Кобчик

Глава 5

Глава 5.

Посреди ночи меня грубо и безжалостно сдернули на пол с лежанки, на голову накинули покрывало и споро, со сноровкой — связали.

— Сучонок! — С чувством пробасил один из пришедших по мою душу, сопроводив эмоциональное высказывание пинком по ребрам.

После чего меня вздернули обратно на доски, сорвали покрывало и я заморгал от неожиданно яркого света, украдкой с изумлением посматривая на своих мучителей. Обладатель баса, почему-то в странном мундире (в голове всплыло название «френч»), покосился на меня с неприкрытой яростью и выдал:

— Попадунчик, ты попал! Придушить тебя мало!

— Полноте вам, Трофим Денисович, — урезонил его напарник, одетый более сообразно эпохе, с бородкой и усами, один в один — типаж Льва Толстого, с добрейшими глазами, в углах которых лучиками разбегались морщинки. — мы же образованные люди, сейчас научными методами его, пакостника!

В знак серьёзности только что заявленного — поднял с пола мешок и с лязгом высыпал из него содержимое: уже хорошо мне известный хирургический инструмент лекаря и фельдшера. Не зря я его поначалу за приспособления для пыток принял — сердцем чуял!

— Кто вы, чо я вам сделал⁈ Давайте действительно, как образованные люди — договоримся!

— Какое твое образование, жертва ЕГЭ, — отмахнулся от попытки наладить диалог Трофим Денисович. — ты даже ни меня, ни товарища Павлова не знаешь!

— Я нормальное советское образование получил! — От возмущения забился в путах. — И пионером был! Товарищ Павлов, это который собак мучил? А вас, извините нижайше, не отображаю!

— Я сейчас вас, молодой человек, самого как собаку замучаю! — Ласково пообещал мне Павлов. — Стыдно не знать господина Лысенко, который с генетически-модифицированными продуктами боролся тогда, когда это не было ещё мейнстримом! А давайте, Трофим Денисович, этому байстрюку голову отпилим и собаке пришьем? Естественно, с дезинфекцией инструментов и обеззараживанием!

— Надо ему тогда ещё иммунную систему ушатать напрочь, Иван Павлович, чтоб даже псина его не отторгла, по крайней мере — сразу! — Деловито предложил Лысенко.

— Да за что вы на меня взъелись⁈ — Взревел я, думая привлечь внимания того же Демьяна, меня тут препарировать собрались, а он спит.

— Не ори, всё равно никто не услышит, — раскусил мою хитрость Павлов. — а за что — глупей вопроса я не слышал! Ты зачем своими шаловливыми ручками в ход истории полез, кто тебя просил? Пенициллином он захотел Российскую империю осчастливить, неуч! Ты знаешь, что в начале двадцатого века почти всё население Европы, Северной Америки и частично развитых стран Азии — вымерло в результате эпидемий, после твоего прогрессорства⁈ Слово антибиотикорезистентность тебе что-нибудь говорит⁈

— Да что вы с ним лясы точите, Иван Павлович, — презрительно бросил Лысенко. — сейчас мы ему и ручки, и ножки отчекрыжим! С анастезией и обеззараживанием, всё по науке!

Так же деловито, не слушая моих оправданий — разложили мою тушку на лавке, зафиксировали и вот уже мои уши терзает столь знакомый скрежет пилы по кости. Только на этот раз я пациент, вернее — жертва спятивших и осатаневших от безнаказанности вивисекторов. Отсутствие боли при ампутировании утешало слабо. А тут ещё Павлов достал откуда-то нечто среднее между церковным колоколом и колокольчиком и многообещающе пригрозил:

— Сейчас тебе условный рефлекс будем прививать! Как только тебе паскудная мыслишка облагодетельствовать человечество и изобретения из будущего здесь воплотить в голову придет — буду в рынду бить!

Зря он это сказал — все недавние мысли и идеи тут же всплыли, вслед за чем Павлов принялся без остановки дубасить в эту самую рынду прямо над моим ухом, от чего в голове зазвенело: «Бум-бам, бум-бам, бум-бам!!!»

— Ааа! — Забился я в опутавших меня веревках. — Отпустите! Отпустите!!!

И проснулся, рядом стоял Демьян в исподнем с лампадкой в руке, тряс за плечо, а с улицы доносились уже привычные звуки колокола по утрам:

— Барин Герман, барин Герман! Будя так кричать заполошно, болящего разбудите!

— Как он⁈ — Поняв, что это был всего лишь кошмар, сразу же озаботился нашим пациентом.

— Спит, — перекрестился Демьян. — всё в руках Божьих!

Сходил до Прошки, который и вправду спал. В тусклом неясном свете от лампадки разглядел осунувшееся лицо с заострившимися чертами, бледность и неровное прерывистое дыхание. После чего и сам перекрестился, подталкивая Демьяна к кухне — пусть спит, только бы выжил.

— На бога надейся, а сам не плошай! — Выдал банальную истину фельдшеру. — Ты в церковь сейчас? Сегодня купи печени, не знаю, какая будет, такой и возьми. И витаминов надо, будем выхаживать мастерового!

— Энтого у нас точно нет! — Вынес вердикт Демьян, пришлось пояснить.

— Капусты квашенной тащи, овощей какие найдешь и ягод, ягоды продают? — После утвердительного кивка дополнил. — Вот ягод всех, что есть бери и меду купи ещё!

Демьян утопал в церковь, а я, приведя себя в порядок — по старой схеме отправился на зарядку. Твердо решив добавить в свой распорядок утренние, а лучше ещё и вечерние обливания. Не сейчас, конечно, когда организм ещё оправляется от болезни, а вот со следующего понедельника — точно! А пока без всякого снисхождения нагружал тело, добавив к комплексу упражнений отжимания, истязая себя до прихода Аксиньи с неизменным спутником.

Опять завтрак неспешный и обильный, после которого Аксинья продемонстрировала мне сшитые семейники, с веревочками вместо резинки. Дал добро на пошив ещё десяти пар, объяснил про матрас, на что Аксинья уверенно кивнула, что сошьют. Надо только ткань купить, вчерашняя вся ушла на операцию и бинты. Помимо талантов швеи, Аксинья приятно удивила, принеся горшок с отваром для больного. Естественно, тут же спросил, что это такое и что внутри, не хватало мне тут перспективного пациента гробить народной медициной!

— Маковый отвар. — Потупилась Аксинья.

— Вот где ты вчера была с этим маком⁈ Ещё есть? — Обрадовался я. — А ты откуда знаешь такое, в травах разбираешься?

Аксинья тут же с жаром и негодованием отвергла это предположение, однако призналась, что бабка у неё да, ведала немного, но исключительно с молитвой лечила!

— Никакого ведовства, барин, не подумайте, упаси боже!

Сказала как отрезала и всячески принялась уклоняться от дальнейших вопросов о том, что она ещё знает. Ну тут всё понятно и предсказуемо — церковь не одобряет, мягко говоря. Без инквизиции, что навела шороху в Европе, наши православные попы успешно справлялись со всем, что прямо или косвенно угрожало их власти и влиянию. А тут людей лечат — искоренить и выжечь каленым железом! Нет, Аксинью упускать нельзя, ценный кадр!

Отправив её домой — вышли с Демьяном во двор, намерение начать осваивать хотя бы основы владения холодным оружием я не оставил. Но и дуриком, как вчера — наскакивать на своего учителя не решился. Попросил показать пару связок, посмотрел и принялся повторять. По совету Демьяна — с отцовской саблей, чтоб привыкнуть к её весу и габаритам. Убедившись, что я себе ничего не отрублю и лишь повторяю показанные им приемы — Демьян отправился за покупками, и уже уходя хлопнул себя по лбу, сказав мне что вот-вот поп пожалует. И ещё больше заторопился уйти.

— Чо ему надо здесь, Демьян?

— Как што, — удивился он. — соборовать, причастить и исповедовать боляшего!

Пришлось остановить и допросить намылившегося успеть скрыться до приходя батюшки Демьяна с пристрастием. Почему это больница при заводе пустует и за четвертый день, как я в себя пришел — всего один пациент появился, да и тот не своим ходом, а привезли в полу-бессознательном состоянии. Демьян от прямых ответов увиливал, пеняя на косность отсталость крестьян и рабочих (что по большей части и были теми же самыми крестьянами, за исключением мастеров и рабочих привезенных из Тулы), не желающих обращаться к профессиональной медицине. Окромя как в безвыходной ситуации, вроде вчерашней.

«Чистая» же публика, охотно прибегающая к помощи Антона Сергеевича, в отличие от тёмного народа — с этим же самым народом была вполне солидарна и под нож не стремилась. Вот порошки, пилюли и терапевтическую помощь оплачивали, а резали Демьян с лекарем уж совсем отчаявшихся и безнадежных больных и как правило выживших у них за полтора года практики Антона Сергеевича почти не было. А вот конкуренты были, несмотря на церковь и её явные и неявные запреты: народ пользовали бабки и кузнец местный, который, по заверению Демьяна, мастерски справлялся с удалением зубов, на пару со своим подмастерьем.

Я после этаких страстей рассказанных — бросил крутить саблей и поспешил ещё раз зубы почистить, сделав себе зарубку в памяти это делать после каждого приема пиши. Да уж, если и в наше время не счесть было адептов самолечения и народных средств вроде избавления от геморроя свежим, только сорванным с грядки огурцом — что говорить про конец восемнадцатого века.

А тут и пациент очнулся, судя по издаваемым стонам из палаты-спальни. Пришлось мне его проведать, тут же напоил бедолагу маковым отваром в приказном порядке. Он на меня поглядывал с робостью и испугом, а когда на его вопрос, кто я — сразу расставил все точки, представившись полным титулом и обозначив, что сам я из благородных — безропотно выпил лекарство и пошел красными пятнами, заерзав.

— Ты ссать что-ли хочешь, Прошка⁈ — Озарило меня.

Попал в точку, тот так закивал истово, что стало понятно — придется решать проблему не дожидаясь возвращения Демьяна. А на будущее — надо кого-нибудь из богадельни для ухода за подобными немощными привлечь, подсказать эту идею лекарю. Нашел какую-то посудину в сенях, нечто вроде горшка вытянутого небольшого и поторопился помочь страждущему Прошке. А вот и ещё одна мелочь — больничная утка и судно, можно и это подкинуть как идею медикусам…

Совместными усилиями кое-как справились, Прошка облегчившись — принялся жаловаться на обожженную ногу, которая покоя не дает, мочи нет! Не стал его пока просвещать, что это фантомные боли и ноги у него больше нет, зато рявкнул:

— Хоть кому-нибудь обмолвишься, что я тебя здесь обхаживал — урою! Понял⁈

Тот снова закивал, как китайский болванчик, не переставая благодарить А тут и батюшка пожаловал. Больному покой нужен, чтоб восстанавливаться после операции, а здесь этот приперся… Хороший настрой на выздоровление — соборовать, причастить и исповедовать, осталось ещё отходную прочитать над выздоравливающим, для полного комплекта. Впрочем, высказывать эти мысли вслух я не стал, оставив их вдвоем. Проблемы с церковью — последнее, что мне нужно, как же хорошо, что я немец! Иначе бы сразу засыпался: ни молитв не знаю, ни тонкостей и нюансов, которые каждому православному известны с детства. Я хоть и крещённый, но к религии в своем времени относился формально…

Как сглазил! Батюшка у болящего пробыл недолго, выйдя от него — перекрестился:

— Уснул страждущий с Божьей милостью!

Положим, маковый отвар, принесённый Аксиньей — мало соотносился с божьей милостью, больше подпадая под категории кустарного опиоидного анальгетика, но спорить с попом не стал, скорчив постную мину и согласно кивнул. А тот принялся незатейливо меня охмурять, явно намекая на то, как мне станет хорошо в лоне православной церкви. Разнарядку им что ли спускают на новообращенных? Сразу же обозначил свою позицию, чтоб и не ссориться, и оградить себя от агитации религиозной:

— Святой отец! — Поп поморщился, поправив меня, что к нему следует обращаться «батюшка Никанор» и поощрительно кивнул, давая знак что слушает и ждет продолжения. — Я сам не против, раз уж моей новой родиной стала Россия, но вот у меня родственники обеспеченные в Померани живут — те мой переход в православие мало того что не одобрят, так ещё и из списков наследников вычеркнут…

Никанор на минуту завис, осознавая услышанное, затем просветлел лицом и осенил меня крестным знанием, приговаривая:

— Всему свое время, сын мой! Тут поспешать не следует! Всегда буду рад тебя видеть среди паствы!

Поводил ещё носом демонстративно, принюхиваясь к запахам и отбыл величаво, не дождавшись приглашения поесть. Нефиг тут, пусть прихожане кормят или попадья!

Вскоре после ухода попа вернулся Демьян с покупками (как в переулке выжидал, когда поп уйдет), а ближе к обеду и Антон Сергеевич нагрянул, осмотреть пациента. Выложил ему все про утку и медицинское судно, на что он отмахнулся, сказав что есть у них такое, просто поводы для их применения возникают не так часто. Как я догадался — пациенты умирают, не успев обосраться. Затем настало время перевязки, что подсказать вместо известного мне раствора марганцовки я не знал, поэтому обошлись кипяченной водой и бинтами самодельными свежими.

Лекарь, после ознакомления с состоянием больного — повеселел, оговорившись:

— Выводы делать преждевременно, но состояние швов радует!

И эдак задумчиво посмотрел на меня, с прищуром:

— А больше ничего не припомните, херр Фальке, из бесед вашего фатера с друзьями?

— Может и припомню, Антон Сергеевич, — вернул ему подачу. — вот поставим Прошку на ноги и постараюсь вспомнить…

Вечером Прошка пришел в себя, проснулся, был накормлен и обхожен Демьяном, а вечером принимал посетителей: вчерашнего дядьку своего, который его привез и причитающую жену с двумя маленькими детьми, испуганно цепляющимся за мамкин подол. Впрочем, долго рассиживаться я им не дал, прогнал домой. Сказав что больному следует восстанавливаться в покое, нечего тут долго делать, при желании могут навестить завтра, но тоже не долго. Нет, из припасов ничего не надо, найдем чем накормить, лекарю виднее, чем больному нужно питаться.

Оставшиеся дни вошли в размеренную колею, почти ничем не отличаясь: утренняя зарядка, завтрак с Аксиньей и Демьяном, реализация мелких бытовых удобств после. Так обзавелся матрасом наконец, пусть пока набитого соломой. После обеда приходил Антон Сергеевич для осмотра пациента и перевязок, по вечерам к Прошке, оживающему на глазах — наведывалась многочисленная родня, вместе с уже знакомыми нам женой, детьми и дядькой. Прошка украдкой совал жене куски, припрятанные им во время его кормежки, я деликатно отворачивался, делая вид что не замечаю. Кормили мы его на отлично, не экономя. А лекарь к воскресенью преисполнился надеждой на выздоровление пациента и видно было, что с трудом сдерживался пока от обуревающих его вопросов.

Прохор же, медленно идя на поправку — удивлял своей волей к жизни и оптимизмом. Радовался тому, что остался жив, строил планы на будущее и уже периодически пытался заняться общественно-полезным трудом. Так просил у меня нож, я грешным делом подумал, что он счеты с жизнью свести хочет, не желая оказаться обузой для близких, а оказалось — решил ложку выстругать, причем для меня. Отблагодарить, так сказать, Демьян ему проговорился, выложив пациенту о моей роли в его спасении. Пришлось давить авторитетом, чтоб унялся пока, у него рана ещё заживает, перевязки надо делать каждый день. А он порывается то лапти плести, то ложки резать, то ещё каким-нибудь народно-прикладным творчеством заняться, антисанитарию развести…

По поводу моего дальнейшего статуса разговора не было, Антон Сергеевич на мой вопрос, где же упомянутый мой соотечественник Отто, интересующийся моей судьбой даже удивился:

— Карантин же у вас до понедельника, херр Герман!

Действительно, чего это я — орднунг убер аллес!

Двор от сугробов я очистил полностью, вместо привычной лопаты для снега воспользовавшись её жалким подобием, принесенной Демьяном. Тоже деревянной, но больше похожей на штыковую из нашего времени, как признался Демьян — предназначенная для зерна. Фанера здесь была пока неизвестна, так что ещё одна из бесчисленных идей легла в копилку. Ну а на дворе стало просторно, упражнения со своим учителям сабельного боя — каждый день проводили.

Лекарь по моей просьбе — принес книгу, так что я сейчас читал «Жизнь и приключения Робинзона Крузо, природного англичанина» Дефо и практиковался в правописании, изводя не дешевую бумагу, под негромкое ворчание Демьяна. В общем, настраивался на окончание карантина и выход из гошпиталя серьёзно, не пребывая в лености и праздности, и всерьёз подумывал, что можно сделать с освещением — хоть керосинку на коленке делай, если не хочу зрение посадить, читая при свечах…