Кобчик

Глава 14

Глава 14.

Хочешь сделать что-то хорошо — сделай сам! Ну или как минимум — имей понимание этого процесса в тонкостях, чтоб спрашивать с работников объективно! Поэтому до осени с головой ушел в работу, объездив если не всю вотчину Лугинина, так её большую часть: и во все заводские работы вникая, и свои проекты обустраивая.

Договор составили с Илларионом Ивановичем, по нему получил в собственность близ Златоуста немало земли, всю территорию, которая в будущем станет вначале поселками Балашиха и Уржумка, а затем и частью города. Живописные долины с двумя одноименными речушками и главное — Уржумка близко к Миасскому тракту. Из минусов — все заросло лесом и кустарником, так что работы по расчистке начали незамедлительно. Благо и остальной горно-заводской округ с апреля по начало июля занимался рубкой леса.

Но эти земли не шли ни в какое сравнение с теми сельхозугодьями, что Лугинин отписал мне в окрестностях Саткинского завода, вернее — недалеко от Новой Пристани. Конечно, я облизывался на саму Сатку: там прямо на территории поселка залежи магнезита располагаются. Но и немалой части Айской долины был весьма рад, отхватил часть Саткинской и Тырнаклинской волости: там и глина, и бокситные рудники в перспективе, и обжиг известняка под боком, а уж климат для сельского хозяйства — не сравнить со Златоустом в горах.

Ощущать себя зажиточным землевладельцем приятно, но вот нервов и времени устройство двух поселений отняло… Не говоря уже о деньгах…

Размахиваться со строительством особняка, подобно моему компаньону Лугинину — пока постеснялся, но дом для себя на Уржумке заложил капитальный, как подобный и на берегу Ая (дача получилась, в ведении Прохора, которого определил туда старостой). С названием поселка не мудрствовал — пусть будет Уржумкой. И никакой хаотичной застройки, самолично составлял план (как и деревни под Саткой, которую назвал Соколовкой, отдав дань нынешней фамилии) с расчетом на дальнейшее расширении.

Помимо своего добротного дома — начали одновременное строительство ещё нескольких, для Демьяна с Аксиньей и Дитриха. Тот, пока я весь в делах и заботах неусыпно радел о строительстве — подбил клинья к Лизе Андрияновой, сладилось у них все и даже довелось погулять на их свадьбе сразу после великого поста. Помимо этого и у Аксиньи присутствовал, посаженным отцом, по причине её сиротства. А вот когда успели только снюхаться, вроде Дитрих, как и я — не вылазил то с завода, то из лаборатории в госпитале, а встретились два одиночества. В церкви, не иначе! Ну а сейчас молодым семьям строим уютные гнездышки.

Уржумку задумал не просто как поселение свое, но и закрытый городок, прообраз наукограда. До Златоуста недалеко, и в то же время — на отшибе, легче отследить излишне любопытных посторонних, а в том, что такие рано или поздно появятся — я не сомневался. Своей службой безопасности, учитывая ведущиеся и планируемые исследования — следовало озаботиться сразу. А главное — предупредить и поставить в известность Лугинина, с которым у нас постепенно устанавливались весьма теплые отношения.

Тут и деловые интересы переплелись, и личное общение сказывалось — не каждый день, но достаточно часто заходил в гости. Особенно после того, как попросил Татьяну Терентьевну перестать меня закармливать картошкой во всех видах, разбазаривая мой семенной фонд на эту весну. С Ларионом Ивановичем и в шахматы играли, до которых он оказался большим охотником, и на различные темы беседовали: от политики до деловых вопросов. Он мне явно благоволил, а я — учился и старался побольше слушать…

Вот и на этот раз удивил, только я начал про промышленный шпионаж и мерах по его противодействию вещать, как он прервал меня:

— Обожди, чтоб два раза не рассказывать…

После чего позвонил в колокольчик и приказал позвать некого Захара. Как оказалось — смутно знакомого мне дворового Лугинина, которого я считал то ли прислугой, то ли работником при конюшне и на заводе он кем-то вроде возчика работал, в общем — недалеким и отчасти придурковатым холопом. Захар со всей вежливостью поздоровался со мной и не удержавшись — подмигнул. А меня бросило в краску, он же привозил на первых порах котлы и мелочёвку железную, для обустройства мыловарни и печей. Всё то, что мы мимо кассы по договоренности с отцом Дитриха достали. И здесь авторы-альтернативщики, изображающие предков недалёкими людьми — налажали, мягко выражаясь…

Дальше рассказывал уже им двоим, донося свой взгляд на безопасность и меры по предотвращению потери секретов и технологий. Слушали с интересом, Захар так вообще подобрался как хищник, время от времени задавая наводящие вопросы. А после с долей восхищения воскликнул (опять смутив меня), обращаясь к купцу:

— А я вам сразу говорил, Илларион Иванович, зело барин хитромудр! Не токмо железо с завода пиздить может, но и на большее способен!

— Вы уж извините меня, Ларион Иванович! — Повинился, на что тот с доброй улыбкой лишь отмахнулся.

Ну а затем меня знатно повозили носом по столу, во все детали не посвятили, но дали понять: помимо казаков прикормленных — всё в ажуре с безопасностью как на заводе, так и лично в делах Лугинина. Порадовало, что и мой рассказ не признали бесполезным, а главное — с пониманием отнеслись к просьбе помочь и мне с организацией такой службы. Так что двух усыновленных Демьяном парней, Вавилу и Данилу, которые давно уже переросли мыловаренное производство и в освоение грамоты показывали успехи — определили в учебу к Захару, будут периодически перенимать у него опыт, а со временем составят основу моей собственной СБ…

На стройку и первоначальную распашку целины привлекали наемных работников, тут казакам спасибо — у них и не по одной лошади в хозяйстве, и организацией труда нанятых крестьян занялись. И это не считая грандиозной стройки: несколько домов для руководящего состава, бараки для прибывших в начале лета переселенцев купленных (вместо оговариваемых ста человек, Лугинин, расщедрившийся и впечатлившись моими задумками — сто пятьдесят душ мужского пола выделил, не считая домочадцев) и многочисленные хозяйственные строения. Впрочем, щедрость Ивана Ларионовича объяснялась тем, что мастеров и ремесленников заводских среди купленных не было — все из крестьян оказались. Сейчас смешно было вспоминать, как я со своими семьюстами рублями и несколькими тысячами Антона Сергеевича — планировал покорять Урал…

Что в Уржумке, что в Соколовке — сразу же поставили кирпичные заводики (по совести — сараи обычные, разве что большие), начавшие выпуск кирпича для собственных нужд. Несколько механизмов для конного привода установили (цемент, относительно стабильного качества — Дитрих научился делать), в планах было и мельницы поставить, и маслобойни, и пресса для выжимки масла и конопляного семени. Но это всё следующим летом, а пока переселившиеся крестьяне рубили для своих семей дома, не считая обязательных работ. Не всё сразу, как бы не хотелось…

С сельским хозяйством тоже не стал мелочиться: засадил маком и коноплей с изрядным запасом распаханную целину, как и хотел, пшеницей, рожью и овсом остальное. Посадкой картошки руководил лично, в Соколовку выделив лишь ведро Прошке (уже активно освоившего деревянный протез), со строгим наказом следить за этой культурой в оба глаза. Ну и в каждый свой приезд — лично проверял, в каком состоянии находится грядка со «вторым хлебом». И не переставал благодарить провидение за знакомство с Левонтием, садовником Лугинина, который несмотря на заботу о вверенном его попечению саду и оранжерее — находил время и силы помочь, где советом, а где и семенами. Так мы в Уржумке обзавелись тыквой, двадцать плетей росло, обещая порадовать к осени. А то репа и редька несколько приедаются…

Производственный комплекс, он же научный — строить начали основательней, чем покинутый уже к началу лета сарай при госпитале. Мыловаренный и стеариновый цех работали бесперебойно, а Дитрих, с тремя отобранными помощниками — корпел над другими проектами. И довольно успешно: к середине лета таки добившись получения соды из соли и известняка, отработав методику промышленного производства. И с печами для обжига древесного угля всё получилось как нельзя лучше, не сразу, конечно, но уже к осени Ларион Иванович распорядился строить такие повсеместно, заменив доселе существовавшие кустарные способы жжения в кучах и кабанах.

Несмотря на неоднократно вдалбливаемые правила техники безопасности (причем в прямом смысле, телесные наказания здесь не редкость) — не обошлось без типичного русского разгильдяйства. Ладно бы кто, так ведь сам Дитрих отличился, всё-таки жизнь в России перепрошила ему менталитет — это же надо додуматься, совместить опыты по обжигу угля и создание тестирования пароварки (она же автоклав для медицины) в одной печи⁈ Ещё и на обед ушли, казалось бы, что могло пойти не так?

К чести Дитриха, скрывать происшествие он не стал и доложил всё как есть. Правда, после того, как я поинтересовался: на кой-ляд они сушат древесный уголь на печи. С сомнением изучил их попытки реанимировать уголь, даже на зуб попробовал:

— Что-то сомневаюсь я, по ходу — запороли вы его, братцы! Тьфу, какая хрень, как аптечный… Так, стоять, Дитрих! Сушите дальше и и проверяйте, как этот уголь очищает жидкости! Только по правилам, с ведением лабораторного журнала и фиксированием всех результатов! Вы, кажется, активированный уголь изобрели!

Вот всегда подозревал, что немало эпохальных открытий был совершенно в результате нелепых, а порой и трагических случайностей, а сейчас и сам в этом убедился. Вроде мелочь, а и Антон Сергеевич будет доволен, и в производстве он востребован, а уж как с похмелья он помогает, в качестве адсорбента! И от сивушных масел чистит ректификат не в пример качественней, а я то всё голову ломаю, чего у нас с производством спирта такой затык, вернее — с его очисткой…

Демьян, как управляющий нашим разрастающимся научно-производственным комплексом меня полностью устраивал (ещё и лекарю нашему успевал помогать, благо живем в паре часов езды на лошади), но вот его административно-командные методы в отношении крестьян — не очень. Особенно в глаза бросалось разница между переселенцами живущими в Соколовке, под управлением Прохора, и нашими на Уржумке, которыми командовал Демьян. Наши даже маршировали нет-нет, и пороли их с завидной периодичностью, пришлось вникать в это и разбираться, после чего вмешиваться.

Демьян от прямого управления крестьян был отстранен, среди них был выбран староста, с которого теперь спрашивали за исполнение работ и соблюдение порядка, крестьяне с радостью вздохнули, избавленные от строевой подготовки, но телесные наказания полностью себя не изжили. Я в чужой монастырь со своим уставом не лез, тут это в порядке вещей: и Прохор своих провинившихся наказывает, и на заводе применяют, и даже Сашеньку Лугинину иногда порют…

При мысли, что Александру наказывают — посетило двоякое чувство, с одной стороны удовлетворение от того, что хоть кто-то её на место ставит, а с другой — совсем неподобающее волнение. Надо действительно как-то решить вопрос со сбросом накапливающегося напряжения, неизбежного в подростковом и не только возрасте, а то подсознание при мысли о наказании этой малолетней задаваки рисует какие-то возбуждающие картинки в стили лайтового БДСМ…

Аксинья занималась своим хозяйством, получив карт-бланш на работу с травами: коры белой ивы, содержащей ацетилсалициловую кислоту, наготовили с запасом, всё лето собирали и сушили другую траву всевозможную, известную ей. Надо улучить время и поинтересоваться, как у неё дела, может — чего и сам вспомню, поверхностно с фитотерапией знаком. Хотя они там и без меня с Антоном Сергеевичем активно работали, по крайней мере — скооперировались. Претензий со стороны церкви к ней не было, а лекарь вовсю пользовал пациентов их совместными наработками, сам с собой возил баночку крема из мёда, живицы и каких-то трав их изготовления…

С Ларионом, средним внуком купца — за весну и лето сдружились крепко, нормальным парнем оказался, без гнильцы. И возраст у нас биологический одинаковый, и дед его всячески наше общение поддерживал. А мы и тренировались почти каждый день совместно, и Ларион меня сопровождал в поездках, поощряемый дедом, считавшим что внуку общение со мной на пользу идет. Так и повелось, я в Соколовку — а он со мной, ему Ларион старший непременно какое-нибудь задание в Саткинском заводе придумает. Да и просто тянулся ко мне Ларя, на подсознательном уровне, у меня всё-таки жизненный опыт за плечами, а пацан шестой год без отца растет, а деду — некогда им особо заниматься…

Ларион Иванович, скрепя сердце — вложился в расширение Саткинского завода, там с осени планировал начать производство мясорубок и скороварок. Первые экземпляры, как и подобает опытным образцам — вышли хоть и дорогими в изготовлении, но удачными. По нраву пришлись всем, учли все ошибки и недоработки, изготовив ещё несколько прототипов и купец решился на их производство, но это с осени — нет пока тут непрерывного цикла производства.

Разговаривали с ним по этому поводу в самом конце августа, я как раз приехал из Соколовки, проездом через Троице-Саткинский завод. Опять напомнил, что высокотехнологичное производство рентабельней, на что Ларион Иванович с раздражением ответил, что всё понимает, но вот незапланированные траты… И в очередной раз принялся жаловаться на свою нелегкую жизнь, на старшего внука, девятнадцатилетнего Ивана, который в Петербурге остался, отговариваясь службой в Преображенском полку. А вместо службы — пользовался отсутствием родительского контроля по полной, пустившись во все тяжкие.

— А за Александру я любой завод отдам, лишь бы муж был рачительный, навроде тебя… — Словно бы размышляя вслух, скосив на меня хитрый взгляд, выдал Лугинин. — Прахом ведь всё пойдет, прокутят всё, наследнички…

— А два завода дадите, Ларион Иванович⁈ — Подначил его я, вот обещал же, что не будет ко мне с этим приставать, полгода не прошло, как началось!

— Это какие же⁈ — Раненным зверем взревел купец.

— Саткинский и Миасский я бы взял… — Пришла и моя пора помечтать.

— Один только могу, Герман! — Развел руками Ларион Иванович. — Три внука же, а Сашка вообще девка, за неё и одного завода много! Токмо ради тебя готов любой завод на выбор дать!

— Да пошутил я, Ларион Ивванович! — Поспешил его успокоить. — Мы с вашей Александрой на дух друг друга не переносим! Хотя она и очень даже ничего…

— И двести тысяч десятин земли в Куваканской волости отдам! — Решился Лугинин. — Стерпится-слюбится, вожжами всыпешь ей ума-разума после свадьбы!

— Ага, как же… — Отнесся я к этому посулу со скепсисом. — Ларион вон на три года её старше, а и то боится сейчас с ней связываться. Я ей всыплю, а она меня потом или твердым тупым предметом нежданчиком приголубит, либо вовсе потравит… А где эта Куваканская волость?

Купец, довольный, вытащил их шкафа карту округа, поднес поближе свечу и ткнул пальцем. Я присмотрелся, узрел примерную область, куда показал Ларион Иванович (золото рассыпное, золото коренное, никель, медь, железо, графит и прочее!) в голове защелкали цифры, складываясь вначале в миллионы, а дальше в развитие производства, медицины, образования, и просто — на благо страны! Да и если признаться честно, хоть и бесит меня их Сашенька избалованная, но есть в ней что-то такое, недаром нет-нет, да и лезет в голову… В конце концов, восемнадцатый век сейчас или что? А Ларику Златоуст отойдет, да и я помогу в любом случае, не всё золото себе зажму…

За ужином в гостиной, сразу после разговора — искоса поглядывал на Сашеньку, с неудовольствием отметив, что она много сладкого жрет, вон даже прыщик на щеке видно, хоть и замазанный пудрой. После ужина решился, подошел и завел непринужденную беседу, начав с того, что интересно любой девчонке: о косметике, правильном питании и подобной чепухе, ссылаясь при этом на Аксинью и Антона Сергеевича. А что, ведь не слукавил не разу, они не только агитировали пользу использования мыла, но и с моей подачи — комплексную обработку населения проводили, с упором на женщин. Тут ведь что главное — женщине вложить в голову идею, а уж она и мужа приучит, и детей!

Александра, поначалу внимавшая моему монологу благосклонно, на словах что от жирной и сладкой пищи прыщи появляются — вспыхнула, рефлекторно прикрыла рукой щёку и прошипела как кошка:

— Ах вы козел, херр Фальке! Теперь понимаю, куда вы клоните! Да я назло вам вся прыщами изойду!

После чего вначале сунула мне под нос кукиш, затем задрала нос и стремительно удалилась, напоследок ещё обернувшись, усмехнулась и показала язык…