КОМ-10 (Казачий Особый Механизированный, часть 10)

09. ДЛЯ НАУКИ И ИСКУССТВА

МОЖЕМ СЕБЕ ПОЗВОЛИТЬ

Оно понятно, что погостив до конца недели, все разъехались. Каникулы Пасхальные подходили к концу, у каждого своя служба, заботы-хлопоты. Нам вон в училище возвращаться пора, до летних экзаменов ещё полтора месяца, сейчас самая потогонная подготовка пойдёт, когда в предельно сжатые сроки нужно успеть сделать всё, что за целый год было недодано, упущено, клювом прощёлкано и всё такое прочее.

Эльза, в жизни которой совершился очередной крутой поворот, вместе с дитём отбывала обратно в Карлук. Хотя дом этот за их семейством всё-таки оставили, но больше как жильё временного пребывания. Надо же Фридриху где-то располагаться, если он вдруг на пару дней, а то на недельку приедет? Да вместе с семейством! Хватит уж по временным углам ютиться.

Профессор пока остался в своём флигеле — дом и лабораторию, непросредственно примыкающую к климатическому куполу озера, предстояло только отстроить. А чтобы он в доме не начудил (не доверяю я таким профессорам, честно скажем), определили дому проверенную пару — управляющего с супругой. Заодно они и садик-огородик затеяли разводить, лето в Железногорске хоть и короче даже Иркутского, зато преизрядно жаркое. Говорят, клубника здесь отменная вырастает, жёны старожилов все обширными огородами обзавелись. Да и зелень к столу свежая — тоже приятственно. Но это я в сторону ушёл.

В том же доме оставили пока и комнату за Екатериной Кирилловной. По её собственным прикидкам, присматривать за изменённым озером и приживающимися в нём водорослями предстояло ещё минимум недели две. Однако что ей было делать целыми днями одной в пустом доме? Точнее, одной, но в окружении толпы нервной охраны, накрученной начальством до последней крайности.

— Знаете ли, господа, — сказал я Ивану с Петром, — я, конечно, на Катерину зол был, да та злость давно прошла. Добро бы она в обществе наших красавиц тут время проводила, а одной — как-то некрасиво даже. Путь на «Пуле» сюда едва час занимает. Лучше уж пусть она днём сюда летит, покуда Мария с Соней в училище заняты, а после обеда — назад. Вечера в тёплой компании. Концерты там всякие, театры, да хоть бы и так сидят болтают пусть.

— Курьера туда-сюда гонять? — усомнился Петя.

— А хоть бы и гонять? — возразил я. — Как говорится, можем себе позволить. Мы с Фридрихом и Афанасием посовещались да пришли к общему заключению, что всё равно «Пулю» пока (на месяц-полтора) оставим под нужды нового проекта, уж больно часто придётся туда-сюда из Иркутска в Железногорск и обратно мелькать. То одно нужно, то другое, то приключилось что срочное… А ты лучше, Пётр Петрович, с начальством Катерининой охраны переговори, чтоб прекратили истерику на своих сотрудников наводить. Не ровён час, перестреляют же с перепугу друг друга, до того нервы у всех взвинчены.

— Переговорю, — недовольно буркнул Петя. — Только они мне неподотчётные, послушают ли?

— Послушают, — уверил нас обоих Иван, — не сомневайся.

Метлесения с поездками действительно оказалось много. Дашка с Серго раз в два дня прилетали. Волчок крепко в дела управления вникал, и жена ему в этом всячески помогала.

И мне кататься приходилось, больно уж всем понравилось, пока подходящую лужу искали, что я в звериной шкуре с лёгкостью (и даже по многу часов!) мог бродиться в ледяной воде.

Лично сопровождая особо ценный груз прилетал Фридрих. Привёз он какие-то специальные диковинные фермы. Ажурные конструкции должны были перекрыть одобренное Екатериной Кирилловной озерцо.

Хотя какое там озерцо? Лужа, блин горелый! В само глубоком месте мне по шею. И это не на задних лапах стоя, а на всех четырёх! Правда, и здоровый я теперь, но всё равно.

Одно удачно, что оно прямо у основания скального останца. Этакая стена из обветренного песчаника полукольцом обнимала капелькой вытянутое озеро. Профессор как увидел — даже искать другие варианты отказался. Хорошо, что Катерине это озеро тоже подходящим показалось, иначе я даже не знаю, что бы мы делали, случись у них конфликт предпочтений — уж больно Кнопфель в ажитацию впал. Размахивая руками, он возбуждённо тыкал в некие только ему понятные точки на скале:

— Вот тут. Тут. И тут. Поставить опорные столбы и закрыть всё стеклом!

— Так уж и стеклом? А если не выдержит? Зимы тут дивно снежные, — возражал ему приданный инженер-строитель. — До полутора метров снежного покрова! Не верите — извольте смотреть таблицы погодных наблюдений. Всё учтено!

— Сколько? — вытаращился на нас профессор Кнопфель, не веря своим ушам.

— Полтора метра, — любезно пояснил я. — У нас, знаете ли, профессор, зимой случаются снега. Это вода такая замороженная. В больших количествах.

— Я бы поспорил с определениями, — въедливо возразил профессор. — Всё же замороженная вода есть лёд! А снежинка — это единичный ледяной кристалл!

— Вот и получите этих кристаллов в товарном количестве.

Кнопфель вздохнул:

— Я с первого раза услышал. Просто это вызывает недоверие. Да. Нам ко многому придётся привыкать.

— Ну, уж извините, профессор. Это шреклишь Сайберия, — развёл я руками. — Бананьев нема.

Так вот. Фридрих привёз заказанные Кнопфелем фермы, и их с помощью дирижабля аккуратно установили на лиственничные опорные столбы, установленные именно в тех местах, куда профессор тыкал. Тоже сговорились не сразу. Профессор хотел непременно бетонные, мол — крепче они.

— Вы поймите, — уговаривал его инженер, — на бетонные опоры так вдруг конструкции громоздить нельзя. Ему время нужно, крепость набрать. А это отодвинет начало работ минимум на месяц. Предлагаю вам великолепное местное решение — опоры из массива лиственницы.

— Но дерево в воде сгниёт! — потрясал руками профессор, подозревая возможные диверсии.

Тут уж засмеялись все присутствующие, включая рабочих, которые должны были купол собирать.

— Лиственница сгниёт в воде? — весело переспросил я. — Вы это венецианцам скажите! Я читал, на лиственничных сваях вся старая Венеция стоит. Сколько сотен лет стоит и ещё столько же простоит, не почешется! Лиственница в воде только крепость набирает.

— Ну… если Венеция, — нехотя согласился Кнопфель, — пусть будет дерево…

Так что с лесопилки доставили выпиленные по размерам столбы и колоды, честь установки которых досталась, естественно, мне. А чего нет? Огромному белому медведю лишний раз в ледяной воде поплюхаться — да за ради Бога! И держать я опору в нужном положении сколько надо могу, пока её не закрепят, и под водой дыхание минут по пятнадцать задерживать.

Я на эти колоды, если хотите знать, целую субботу потратил. И теперь монтажники лазили по ним, устанавливая особо прочные стёкла. Говорят, аж, из самой Тулы привезли. Но это всё Фридриха заботы. Моё дело, как мне смешливо заявила Дашка — лицом торговать. Я сперва не понял. Обидно даже, да?

Но оказалось, что благодаря синема наши подвиги на Дальнем Востоке стали широко известны по всей России-матушке. И работать со мной (или что-то продать герцогу Коршунову, тому самому, белому медведю, который с лисой японскую «Кайдзю на ноль помножил») желающих нашлось много. Скидки предлагали самые приятные, лишь бы в наших поставщиках числиться! У немецкого принца так вообще — и ежедневно на столе писем гора, и у кабинета очередь выстраивалась. Хорошо, хоть не желающих удачно посвататься, а с вопросами торгово-промышленного сотрудничества.

Вот так и прошли три недели.

ЭХО «КАЙДЗЮ»

Кстати, забыл рассказать, с «Кайдзю» забавная история приключилась. Петенька Витгенштейн рассказал. Этот сухопутный линкор был всесторонне изучен нашими учёными-инженерами, ну и магами тож. Как без этого-то? Так вот. Во-первых, второстепенные помещения были признаны категорически тесными для русских-то. Японцы ж, в массе своей, сильно субтильнее обычного русского солдата. Это раз. Второе. Он был слишком огромный. Вот прям чрезмерно. И единственное применение этой стальной махине нашлось — охранять Ледяной мост от кораблей возможного противника, благо калибр и количество пушек позволяли. С нашей, на мысе Дежнёва стороны. А на Аляске там простую береговую батарею поставили. А всё почему? А потому, что заряжать гигантский, как всё на «Кайдзю», энергонакопитель невозбранно могла (из ближайших магов) только Белая Вьюга. Во-от. Да и то по всей стране мужиков-коротышек в матросы набирали. Но там и оплату обещали соответствующую.

Так вот. Прилетел Петенька вместе с Багратионом, и привезли они эдакого лощёного деятеля. Вот даже и не знаю, как-то сразу неприязнь к этому типу внутри меня образовалась. Хорошо хоть, привезли его на рудник, а не к Кнопфелю. С них станется.

— Илья Алексеевич! — О, ежели Витгенштейн вот так официально обращаться изволит — по-любому какая каверза им задумана. Вот же душа беспокойная! — К вам тут из столицы российского синема, славного города Одессы, прилетели.

— И чего ж этим деятелям в своём городе не сидится? В чём я им понадобился? — неприветливо буркнул я.

— Ваша светлость, позвольте мне прояснить! — вклинился, раскланиваясь, невысокий лысеющий господинчик. — Машин Владимир Александрович, режиссер и постановщик, к вашим услугам! Я как представитель синематической общественности, уполномоченный…

— Куда? — перебил я его.

— Что куда? — слегка растерялся Машин. Ну ей-Богу, на такие старые подколки у нас даже пацаны в Карлуке не велись.

— Куда упал намоченный?

Он словно споткнулся на ровном месте. Стоит, глазёнками моргает.

— Простите, я несколько не понял…

— Не обращайте внимания, любезный. Это Илья Алексеевич так шутить изволит, — похлопал его по плечу Багратион.

— Кхм! — откашлялся Машин и предпринял следующую попытку: — Мы хотели бы предложить вам на одобрение текст сценария. Поскольку в главном сражении японской войны вы играли одну из главных ролей… Некоторым образом, сложно без вашего одобрения… Хотя на высочайшем!.. — он ткнул пальцем вверх, — уровне идея снять такой фильм была горячо одобрена…

— Ну если на высоча-а-айшем… — протянул я. — Давайте ваш сценарий. Я сегодня же ознакомлюсь с ним.

— Вы меня очень обяжете, — засуетился Машин, извлекая из своего портфельчика пухлую картонную парку, перевязанную зелёными шнурками. — Огромное, огромное вам спасибо, ваша светлость!

— Всё-всё. Не задерживаю. Петру Петровичу оставлю отзыв, у него заберёте…

Господи, как я ржал! Матерился и ржал. По итогу в мою комнату ворвался встревоженный Витгенштейн. А я сижу, не в силах поднять лицо от стола и подвываю от хохота.

— Э-эй, Илюха, ты чего?

Я только тыкать пальцем в разложенные листки смог.

— Да что случилось⁈

Я сумел приподняться.

— Айко, проявись-ка!

После нападения мы решили, что она останется со мной, а дочери будут охранять княжон и герцогиню.

— Зачем, Илья Алексеевич? — Кажный раз поражаюсь, какой красивый голос у Айко. Прям серебряные колокольчики звенят-переливаются.

— Да вот, думаю, тебе любопытно будет. Оказывается!.. — Я сделал театральную паузу. Ну а что, мы же сценарий синемы обсуждаем? Значит, в патетику не только можно, а и нужно! — Оказывается, у нас с тобой был бурный роман, трагическая любовь, и именно поэтому ты перешла на сторону России. Но коварный соблазнитель — я, — я встал и шутовски поклонился, — отбросил твою любовь, так как не смог оставить жену с ребёнком. И, кстати, ты с горя утопилась. И всё! Только волны бьются о берег крутой. Конец фильмы.

— Чего-о? — опешил Витгенштейн. — Кто утопился?

— Я, — Айко держала в изящной ручке листочек и водила по нему пальчиком: — Вот тут прям так и написано: «Прощай, любимый, наша встреча была ошибкой!» И девушка в розовом кимоно бросилась с утёса в бушующие волны. — Она почесала нос. — Весьма драматически, я бы сказала… — не удержалась и фыркнула: — «Наша встреча была ошибкой!» Ах-ха-ха-ха-ха!

— Господи. Я же даже не читал! Если там такое про тебя, то чего же про нас?

— Окромя безудержного пьянства, обжорства и неисполнения приказов командования — совсем ничего, — не удержался от подколки я.

— Пьянства?.. Обжорства?.. — всё ещё недоумевая, протянул Пётр.

— «„Ты понимаешь, Илья, вот не могу я кровь на трезвую голову видеть! Поэтому и пью!“ — Пилот взмахнул бутылкой шампанского и полез в люк», — зачитал я ему. — Ну, хоть шампанское. Таки ж князья! А!

— Та-ак! А подать сюда этого Машкина! — проорал Витгенштейн в коридор.

— Он Машин. — Поправил я его.

— Да похрену мне кто он такой! Машкин, Пашкин! Я его щас на мелкие кусочки рвать буду!

— Ой, Петя, чего ты так возбудился-то? Вспомни как меня утешал опосля «Свадебного Ворона», а? — опять подколол я его. Петя сегодня пребывал в несвойственной ему роли — над ним шутили, а он — нет. И его это явно нервировало.

А ничего так ординарцы у Витгенштейна вышколены. Буквально через пять минут, два дюжих молодца в фуражках с синими околышами, втащили ко мне в кабинет помятого Машина.

— Что ж вы голубчики? — мягко пожурил их Петя. — Вы извините, господин режиссёр. Излишний энтузиазм подчинённых! Военные дуболомы-с!

Что характерно — означенные дуболомы никуда не ушли и лыбились во все тридцать два, стоя за спиной Машина. Вот чего всегда поражало в Пете, это его мгновенные перемены настроения. Я так не могу. Сижу — рожа от смеха красная, глаза до сих пор утираю. А этот — белая кость! Вежливый, приятный. Не иначе княжеское воспитание, вот что благородная кровь делает!

— Вы скажите, любезный, — осведомился меж тем Витгенштейн, перебирая листки сценария, — а кто автор сего шедевра? Хотелось бы отблагодарить за редкое удовольствие от прочтения.

— Ну-у, — протянул Машин поправляя помятый воротник. — Это некоторым образом коллективное творчество. Но главная роль, безусловно принадлежит вашему покорному слуге, — он поклонился.

— Та-ак! — угрожающе протянул Витгенштейн. Мгновенно поменяв тон. — Значит главная роль? В оскорблении императорской семьи, а также двух княжеских и ещё и семьи его светлости? — он ткнул в меня. — К дознавателям его! Заговор с целью опорочить… Там разберутся в формулировках! Исполнять!

— Есть! — прогудел правый добрый (хотя какой же он добрый?) молодец.

На этом история с синема лично для меня закончилась.

А потом нас всех дружно вызвали в Москву. Вообще всех.