь! Над толпой висел лёгкий гул, но кто-то заботливый усиливал голоса, чтобы слышно было всем.

— Молчи!.. С тобой мы после поговорим!.. — Тышздецкий-старший дышал прерывисто. Видно, действительно бежал всю дорогу. — Господа!.. Я прошу!.. Я уже го… ворил это в ун… университете… — он с трудом налаживал дыхание, — и снова повторю!!! Я как глава рода приношу свои глубочайшие из… винения сотнику Илье Коршунову! Наш род готов выплатить компенсацию в счёт понесённого им ущ… ущерба.

Но тут Миша Дашков не сплоховал.

— От имени сотника Ильи Коршунова заявляю, что примирение возможно лишь в случае, если граф Сигизмунд Тышздецкий лично принесёт публичные извинения, отчислится из Новосибирского магического университета и удалится к себе в имение.

— Отец, я на это не пойду! — выкрикнул Сигизмунд и покраснел. Причём покраснел пятнами. Там, где на голове и теле сохранилась старая кожа — тёмно-багровым, а на восстановленных участках — ярким-ярким, чуть не малиновым.

Элечка Юсупова засмеялась так громко, что некоторые в кругу вздрогнули. А она заливисто хохотала и показывала в сторону Сигизмунда ополовиненным бокалом:

— Как пятнистый поросёнок!

— Отец, вы слышали⁈ — Сигизмунд был вне себя. — Я и так уже ославлен! Выйдите из круга, иначе я вызову и вас тоже!

Тышздецкий-старший уходить не желал. Он кричал, плевался, младшие сыновья и его поверенный кричали тоже. Не вполне понятно было, на что они напирают, но, похоже, поляки сильно хотели, чтобы все присутствующие от их невмерной важности в обморок попадали. Странное желание, учитывая, что тут в кого ни плюнь — то граф, то князь, а то и не просто князь, а светлейший или владетельный, не говоря уже о Соколове, например. Университет-то элитный. Таких стипендиатов как я по пальцам пересчитать можно.

— Господа, прошу вашей помощи! — так, это Иван к своим сокурсникам обращается. Всё ж боевые маги, да и слажены уже, за пять-то лет.

Пятикурсники ловко оттеснили поляков за границу дуэльной площадки и продолжали блокировать, во избежание возможных каверз.

Секунданты перебросились ещё несколькими фразами, и Серго громко объявил:

— Господа! Стороны от примирения отказались. Дуэль между графом Сигизмундом Тышздецким и сотником Иркутского казачьего войска Ильёй Коршуновым состоится по обычным правилам. Стороны согласились не использовать магию и в качестве оружия избрали сабли. Оружие освидетельствовано на наших глазах специалистом артефакторной лаборатории университета господином Голубевым, — артефактник раскланялся во все стороны. — Сторонами избран вариант подвижной дуэли. По требованию графа Тышздецкого дуэль будет происходить до смерти одного из участников. Обе стороны подписывают письменное в том согласие, во избежание дальнейших претензий и судебного преследования.

Каждому из нас поднесли заранее составленную бумагу, в которой осталось только расписаться. Поставили подписи также и секунданты, после чего все лишние вышли из круга, и представитель Тышздецкого крикнул:

— Господа, прошу начинать!

НАЧИНАТЬ ТАК НАЧИНАТЬ

Я неторопливо зашёл в круг, легкими движениями покачивая клинок. Поляки традиционно были сильны в саблях, и у Тышздецкого явно были лучшие учителя из возможных. Вот и сравним наставников школы Харитонова и неведомых польских фехтмейстеров. Графёныш пересёк черту круга и сразу встал в шестую позицию. Прямо у границы. А зачем тогда просил манёвренный бой? Подождём.

Я стоял, опустив клинок. До меня ещё далеко, даже на самом длинном выпаде не достанет. Зачем руку трудить?

А давай посмеёмся над ним?

Как? Что-то я поводов для смеха вообще не вижу. А как художества с дирижаблем вспомню, и вовсе с души воротит.

Неправильно я сказал. Не посмеёмся, а подначим? Больно уж он ровно дышит.

А давай!

— Говорят, пан Тышздецкий, у тебя без порки на самку не встаёт? — Негромко, чтоб было слышно только поляку, произнёс Зверь.

Ого, ты и так можешь?

Ты же разрешил!

А-а-а, ну ладно…

Тышздецкий потемнел глазами и оскалился. Ну вот! А то ишь — спокойный он сделался перед боем! Про все крики-нервы позабыл!

Упражнялся, не иначе.

А ну, ещё поддадим!

— Признайся, панёнок, любишь такое? Чтоб в кровь, чтоб ты женщину мучил, перед тем как попользовать? А, герой-любовник? По-нормальному писюн-то не работает?

— Заткнись и подними саблю! Я тебя разделывать буду!

— Как тех девчонок, что на дирижабле подорвал? Их ты тоже разделывал?

Тышздецкий рванул вперёд.

Удар! Я принял в блок. А он хорош, быстр. Очень быстр!

Отскочил, зашипел:

— Я и тебя так же разделаю. А потом твою жёнушку и всех твоих родственников женского пола!..

Я невольно рассмеялся, представив, как он пытается «разделать» белого медведя. А ведь почти все мои — мишки. Правда, Серафима…

— Что лыбишься, пся крев?

— Да так, думаю ждут тебя, это если ты выживешь, удивительные неприятные открытия…

Удар, блок, удар, удар, ушёл… Ой, хорош! Ай, молодца!

— Знаешь, почему ты не уйдёшь с этого круга?

— Почему? — поляк усмехнулся.

— Тут ведь как. Ты меня убьёшь, допустим. А потом Зверь выйдет на свободу. Ты его уже видел. И как ты думаешь, сколько секунд ты проживёшь? Ставлю на две… Не-е-е, передумал — полторы…

Удар, удар, блок. Клинки глухо лязгнули, и мы в очередной раз разошлись, медленно идя по кругу. У меня царапина на запястье, у него — бедро. Один-один, да?

— Ты лжёшь! С твоей смертью и твой зверь умрёт. Я знаю!

— Ага, умрёт, ты прав, но не сразу!

Правда?

Не-е, я ему вру, зато смотри, как глаза забегали, боится тебя, уродец!

Я самый! Мы самые!

Ага!

В этот момент поляк бросился в атаку. Клинки пару раз соприкоснулись, когда он совершенно змеиным движением прогнулся и насадил меня на колющий в живот.

Больно! С-с-а-а-а! Я упал на колено и увидел, как поляк, развернувшись ко мне спиной, бежит. Что??? Бежит! А-а-а-а-аргх!

Последнее сознательное движение сопровождалось гневным рёвом. Я просто метнул в спину Тышздецкому саблю. И попал. Наградная золотая сабля златоустовских мастеров пробила польского графеныша насквозь. И он упал — головой и половиной торса за оранжевым краем круга.

Больно. Глаза медленно затягивало красной пеленой, но нужно встать! Встать! Я подошёл к лежавшему ничком Сигизмунду и вырвал саблю из спины.

— Дуэль окончена. Вы довольны, граф?

И, кажется, снова упал на колено.

Воздух вокруг меня светился красным. И командующий голос Есении я слышал, как будто из-под воды:

— Аккуратно! Вот так зафиксировали, держим пять секунд, замерли! Раз-два… — она считала, а я пялился в тёмное осеннее небо, которое сквозь кровавый туман казалось не синим, а глубоко фиолетовым, и тупо думал, что в этот раз ничего Симе не сказал. Будет мне дома выволочка и слёзы в три ручья. А ей нервничать не надо бы…

— … пять! Посадили! Зафиксировали вот так! Пять секунд, замерли! Раз!..

Вроде, багровая пелена спадает. Теперь передо мной было не небо, а деревья, продолжавшие толпиться студенты, подёрнутый красным снег…

Кто-то недалеко сказал:

— Мёртв. Похоже, сердце пробил. Тут без шансов.

— Господа, прошу освидетельствовать смерть…

Я увидел, как Тышздецкий-старший сжал кулаки и отвернулся от дуэльного круга… натолкнувшись на равнодушный и надменный взгляд Юсуповой. Поляк сделал несколько шагов, остановившись вплотную у её столика:

— Вы, сударыня, мерзавка! — он выхватил бокал из её рук и плеснул ей в лицо. — Если б не вы, мой сын был бы жив!

Всё равно я бы его достал!

Но он мог бы выжить. Гипотетически.

Тут меня снова положили, и продолжения я не видел. Зато слышал крики. Много всяких криков, среди которых визжащей свиньёй выделялась Юсупова.

Какая же она дура, ядрёна колупайка. Феерическая.

ПОСЛЕ БАЛА. ТЬФУ! ПОСЛЕ БОЯ!

Домой я пришёл своими ногами. Точнее, на «Клопике» — но сам же за рычаги сел!

Слабость была страшная и тошнота подкатывала, но Есения уверяла, что в течение часа-двух это пройдёт. А может даже и быстрее, учитывая звериную регенерацию. Так что меня отпустили, несмотря на то, что откуда ни возьмись явились господа из жандармского управления и начали опрашивать свидетелей. Подписанной перед дуэлью бумаги от меня им оказалось достаточно, но с секундантом, Голубевым и некоторыми свидетелями они возжаждали переговорить.

Приехали мы с Хагеном, шагоходы около дома под соснами пристроили, кабинки тщательно проверили, чехлами накинули…

— Пойдём, Илья Алексеевич, — первым сдался Хаген. — Ночь уже, посёлок спит. Невозможно бесконечно оттягивать конец.

Я фыркнул.

— Ты сам-то понял, что сказал?

Но в том, что посёлок спит, он прав. Тишина такая… аж звенящая.

Супружницы ждали нас, сидя в гостиной на диванчике. Обе с каким-то рукоделием. Что уж на нервах навязали там — не пришлось бы назавтра всё распускать. Встретили нас строгими взглядами и поджатыми губками. И молчат, главное, обе.

— Что ж, уже поздно, — первой разморозилась Марта. — Я очень рада, что вы оба вернулись домой. Доброй ночи, — и поплыла к ним в комнаты, кругленькая такая.

А Серафима всё на меня смотрела. Глаза большие. И столько в них всего…

Я прям на пол около неё сел, голову на колени положил. Как ей объяснить, что другого выбора не было?

Маленькая ручка погладила меня по голове, принялась ласково перебирать волосы:

— Могла ли я подумать, когда встретила тебя в той кондитерской, что так всё обернётся? Что моя жизнь будет настолько… бурной? Хотя… — ручка на мгновение остановилась, — тот случай в банке должен был меня насторожить. И в парке. И количество наград… Тем, кто в канцелярии спокойно штаны просиживает, столько медалей не достаётся… Но чтобы вот так, каждый день?..

Да. Никаких подробностей обсказывать не буду. Пусть думает, что дурь в башке играет, чем каждый день подосланных убийц боится. Но Ивану-Соколу столько всего скажу, будьте покойны. В экую авантюру меня втравил! Пусть теперь охрану обеспечивает.

— Я ходила сегодня в женскую медчасть, — без перехода сказала Сима. — Сказали, будет двойня.

Я замер, проникаясь новыми ощущениями.

— А точно?

— Точно, два сердечка прослушивается.

— Тогда одно имя моё!

— Илюшка! — она взлохматила мне волосы. — Я ему про важное!

— А имя — разве не важное? Очень даже! — я поймал её ручку и поцеловал ладошку. — М-м! ты теперь вдвойне слаще.

— Да ну тебя! Расплылась вся…

— Вот ещё придумала! Ты у меня — самая красивая! И я тебе прямо сейчас это докажу.

Я подхватил жену на руки и понёс в спальню.