МЕТОДОМ ПРОТЕКЦИИ
— Ловлю тебя на слове! Меня, да и папеньку, чем инженерным удивить сложно.
— Ну вот и приходи — послушай.
В назначенный день мы прибыли в особняк генерал-губернатора. Понятно, что я-то тут был не в первый раз, а вот Швец с Пушкиным да и Рябушинский заметно нервничали.
— Саня, если ты не прекратишь мучать воротник, то твой галстук окончательно превратится в тряпку. Успокойся. Мы уже тут. И самое страшное, что может произойти — наши изобретения не примут. Повторюсь: это самое страшное, что может произойти. А вот если при-имут, м-м-м, — я мечтательно улыбнулся, — вот тогда враги нашей матушки-России попляшут!
— Если примут, мы на их трупах плясать будем, — серьёзно продолжил Швец.
— Экий ты, братец, кровожадный!
— А чего они?
— Тоже верно.
На входе нас встретили. Два седых ветерана, судя по колодкам орденов, проводили нас в прихожую, и я с удивлением понял, что все мои познания в доме Витгенштейнов не помогли бы сейчас совершенно. В этой части усадьбы я не был. Да и зачем? Так что волей-неволей пришлось проникнуться важностью момента. Тем более, что сама приёмная зело способствовала этому. Картины по стенам, золочёная мебель, блеск паркета… Шик и лоск как он есть.
Внезапно подумалось, что с сильными мира сего я виделся исключительно в неформальной обстановке. Даже с самим императором. Ну если не считать тот случай награждения в Сирии… Но там-то я не один был!
Вскоре из высочайшего кабинета выскочил некий полковник и, вытирая обильный пот, протопал на выход.
— Господин сотник с сопровождающими лицами. Просим.
Ага, а это уже нас.
— Не трусить! — Я толкнул Александра локтем в бок. — За-а мной!
Мы зашли в кабинет к генерал-губернатору. А что! Внушает! У меня как бы не весь коттедж в университете такой площади, как тут один кабинет. Громадная полированная поверхность стола. Судя по тёмно-красному цвету, как бы не с чёрного континента древесину привезли. И во главе стола — генерал-губернатор. Тоже внушает.
Сделал положенные три строевых шага и отрапортовал:
— Сотник Иркутского казачьего войска Коршунов с сопровождающими для доклада прибыл!
А он всю торжественность поломал!
— Коршун, прекрати выделываться! Илья, мне и по службе официоза за глаза хватает! Давай, чего там у вас?
И, что характерно, по кнопке звонка стукнул.
Я только и успел вытолкнуть Антона с Саней вперёд, как из неприметной дверцы выскочил Петя. Тоже в парадном мундире, как и папа, только, конечно, орденов и медалей сильно меньше. И встал чуть позади папы. И лыбу тянет, негодяй!
— Привет, Илья! А это, я так понимаю, твои протеже?
— Ага. Члены, так сказать, нашего кружка. Щас они такое покажут, вы обалдеете. Извините, ваше сиятельство!
— Давайте-давайте! Мне уже прям любопытно! Если ты, один из самых удивительных персонажей в моей губернии, Коршун, говоришь об удивлении, то что же там такое?
— Ваше сиятельство, Пётр Христианович, вот эти двое ребят решили проблему с ускорением шагоходов. И чтоб певец внутри, под бронёй сидел!
Швец и Пушкин торопливо разворачивали чертежи на столе.
Генерал-губернатор бодро подскочил, подвигал бумаги, поднял одну — с главным чертежом идеи — и улыбнулся:
— Изящно, изящно… Но! Господа, это требует доработки! Я прямо сейчас вижу один существенный недостаток — посрубают ваши акустические рупоры шрапнелью или осколками — и эффект закончится. Или после каждого боя чинить? Но изящно… и дёшево… — Он похлопал по плечам совсем стушевавшихся Саню и Антона. — Мы выделим некоторую сумму на доработку вашей идеи. И через… допустим, два месяца будьте добры представить уже готовый прототип. Но молодцы! Идея-то копеечная, и серьёзных переделок в существующий парк шагоходов не требующая… Прекрасно.
Он отошёл и сел за стол.
— Итак, некоторое удивление ваши идеи уже вызвали. Но до обалдения, как тут некоторые утверждали, ещё далеко. Надеюсь дальше будет интереснее!
Капитан Рябушинский поправил воротник и в свою очередь принялся раскладывать чертежи. Судя по побелевшему лицу, он реально находился в предобморочном состоянии.
Надо было спасать…
— Пётр Христианович, как вы себе представляете пехотное орудие способное пробить броню СБШ? — спросил я.
Витгенштейн-старший почувствовал подвох и хитро прищурился:
— Хотя тут, вроде, не я должен отвечать, но скажу: вес минимум от полутора тонн, калибр от восьмидесяти миллиметров.
— А если это будет стокилограммовая установка? Чтоб пять человек её в разборном виде транспортировать могли?
— Простите, пять человек? Не лошадь, не трактор?
— Сто килограмм в сборе! — я почувствовал себя рекламным агентом. — Бронепробитие до двухсот миллиметров…
— Четырёхсот! — поправил меня очнувшийся Дмитрий Павлович.
— О! До — четырёхсот! — Я хлопнул капитана по плечу. — Показывай!
— Этого не может быть! — Витгенштейн дёрнул к себе документацию и принялся судорожно листать чертежи и вчитываться в листки с показателями.
— Ваше превосходительство, извините за дерзость, это есть! Я лично присутствовал на стрельбах, когда из орудия капитана Рябушинского был пробит шит «Святогора». Насквозь! И там ещё и кладке кирпичной досталось.
— Так! Это уже не совсем в моей компетенции…
Его превосходительство полез в нагрудный карман и достал уже мне знакомую полупрозрачную снежинку. Опа! Щас кто-то из совсем больших дядей прибудет. Рядом с генерал-губернатором вспухла прозрачная линза и немного недовольный голос произнёс:
— Коршун! Опять ты?
По комнате раздался слаженный стук сщёлкнувшихся сапог и треск натянувшейся ткани.
— Ваше Императорское Величество, никак нет, не я! Вернее, не совсем я!
— Так, что у вас тут происходит? — Император, похоже, обедал, поскольку яичко на подставке в одной руке и ложечку в другой так и не выпустил.
— Извиняюсь, Ваше Императорское Величество, прошу ознакомиться с чертежами, дело государственной важности! — Витгенштейн протянул императору бумаги.
— Если ты рекомендуешь…
Его императорское Величество отложил приборы с едой в пустоту справа от себя. Не перестаю этому удивляться, блин горелый!
Император быстро перебрал чертежи. Оставил в руках листочек с характеристиками. Повернул голову в сторону и к чему-то прислушался.
Потом спросил:
— Коршун, а ты лично видел результаты стрельбы?
— Так точно! Ваше Императорское Величество! Стреляли с моей «Пантеры»! — помня об указе, я старался не орать. Честно говоря, получалось плохо.
— Дмитрий Павлович, сколько человек знают об этих исследованиях? — Рябушинский вытянулся, хотя, казалось, куда уж больше?
— Э-э-э, с уверенностью могу сказать о двадцати — двадцати пяти, Ваше Императорское Величество! Помимо членов кружка на последних испытаниях присутствовало также несколько зрителей из числа студентов.
— Отлично, с сегодняшнего дня переходите в непосредственное подчинение, — император сделал легкое движение кистью, и в кабинете появился Кирилл Федорович.
— На! — Император сунул обалдевшему Великому князю бумажки в руки. — Разбирайся! Обедать не дают!
И исчез.
— Коршун! Опять ты?
Да что ж они все с одинаковыми претензиями-то, а?
— Никак нет! Ваше высочество, не я!
Дальнейшее приобрело черты до крайности специфического диалога, в результате которого я был отправлен домой, а вот изобретатели остались.
В тот же вечер меня посетили невыразительные господа офицеры из третьего отделения и взяли очередную подписку о неразглашении. Полагаю, им не составило особого труда найти всех свидетелей наших испытаний и провести с ними вдумчивые беседы, выяснив, кому они могли пересказать информацию об увиденном. И поработать с каждым носителем новой государственной тайны индивидуально.
Швец с Пушкиным, по-моему, даже ночевать начали в рабочем ангаре, и вокруг них кипела кружковая деятельность по выдумыванию систем защиты для граммофонов.
А вот капитан Рябушинский отныне из нашего поля зрения исчез и даже в институте больше не появлялся. Говорили, что работал он теперь в совершенно засекреченной лаборатории где-то на территории закрытой военной части. Единственное, чего я через Петра добился: когда будет конечный результат (и если я к тому времени обзаведусь тремя детьми и попаду на войну), меня включат в список приоритетного снабжения. Бесплатно!
— Петя, не хотелось бы показаться занудой, — сказал я в ответ на это, — но мне нужна бумага.
— Бумага? — не понял он.
— Бумага, Петя. Потому что не каждый атаман поверит в то, что князь Витгенштейн что-то эдакое сотнику лично пообещал. А бумаге — поверят. Если она с подписью и печатью, конечно.
— Вот ты жук! — почти восхищённо выдохнул он.
— Учись! Глядишь, пригодится.
— Ладно. Будет тебе бумага.
Более ничем особым конец весны и начало лета нас не удивили. Я занимался преподаванием, в свободные вечера старался выделить время для проведения общих тренировок по боевому слаживанию, заодно тестируя разные системы на предмет защиты ускорительной системы (так деликатно мы называли торчащие во все стороны граммофоны). Постепенно закончились экзамены, и университет опустел. Осталась только новая группа экстерна да мальчишки-тувинцы. Они уже неплохо говорили по-русски, показывали достойные результаты, и в целом эксперимент по горловому пению был признан удачным, так что в сентябре эти уйдут на второй курс, а к ним прибавится ещё один, снова шпана зелёная. Ну да ничего, мы уж поднатаскались. А пока передо мной маячил север.
НА СЕВЕР
Пятнадцатого июля проходящий через Новосибирск курьерский дирижабль должен был подобрать меня в воздушном военном порту по дороге на Иркутск. Серафима собирала мне в дорогу чемодан и вздыхала. Ей, конечно, приятнее, когда я всё время рядом. Да и мне с ней хорошо, слов нет. Однако же — куда деваться, коли предписание?
Отдельная котомка с запасом продуктов в дорогу уже была изготовлена на леднике. Осталось только попрощаться по-супружески. Для этого у нас ночь была. Длинная…
А под утро она мне и говорит:
— Илюш, по-моему я… ну…
Я разом вынырнул из водоворота сна, в который меня постепенно затягивало, и приподнялся на локте:
— Что такое?
Она мило покраснела:
— Ну… в тягости…
До меня как-то и не сразу дошло. Вроде и не в первый раз — а поди ты!
— А точно⁈
— Не знаю, в медчасть не ходила ещё, но признаки все.
— Так это ж здорово! — я сгрёб её и начал целовать, а Сима неожиданно заплакала и огрела меня подушкой:
— Так и признайся! Только и ждёшь, чтоб из дома поскорее сбежать на свою войну дурацкую!
Я притиснул её к себе поближе и сурово сказал:
— А ну-ка, прекратила бунт на корабле! Ты казачья жена иль как? Что ж я — за жениной юбкой всю жизнь просидеть должен?
— Да-а? А вдруг убьют тебя⁈ Как я останусь? Одна с ребятишками!
— Да брось! За такой красавицей в очередь женихи выстроятся!
За это я весьма ощутимо получил в лоб.
— Дурак! — сердито пропыхтела Сима. Сложно, знаете ли, громко возмущаться и драться, когда руки-ноги держат и дёрнуться не дают.
— Ага! А у тебя муж — дурак! — поддразнил её я. — А ты у меня красавица и умница. А уж слатенькая какая… Так что я ни за что не помру, вернусь всенепременно, так и знай! И вообще, никакой войны покуда не предвидится, подумаешь — на проверку слетать. Вернусь — а ты уж пухленькая станешь, как булочка, сдобненькая такая…
В этом месте я подумал, что ну его, этот сон. В дирижабле отосплюсь! Лучше я ещё раз с женой попрощаюсь…
Я уж и запамятовал, что военный курьер до Иркутска всего три с половиной часа летит! Кажется, не успел сесть да глаза прикрыть — а вот уж вокруг родня толчётся, все обнимаются, котомки с домашней стряпнёй в руки суют!
— Батюшки-светы! У меня своя вон стоит нераспакованная! Вы как на голодный мыс собрались-то! Тут лететь пять часов с копейками, когда разъедаться-то?
— Ничё-ничё, пустое брюхо к ученью глухо! — бодро возразила матушка, устраиваясь напротив. — Ну чё там, как Серафимушка, как Аркаша, Марта с Хагеном?
Ну всё, поспать мне не удастся.
— Погодите, маман, я лицо хоть схожу умою, а то как чумной.
Дошёл до туалетной комнаты, мало-мало проснулся. Огляделся хоть.
Как я и думал, повалили наши на обследование полным списком. Весь Коршуновский бабий батальон: маман, сёстры. И дядья-Киприяновы все тут, с тремя старшими отпрысками, возраст обучения переросшими — Тёмкой, Серёгой и Пашкой (этот на Пасху отсутствовал, на контракте был). Все трое успели послужить, но семейными узами себя пока не связали.
Мелькнула, между прочим, шалая мыслишка: вот к этим парням вполне могли бы умные люди с предложением подкатить — покрутить шуры-муры с хорошенькими медведицами. Ну, если в них Высший Зверь проснётся, конечно.
Я остановился около дядьёв:
— Здорово, родня! — Руки всем пожал. — Чёт я не пойму, а где ваши младшие-то? Сказано ж было: всех достигших двенадцатилетия посылать? Аль испугались?
— Да куда там! — ответил дядька Дмитрий, старший из всех. — За малыми-то, оказываецца, специальный воспитатель прибыл. Так их сразу с порту в отдельный отсек и повели, с воспитателем. Общение со старшими родственниками в свободное от занятий время, понимаешь. Все пятеро Киприяновых там, да Лизаветина дочка старшая, Иринка.
— Стёпка наш как просился, чтоб в мужской компании, с нами — ан нет, не положено, — усмехнулся дядь Егор. — Не заклевали б его девки.
— Да ну уж! Своего-то, поди, не заклюют. Ладно, пойду. Мамане обещался новости рассказать. Поговорим ещё.
Около кресел матушки и сестёр спиной ко мне стояла невысокая женщина в костюме, похожем на военную форму снежно-зимней расцветки, и что-то объясняла, в такт словам кивая головой. Волос чёрный какой, как смоль! У бурят такие бывают.
Самка. Не Великий Зверь, просто. Маленькая. Но сильная.
Женщина обернулась ко мне, и я понял, что с причислением её к бурятскому роду дал маху. Из тунгусов, скорее всего. Народ этот широко по Сибири раскидан, и вокруг Байкала довольно много их живёт, видеть приходилось. Вот и на севера, видать, забираются.
— Илья Алексеевич! — приветливо улыбнулась она и поудобнее перехватила пачку тоненьких книжечек явно учебного содержания. — Вот, возьмите и вы брошюрку. Пока летим, желательно ознакомиться.
— Спасибо! — я принял пособие.
Благодарствую, что не учебник за пять часов вызубрить велели! А женщина заторопилась к дядьям-братовьям, тоже их осчастливить.
— Ну что, маманя, — я удобно устроился в кресле, — учиться будем?
— Да погоди про ту учёбу! Успеем. Новости вперёд мне обскажи.
Потянулись поближе и сестрицы, и полчаса я усердно пересказывал наше с Симой житьё-бытьё во всех подробностях. Новость о возможном прибавлении в семействе вызвало бурное ликование и такие подробные обсуждения внутри женского кружка, что от меня наконец отстали. Уточнив (для всякого случая) что они выспросили всё что хотели, я даже с радостью уткнулся в книжечку. Ну-ну, посмотрим, что тут пишут.
Первая часть посвящалась народностям, которые и живут в главной вотчине белых медведей-оборотней — на Таймыре. Основных народностей упоминалось пять. Самый распространённый, как я уже успел предположить — тунгусы. Следом, около восьми тысяч по последней переписи — дуулганы. Потом, вдвое меньше чем дуулган — юраки. И совсем уж небольшие народности — самоеды, их на Таймыре меньше тысячи, да монголзеи, тех вообще чуть больше трёх сотен. Однако несмотря на малочисленность, дар Зверя на Таймыре очень широко распространён. Монголзеи те же — практически поголовно медведи.
Дальше составитель сетовал, что в отличие от Кавказа ветвь Высших оборотней среди белых медведей утрачена. Это, понятно, до моего проявления всё было написано.
А отличие просто оборотней от высших в чём? Высшие не просто крупнее (хотя и это тоже, и мой Зверь не преминул напомнить мне, что мы самые). Высший оборотень не теряет возможности творить магию. А обычный — увы, теряет, даже если в человеческом виде к магическим действиям способен. Получается, что все эти мишки могут работать разведчиками или охранниками, но тяжёлой технике или боевому магу противопоставить не могут ничего, кроме собственной звериной силы и ловкости.
В общем-то, понятно, чего Белая Вьюга тогда с такой силой возбудилась.
Ладно. Дальше было подробно расписано, как первые исследователи заинтересовались феноменом оборотничества у северных народов, как организовывали специальные школы, да как там малышню учат. К статейкам прилагалось довольно много картинок-фотографий. Смотрю, сеструхи обсуждают школу-то, малехо успокоились. У Лизаветы, конечно, сердце кровью будет обливаться. С другой стороны, Стёпка в тот же класс пойдёт да дядь Кириллова Олеська. Втроём, поди, в обиду себя не дадут.
Сегодня один из авторов разразился очередной иллюстрацией. Просим любить! Илья в камуфляже панды))
https://author.today/art/188650