Кобчик

Глава 3

Глава 3.

Разбудил меня колокольный звон, прямо дежавю какое-то, словно никуда и не попадал. Только переехал чуть пониже и левее, сейчас и пруд городской в шаговой доступности, и Косотур нависает своей громадой рядом. И церковь со мной вместе переехала, словно наказание за все кармические прегрешения — и дома поспать не получалось толком по утрам, и здесь. И сам город, как я вчера успел мельком заметить — скукожился до размеров небольшого поселка. Завод только в глаза бросался, чуть ниже плотины у самого подножия горы, да каменная белёная церковь справа на берегу.

Демьян, как и я, разбуженный колоколом церковным — оказался быстрей и первым вышел во двор. Что он там так долго на холоде делал — непонятно, я даже приплясывать у порога начал, дожидаясь его возвращения. Едва приоткрылась входная дверь, как я тут же метнулся на выход, чуть не сбив его с ног. Не слушая, что он там кричит вслед — добежал до нужника и наконец-то испытал блаженное облегчение. Обратно шел не торопясь, с любопытством осматривая окрестности. Вернее — пытаясь рассмотреть, непроглядную темень разбавляли лишь несколько тусклых огоньков, да на небе высыпали неожиданно крупные и яркие звезды.

Не удержался, пробрался по сугробу ближе к забору и вскарабкался на него, не сколько всматриваясь (что разглядишь в темноте), сколько вслушиваясь в окружающие звуки. Поселок просыпался: то здесь, то там вскукарекивали петухи, перелаивались собаки, а со стороны завода доносились размеренные удары, словно гигантский кузнец бил по очереди по нескольким наковальням. А из нескольких заводских труб вырывались столбы дыма, отчетливо различимые даже сейчас, практически ночью, на фоне звездного неба. Искры, вылетающие вместе с дымом — сразу навели на мысль, что понятия об экологии и охране окружающей среды современным фабрикантам и заводчикам не знакомы.

А там ведь не просто продукты сгорания вместе с вредными веществами в трубу вылетают, насколько я понимаю, а ещё и ценные продукты. Эх, на мое бы место кого-нибудь сведущего в металлургии… На всякий случай сделал зарубку в памяти — вспомнить как можно больше деталей о замкнутых циклах производства, хотя бы в общих чертах. Вдруг да удастся пытливые умы здешнего времени подтолкнуть в правильном направлении. За спиной заскрипел снег и раздался укоризненный голос:

— Барин, што это вы по забору лазаете⁈ Пошли в гошпиталь!

Я от удивления чуть не свалился с этого самого забора — как это я за ночь из немчика в уже барина превратился? И что-то с одеждой надо решать, шубейка эта неказистая хорошо, конечно, но вот в одной рубахе рассекать не айс, яйца подмерзают, извините за подробности. Мне бы штаны какие-то, или как их тут называют. Портки вроде, да хоть кальсоны, и желательно с начёсом!

Пообщаться с Демьяном не получилось, убедившись, что я вернулся в дом — он двинулся на выход, наказав мне сидеть смирно, обещая скоро вернуться и накормить завтраком. На мой вопрос:

— А ты куда⁈ Надолго?

Демьян покосился как на дитя неразумное и на ходу ответил:

— К заутрене поспешаю, благовест не слышал рази, немчик?

Никто, конечно же — смирно сидеть не стал. Снял с полочки перед иконами (вроде это всё божничкой называется) лампадку горящую и принялся обследовать помещение. Из природной любознательности, не шарясь по личным вещам. Так, осмотреть что из себя представляет «гошпиталь» здесь. Сразу же сунулся к полкам, что давно вызывали интерес, я их ещё вчера приметил. Как раз рядом с бочкой с питьевой водой стоят и там что-то лежит интересное. Рассмотрев при слабом колеблющемся огоньке лампадки, что там лежало — всю природную любознательность как отрезало. Вместе с аппетитом.

На полках громоздился в беспорядке различный пыточный инструмент самого устрашающего вида, причем зачастую толком не отмытый. Бурые пятна и подозрительного вида ошметки, прилипшие к поверхности всевозможных пил, кусачек и иных приспособлений для развязывания языков отрезвил, так что лампадка тут же вернулась на место, а я прижал жопу и на лавке возле стола стал терпеливо дожидаться возвращения Демьяна.

Впрочем, несколько успокоившись — догадался, что это скорей всего хирургические инструменты. Сообразно профилю лечебного заведения, а что до антисанитарии — так про микробов просто пока не знают, хотя дрищут как от настоящих. Не говоря уж о осложнениях после манипуляций хирургических. И вот как тут прогрессорствовать, даже при всем желании⁈ В лучшем случае отмахнутся, в худшем — как смутьяна в железо закуют…

От невеселых мыслей оторвали Демьян с Аксиньей, вернувшиеся из церкви вместе. Аксинья раскрасневшаяся, с румянцем во все щеки и Демьян, галантно открывший ей дверь и пропустивший вперёд. Такое чувство, что они не с молитвы пришли, а из кабака, вон какими взглядами обмениваются и словно искрит между ними. Аксинья, потупив взор — положила на лавку довольно увесистый сверток, пояснив:

— Вещи ваши, барин. В богадельне девки отстирали все со щёлоком. Воля ваша будет, отблагодарите сирых и убогих копейкой.

Я растерялся:

— Да я бы с радостью, только не располагаю ничем… У меня из своего только рубаха вот эта, да полушубок с лаптями…

— Всё в целости и сохранности, барин! — Развеял мои сомнения Демьян. — Все ваши и батюшки вашего вещи у лекаря нашего, Антона Сергеича, на сохранении!

Настроение сразу резко пошло вверх: и барином величают, и вещи (украдкой пощупал сверток, принесённый Аксиньей) тёплые принесли, и маячит впереди получение какого-никакого наследства, возможно что и материальных ценностей. Демьян уселся за стол на правах хозяина и возвестил о начале приема пищи, мечтательно заметив, что вчера несколько косточек в чугуне вначале варил пару часов, потом только крупы положил и кусок сала говяжьего. Однако так и остался сидеть за столом, только что хлеб нарезал крупными ломтями, а между печкой и столом деловито зашуршала Аксинья, доставая чугунок из печи и ложки из голбца возле печки.

Тарелок тут не предусматривалось, даже мне, несмотря на недавнее величание барином. Впрочем, раз я дожил до почти что шестнадцати лет и выжил после неведомой заразы, которая других наших попутчиков, включая отца, выкосила напрочь — с иммунитетом у меня всё хорощо. Так что все вместе втроем опустошили этот котелок, сразу после того, как Демьян формально, без особого усердия отбарабанил:

— Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животно благоволения…

Пища богов! Сюда бы специй чутка или хотя бы бульонного кубика покрошить, и вообще жить можно. После завтрака, пока Аксинья так же деловита прибирала со стола остатки трапезы, пользуясь снизошедшим на всех благодушием — стал расспрашивать Демьяна о их житье-бытье, стараясь не слишком высказать свою неосведомленность и незнание существующих реалий. Особенно меня смущало наличие «гошпиталя» в конце восемнадцатого века на Урале, да ещё и врач с русским именем и отчеством. Плюс богадельня, упомянутая Аксиньей — заинтересовала…

Демьян мое любопытство удовлетворил в полной мере, на пару с не упускающей добавить подробностей Аксиньей — никакой развитой социальной программой, как я поначалу подумал, здесь и не пахло. Богадельня в этом времени заменяет пенсионный фонд, хоспис и центр реабилитации для лиц без определенного места жительства и попавших в трудную ситуацию вместе взятые. Прибежище в ней находят в основном те, у кого совсем больше нет никакого выхода и родных, способных о них позаботиться. Пенсий по выработке трудового стажа нет и в помине, не говоря уже про пособия различные, вроде компенсации по утере кормильца или больничного. Сразу по другому вспомнил прежде не очень любимую мной социальную систему развивающегося капитализма, которая, впрочем — досталась нам по наследству вместе с развалившимся СССР.

А «гошпиталь» здешний — частная инициатива лекаря Антона Сергеича, который здесь обретается при самом Илларионе Ивановиче, главном заводчике. Пользует семейство Лугинина, занимается частной практикой среди немногочисленной обеспеченной «благородной» публики, а «гошпиталь» — для души и самообразования. Тренируется на рабочих и крестьянах, как я понял, особенно после того, как Демьян похвалился, что у них и мертвецкая есть, где изучают анатомию. Предлагал мне её с энтузиазмом показать, на что я пока отказался.

Аксинья сирота, в богадельне она как прислуга за всё и помимо этого — помогает в «гошпитале» Антону Сергеичу, на пару с Демьяном. Тянет всё это на себе из нежелания идти в монастырь. И он, и она — величаются фельдшерами. А Демьян, к моему изумлению — оказался из отставных солдат, и возраст у него уже под полтинник. Совсем по другому уже взглянул на него, зацепившись взглядом за отсутствие трех пальцев на левой руке. А когда после моего любопытства, где он воевал и как — Демьян лишь вздохнул и отговорился:

— Где мы только не были, немчик, и с кем только не бились… И с вашим братом приходилось ратиться. Только ведь жизнь солдатская, это не бои и сражения, а дорога постоянная, муштра да смотры…

Сразу все мои недавние сожаления о своей судьбинушке горькой и несправедливой померкли. Ну а Демьян, даже несмотря на то, что стучит попу — человечише!

Аксинья, видно что с сожалением — вынужденна была нас покинуть, а человечище достал из печи чугунок с водой, макнул туда палец, с сожалением заметил что вода чуть теплая и скомандовал мне готовиться к бритью наголо, по распоряжению лекаря. И тут же принялся вымогать копейку, хитро прищурившись заметив, что будет брить меня без мыла, если бесплатно. Поглядев на вытащенную им опасную бритву и жалкий обмылок, завернутый в тряпицу — не просто согласился на копейку, а предложил больше, попросив пока кредитовать меня, до вступления в права на отцовское наследство.

Почесав ещё раз зудевший колтун на голове — без сожаления согласился на процедуру.Условием поставил покупку водки, для дезинфекции после бритья, и протирки бритвы перед. Термин водка не вызвал никакого недопонимания, несмотря на то, что Менделеева ещё и в помине нет. Однако вместо водки он мне хлебное вино предлагал приобрести, пришли к согласию, что пусть несет и то, и другое — проверим что лучше. Демьян посчитав свои накопления и видя мою готовность не экономить — предложил ради такого дела растопить вне очереди печку, нагреть воды и помыться после бритья. Задавать глупые вопросы не стал, вспомнил бабушкины рассказы, как раньше мылись дома в печи и сопоставив её размеры со своими габаритами — дал карт-бланш на все покупки, попросив мыла прикупить нормальный кусок, а то и два, если хватит наличности. Демьян, воодушевленный таким взаимопониманием — ушел в лавку (предварительно растопив печку по быстрому и пару чугунов повместительней заполнив водой и на плиту поставив), сказав на прощание, чтоб я никуда дальше двора не выходил. Карантин-с, назначенный врачом, недельный…

Да уж, есть из одного котелка со мной им карантин не помешал. А я, чтоб не терять время — развернул узелок со своими вещами, не переставая радоваться тому, что жизнь налаживается. Отсутствие нормальных трусов настроения не испортили — их вполне заменяли, даже не знаю как их назвать, пусть будут кальсоны. Всё с завязками, про резинки придется забыть надолго, если не навсегда. А вот прорезать ширинку, и обметать края — вполне под силам и мне самому, не привлекая других. А то пока развяжешь все эти шнурки многочисленные — обоссаться можно. Облачаться в чистое бельё пока не стал, дожидаясь обещанного Демьяном внеурочного банного дня.

Скрипнула входная дверь, но вместо Демьяна зашел незнакомый господин. Шуба роскошная и общий представительный вид, особенно гладко выбритое лицо — ясно указывали на это. Ну и приветствие с порога не оставили сомнений в том, кто это явился:

— Гутен таг, херр Герман Фальке!

Дальнейшее продолжение фразы по немецки я не понял, поэтому сразу поспешил уладить возникшее недоразумение:

— Добрый день, Антон Сергеевич! К сожалению, родным языком владею не очень, родной батюшка предпочитал, чтоб я учил русский, раз уж нашей новой родиной стала Россия. Я вообще после перенесённых тягот задумался о переходе в православную веру. Ещё немного знаю английский, ду ю спик инглиш?

— Соболезную о скоропостижной кончине вашего фатера! — Во взгляде доктора промелькнуло удивление, которое впрочем, тут же сменилось профессиональным интересом. — Какой же немец в здравом уме захочет в России в православие перейти? Как вы себя чувствуете, херр Фальке?

Как бы он меня в психушку не определил, если они тут есть. Должны быть, куда-то же они своих сумасшедших пристраивают. Надо сбавить обороты.

— Ещё не совсем оправился, Антон Сергеевич. Впрочем, о переходе в православие я только раздумываю, оставшись без родителя. — И чтоб отвлечь внимание от всех несуразностей, которые могли возбудить совсем ненужный мне интерес со стороны лекаря, перевёл разговор. — К слову, что за недуг, который свел в могилу моего батюшку и чуть не лишил меня жизни, нас постиг?

Что-то не то я говорю и не так, судя по удивлению лекаря! Ладно хоть вопрос по его профилю пришелся кстати — сразу начал сыпать латинскими терминами, перечисляя, чем мы точно не болели. Оспу и чуму он отмел сразу, под конец признавшись, что подозревает либо острое пищевое отравление на одном из постоялых дворов, но не исключая при этом и неведомой медицине заразе, поэтому и настаивает на карантине. Затем приказал мне разоблачиться, ощупал меня со всех сторон и даже прослушал дыхание, без всякого опасения приложив ухо к моей груди. Я и раньше к врачам со всем уважением относился, сейчас же вообще преисполнился, осознав какой ценой (и скольким жертвам и лишений со стороны врачей безымянных) известная мне медицина стала таковой…

— Зер гут, зер гут!

Вынес вердикт после осмотра лекарь и пожелав мне скорейшего выздоровления — хотел откланяться. Но тут уж я задержал его, спросив о состояние своих и отцовских личных вещей. И о возможности их получения в скорейшем времени, присовокупив что чувствую стеснение и был вынужден даже прибегнуть к временному займу у Демьяна. Антон Сергеевич вспыхнул и укоряя себя тут же пообещал мне их завтра же передать в полном объеме. А пока достал из портмоне талон какой-то, протянул мне, и посоветовав быть с Демьяном построже — удалился. После его ухода внимательней рассмотрел то, что я поначалу принял за талон, это оказалась обычная денежная купюра этого времени в двадцать пять рублей, с надписью: «Объявителю сей государственной ассигнации платить Московской банкъ дватцать пять рублей ходячей монетой. 1769 года. Санктпетербургъ». Думаю, современную грамматику и лишние буквы алфавита освою без труда…

Вернувшегося вскоре после ухода лекаря Демьяна обрадовал этой ассигнацией и отправил опять за покупками: пусть из еды чего купит, на свой вкус, а себе попросил зубную щетку и порошок, если таковые есть в наличии, полотенце (тут опять возникло недопонимание, сошлись на небольшом отрезе самой дешёвой ткани) и пару иголок с парой же катушек ниток двух цветов, белого и черного. Швейные принадлежности вызвали недоумение и даже протест у Демьяна, выразившиеся в одной фразе:

— Зачем, барин, Аксинья же есть⁈

— Ты купи, главное, сам разберусь! Денег то хватит?

— И останется, ни копейки не утаю, барин!

— Тогда и свечей купи, а то сидим впотьмах!

Перед уходом Демьян споро натаскал воды и дров, на этот раз затопив уже саму печь, там, где должно выпекать хлеб и пироги, и где нам предстоит мыться и с довольным донельзя видом отправился за покупками. А я с интересом принялся рассматривать принесенный им брусок сомнительного мыла, по качеству далёкого даже от привычного мне хозяйственного и две бутылки мутного стекла с современным аналогом водки, приблизительно — не меньше литра каждая. По заверениям Демьяна, одна из них хлебное вино, а вторая — именно водка, хотя на первый взгляд идентичные и без этикеток. Не многовато ли будет для дезинфекции?

Сковырнул сургуч, заливавший сверху пробку с первой, с сомнением принюхался, предчувствуя запах самогона дрянного и был приятно удивлен. Попробовал: навскидку двадцать пять градусов, запаха сивухи нет вообще. Распечатал вторую — тоже водка, на вкус чуть покрепче, с ярко выраженным запахом аниса. Анисовка значит! Увлекаться дегустацией не стал, а тут и Демьян вернулся, нагруженный покупками.

Вкус у него оказался непритязательный, из разносолов он притащил большой туес берестяной с квашенной капустой, промерзший насквозь. Зато с клюквой. Тут же ножом наковырял этой капусты в тарелку и поставил размораживаться ближе к печке, остатки вынес в сени. Ещё похвалился бараньей ногой купленной и головой этого же барана. На вопрос, на хрена нам эта голова — стал объяснять, что он с ней намерен сделать. Против такого холодца я ничего не имел, так что одобрил покупки. Далее мне были продемонстрированы лук и чеснок, достаточно мелкие по сравнению с привычными мне сортами. Тоже одобрил, однако решил, что с ассортиментом лавок или базара надо самому знакомиться. Так же Демьян высыпал на стол такую гору медной и мелкой серебряной монеты, что я лишь развел руками — некуда прибрать. Предложил ему на время моего пребывания в больнице самому ведать финансами, после чего деньги со стола испарились в один момент, а я вместо прежнего барина превратился в барина Германа.

Вооружившись монструозного вида ножницами, больше похожими на те, которыми у нас овец стригут — Демьян вначале обкорнал мою шевелюру. С сожалением посмотрел на шикарные, должно быть, если их тщательно вымыть, локоны — затем вспомнил про педикулез и махнул рукой:

— Брей!

А мыться в печке оказалось просто замечательно, несмотря на небольшую тесноту. По уверениям Демьяна, там при известной сноровке и париться с веником можно. К вечеру мы оба сидели за накрытым столом чисто вымытые, я наконец-то в приличной (хотя пока и непривычной), а главное — в чистой одежде. Поглаживал гладко выбритую голову, благоухающую на всю кухню анисом, на плите булькал самый большой чугун с порубленной головой барана, а мы с Демьяном на два голоса пели:

'Когда мы были на войне,

Когда мы были на войне,

Там каждый думал о своей любимой или о жене.

И он, конечно, думать мог, да, он, конечно, думать мог,

Когда на трубочку глядел, на голубой её дымок,

Когда на трубочку глядел, на голубой её дымок.

А он не думал ни о чём, да, он не думал ни о чём,

Он только трубочку курил с турецким горьким табачком.

Он только трубочку курил с турецким горьким табачком'.