Зал заседаний губернского суда был наполнен торжественной тишиной. Высокие дубовые панели, портрет государя в золочёной раме, массивный судейский стол — всё здесь дышало незыблемостью императорского закона. На узких скамьях теснились чиновники в мундирах, купцы в дорогих рубахах, представители дворянства. Каждый с любопытством взирал на меня, стоящего перед судейским столом. Окна в этом зале пропускали косые лучи заходящего солнца, а лёгкая пыль висела в воздухе.
Я стоял перед трибуной в безупречно сидящем мундире. За последние сутки, которые были отданы на подготовку суда, мною была продумана стратегия достаточно добротно. Всё же, сидящим за судебным столом граф Орлов был никем иным, как близким родственником губернатора Колосова, продолжавшего быть на моём крючке. Вот и выходило, что я был в относительно сильной позиции, сбить с которой меня будет критически сложно. Мне было ясно, что суд не продлится долго.
Граф Орлов, поправив круглые очки, принялся перебирать бумаги, за ночь подготовленные многочисленными помощниками. Взгляд его метался между строк, а на лице читались раздумья.
— Ваше сиятельство, — сухо начал судья, — вам предъявлено обвинение в самовольной расправе над управляющим частными шахтами Лебедевым. Как вы можете это объяснить?
— Ваше благородие, — я легко поклонился и посмотрел прямо в глаза судьи, — позвольте небольшое уточнение. Сейчас речь идёт о человеке, который несколько лет систематически разворовывал казну, воровал еду у рабочих и подписывал им смертные приговоры, отправляя их в аварийные штольни? Если речь именно о нём, то поспешу вас уверить, что я сделал доброе дело, отправив на тот свет одного из худших людей, склонивших к смерти множество добрых служителей короны.
Зал охнул, а брови судьи поднялись вверх с неожиданной скоростью:
— Это серьёзные обвинения! Где ваши доказательства?!
Я медленно раскрыл лежащий подле моей стойки портфель. Оттуда медленно стали появляться журналы и большие книги. Не прошло и минуты, как передо мной появилась целая башня из разномастных книг, отличающихся друг от друга широкими разноцветными корешками. Тут же появился один из судейских помощников, который быстрыми движениями взял всю мощную стопку книг, перенеся их на судейский стол графа Орлова.
— Это есть ничто иное, как оригинальные отчёты ревизионных комиссий, которые Лебедев пытался в срочной порядке уничтожить в день беспорядков. Обратите пристальное внимание на страницу семнадцатую третьего отчёта.
Граф Орлов, протерев линзы очков шёлковым платком, принялся внимательно изучать бумаги, перелистывая страницу за страницей. Читал он внимательно, постоянно озираясь на меня, пока собравшаяся публика перешёптывалась между собой. Радовало, что позиция толпы была как минимум нейтральной, не склоняясь к той или иной стороне конфликта.
— Князь, почему вы не передали эти сведения законным путём?
— Уважаемый граф, как вы можете себе это представить? Когда я прибыл на шахты во время проведения собственного расследования, то сразу же оказался в центре событий. Рабочие, в праведном гневе, ведомые своим правом, хотели учинить справедливый суд над управляющими. Также они уже сделали несколько жалоб, направив их в канцелярию мирового суда, но ответа не последовало.
— И вы решили, что имеете право вершить правосудие самостоятельно?
— Когда толпа рабочих подошла с требованиями к конторе, то Лебедев стрелял в рабочих первым. Он нарушил всевозможные законы нашего государства, а значит стал фактическим преступником.
— Вы утверждаете, что действовали в состоянии крайней необходимости?
— Я действовал, как дворянин, поклявшийся защищать честь и достоинство подданных государства Российского. Если суд считает, что мои действия равны преступлению, то я готов понести всю полноту ответственности.
— Господа, нам нужно совещание.
Группа людей двинулась в сторону отдельной комнаты. Тяжёлые дубовые часы в углу зала отсчитывали секунды глухим, размеренным стуком. Я стоял у окна, наблюдая за тем, как солнечные лучи медленно ползут по полированному полу.
Я перевёл взгляд на портрет императора, висевший над судейским столом. Холодные глаза царя, казалось, смотрели прямо на меня. Я мысленно перебирал всяческие возможные исходы, каждый раз возвращаясь к тому, что любой возможный приговор будет для меня с положительным исходом.
В зале стало так тихо, что было слышно, как один из судей сдержанно вздохнул, потирая переносицу. Воздух наполнился запахом воска, чернил и лёгким ароматом лаванды от платков знатных дам, присутствовавших на процессе.
Наконец, председатель суда отложил в сторону документы и поднял голову. В его движении читалась решимость объявить вердикт. Все присутствующие замерли в ожидании.
— Учитывая представленные вами доказательства, а также безупречную репутацию рода Ермаковых, суд постановляет прекратить дело. Действия князя Ермакова считаются правомерными.
Как только суд наконец выдал своё решение, то я сразу приказал направляться в сторону дома Ливенов. Благо Семён, уже успевший завести полученный во временное пользование автомобиль, сидел, опираясь спиной на капот. Моё возвращение он встретил улыбкой и отсалютовал зажжённой трубкой, откуда шёл запах сдобренного неизвестными травами табака.
Машина остановилась перед домом Ливенов, прямо в тени старых лип, посаженных ещё дедом нынешнего графа. Окна горели тёплым светом, но в этом свете не чувствовалось вообще никакого уюта, заменённого сейчас нездоровой настороженностью. Последний раз я был здесь меньше недели назад, прямо в день помолвки, когда воздух не был отравлен подозрением. Тот вечер наоборот был полон веселья ровно до того рокового выстрела, повлёкшего за собой череду очень неприятных событий.
Граф Ливен сидел в кабинете, откинувшись в дорогом кожаном кресле с высокой спинкой. Его некогда мощная фигура казалась уменьшенной, плечи узкими, скукоженными под тёмным атласным халатом. Некогда выразительное лицо теперь стало бледным, с плотными тенями под глазами, но вот взгляд не изменился. Он остался всё таким же, каким был в далёкой жаркой Персии — острым, проницательным.
— Ну что, зять, — произнёс Ливен, даже не предлагая сесть, — я уже наслышан о том, что ты устроил в городе настоящее представление. Да-да, не удивляйся — в наш просвещённый век новости доходят очень быстро.
— Нужно было, чтобы перед томским людом я остался чистым. — Я подошёл к рабочему столу графа и положил перед ним свою кожаную папку, внутри которой находилось постановление суда о моей невиновности, — Иной раз приходится действовать быстрее, чем получается придумать нормальный план.
— Вот только зачем было убивать Лебедева? Прошло не больше недели, как ты стал мужем для моей дочери, как уже наворотил столько дел, что твой далёкий дед будет гордиться.
— Зато теперь моё личное расследование продвинулось гораздо дальше. А вам бы, папенька, — последнее слово я произнёс с некоторым весельем в голосе, — было бы значительно лучше полежать подольше в больнице, а не возвращаться в имение. Там вы были под присмотром лучших врачей. Не пришлось бы каждый раз ждать, пока лекари доберутся из города.
— Единственное, что меня сейчас заботит, так это благополучие жизни своих детей. Надеюсь, что Анна сейчас чувствует себя хорошо? Всё же, отдавал я её за князя из древнего и славного рода, а не возможного преступника, который собственноручно дошёл до дела палачей.
— Не извольте беспокоиться, ваше благородие. Анна под охраной в моём имении, а в будущем необходимость в охране исчезнет полностью.
Отдыхать мне было некогда, а потому же вечером я был в городе, стоя в тени арочного прохода между двумя кирпичными зданиями. Тяжёлая винтовка Мосина висела у меня за спиной на ремне, а ладонь в который раз пересчитывала насыпанные в кармане патроны россыпью. Страшно хотелось прикрыть глаза, провести хоть немного времени на мягкой перине после последних дней, наполненных бесчисленным стрессом, но делать было нечего — нужно было доводить дело до конца.
Семён затаился на противоположной стороне улицы. Его фигура в сером кафтане сливалась с каменной кладкой старого здания. Только бледный лунный свет иногда выхватывал отблески винтовочного ствола. Мы ждали уже больше часа, но я не отдавал приказа к уходу. Я понимал, что главным нашим оружием сейчас являются не воронёные револьверы или мощные винтовки, а терпение.
Город спал, лишь редкие огоньки в окнах говорили о том, что не все ещё легли. Именно из ночной темноты вышел высокий мужчина в длинном драповом пальто, шагающий быстрой, но осторожной походкой. Когда он прошёл под редким фонарём, то свет на мгновение выхватил из темноты худое лицо с резкими чертами — узкий подбородок, впалые щёки, тёмные глаза, бегающие по сторонам. Это был Арсений Голиков. Именно он был странным помощником Петра Ливена. Человеком он был скрытным, но всегда готовым выполнять любую проблему за мешок со звонкими монетами.
Мужчина остановился, будто почувствовав неладное. Его рука нервно дёрнулась к внутреннему карману пальто, но в этот момент я уже вышел из темноты, прижимая винтовку к плечу.
— Стоять!
Мой окрик оказался неожиданно резким и громким. Эхо отразилось от ночных городских стен. Человек замер, но вместо ожидаемого страха и оцепенения, Голиков, наоборот, наполнился решимостью. Рука его рванулась к поясу, где под полами плаща наверняка находилась кобура с оружием. Выстрелы прогремели почти одновременно. Моя пуля просвистела над головой графского помощника, а пуля Семёна щёлкнула о каменную кладку, которой была выложена улица.
Ответом стал оглушительный выстрел. Пуля просвистела в сантиметре от моего виска, оставив после себя запах пороха и звон в ушах. Семён ответил точным выстрелом с той стороны улицы, но Голиков уже успел нырнуть в тёмный проход между зданиями.
— Чёрт! — выругался казак, выпрыгивая из защищающего его укрытия.
Я уже мчался вперёд, гулко стуча каблуками сапог по брусчатке. Впереди мелькнула тень, и стало ясно, что Голиков, прихрамывая, скрылся за углом. На мокрых от тумана камнях остались алые капли, и это было радостной вестью, ведь Семён всё же умудрился зацепить нашу цель.
Погоня превратилась в безумную гонку по узким улочкам и переулкам индустриального города. Революционер знал местность гораздо лучше. Ему удавалось маневрировать, несмотря на ранение ноги. Голиков резко сворачивал то влево, то вправо, исчезая в арках и снова появляясь на освещённых участках. Не будь он раненым, и тогда наверняка успел бы скрыться в этом бесконечном кирпичном лабиринте. Один раз я едва не настиг беглеца, но преследуемый ловко смог опрокинуть бочку на моём пути, которую пришлось перепрыгивать прямиком на ходу в ночной тьме.
Запыхавшись, мы выбрались на набережную. Голиков был к тому моменту уже на другой стороне канала. Я прикинул было приклад винтовки к плечу, но силуэт беглеца растворился в ночном тумане. Со злости я сжал кулаки, ведь цель была так близко, но стечением обстоятельств Голиков смог убежать.
— Едем к цирюльнику. Эта сволочь ранена, а значит пойдёт к нему.
Вдвоём мы прибыли к нужному дому, когда до рассвета оставалось не больше получаса. Дом выглядел полузаброшенным, ведь ставни закрыты, крыша прохудилась, но тонкая струйка дыма из трубы выдавала присутствие людей внутри.
Я медленно опустился на одно колено, пальцы привычным жестом проверили затвор винтовки, убедившись, что патрон уже в патроннике. Семён, присевший рядом, жестом показал на тёмные фигуры у заднего входа — трое вооружённых людей, которые слишком бдительно осматривали окрестности, чтобы быть простыми сторожами.
Первый часовой даже не успел понять, что вообще происходит. Семён с шашкой в руке появился за его спиной как призрак. Сильная рука резко дёрнула голову назад, а шашка рассекла горло, окропляя траву кровью. Второй охранник, услышав шорох, попытался было обернуться, но в этот же момент на его затылок опустился приклад моей винтовки, проламывая кость. Вот только третий оказался опытнее. Он успел крикнуть что-то нечленораздельное, прежде чем пуля пробила голову прямо между бровей.
Не успел ещё труп упасть на землю, как мы ворвались внутрь дома, где нас встретили вспышками выстрелов. Пуля просвистела в сантиметре от головы, вонзившись в деревянный дверной косяк. Семён ответил быстрым выстрелом, но пуля пробила только лишь масляную лампу, полностью погрузив помещение в непроглядную темноту.
Последовала короткая погоня по узкой лестнице. Хлопнула дверь, отрезая нам проход, но мощный удар ногой в область замка заставил дверь треснуть, осыпавшись сотнями мелких щепок.
Пред нами открылась картина того, как у окна стоял Голиков, пальцами сжимая револьвер, а другой ладонью стараясь закрыть серьёзную рану на боку. Сквозь плотно сжатые пальцы сочилась горячая кровь.
Два выстрела грохнули в маленькой комнатке практически одновременно. Голиков, целившийся неточно, паля от бедра, нажал на спуск, и револьверная пуля сбила с моей головы кепку-восьмиклинку, оставив неглубокую рану на голове. Кровь заструилась по голове, заливала волосы, превращая их в корку. Ответный выстрел казака оказался куда результативнее. Уж не знаю, как у этого сына степей так получилось, но стрелял он быстро, совсем не теряя точности. Две пули, одна за другой, влетели в грудь Голикова, попадая в диаметр не больше дикого яблока. Сам противник оседал медленно, отпустив упавший на половицы револьвер. Он схватился за грудь, быстро бледнея и стараясь хоть немного перекрыть появившуюся рану, откуда обильно текла рубиновая жидкость. Она просачивалась между пальцев, текла по одежде и образовывала небольшую лужицу на полу.
Когда противник совсем обессилел и упал на пол, то я наконец вырвался из липких объятий оцепенения от наблюдения за чужой смертью и наконец побежал к мужчине. Пальцы прижались к его холодеющей шее, и ещё несколько секунд мне приходилось концентрироваться, прислушиваясь к своим ощущениям. Чуда не случилось, и пульса не было совсем. Даже малейших ударов сердца заметить не получалось. Да и крови вылилось изрядно, а потому я отпустил тело мужчины, витиевато выругавшись при этом.
Я желал допросить его, но сделать этого, по вполне объективным причинам, сделать было невозможно. Уж не знаю, куда отправилась его душа, но оттуда доставить её для допроса не получится.
— Ищем. Должны быть улики. Этот хитрый чёрт не стал бы действовать без них.
Поиски заняли далеко не одну минуту. Казалось бы, чего сложного в том, чтобы проверить небольшой домик, но вот и мы были точно не профессиональными сыщиками. Приходилось обследовать каждый уголок, оттаскивать мебель, проверять всевозможные ниши, внутрь которых можно было спрятать хоть что-то.
Семён нашёл нужную нам вещь, когда нас обоих уже залило липким потом и мы тяжело дышали от насыщенных прошлых суток. Казак обнаружил спрятанные под половицей бумаги — письма, карты, финансовые отчёты, которые проливали свет на творящийся в Томской губернии заговор. Я аккуратно и медленно свернул документы и сунул их во внутренний карман. Мы вышли из дома цирюльника, оставив позади три трупа охранников и тело человека, который мог бы рассказать нам так много, но унёс свои тайны в могилу. Рассвет только начинал разгораться на востоке, окрашивая небо в кровавые тона, когда мы погрузились в машину и отправились обратно.