Князь поневоле. Потомок Ермака

Глава 17

Утро начиналось с непривычной суеты. Солнце едва успело коснуться лучами сибирскую столицу, а один из богатейших домов Томска уже гудел, напоминая потревоженный пчелиный улей. Сегодня предстояло очень важное событие — обручение, бывшее последним шагом перед самой свадьбой, и все, от лакеев до охраны, носились по коридорам, словно подгоняемые божественным бичом.

Я стоял у окна, наблюдая за тем, как дворовые рабочие сметают первые опавшие листья, и ловил себя на мысли, что нервничаю сильнее, чем если бы меня встретили опричники.

Надо сказать, что я никогда не представлял себя в роли мужа. В прошлой жизни у меня банально не было времени для того, чтобы налаживать свою личную жизнь, поскольку всё своё свободное время я пренепременно тратил на устройство своего дела. Раньше мне вовсе казалось, что на это не стоит тратить время, но сейчас мне приходилось приготовиться к свадьбе с девушкой, которую в своей жизни я встречал всего пару раз. Не было ни долгих переписок, ни конфетно-букетного периода, ни поцелуев украдкой — всё решалось договором двух мужчин, решивших породниться во имя удачно живущего бизнеса. Да, не стоит думать о том, что человечество полностью отказалось от подобного рода браков, ставших характерными для богатых и властных, но для меня династические браки несколько пугали, оставаясь диким пережитком прошлого. Вот только теперь я сам стал частью этого пережитка, оказавшись едва ли не главным выгодополучателем.

— Ваше сиятельство, — раздался за спиной спокойный голос Владимира, — Пора облачаться. Гости уже ждут.

Старый камердинер держал в руках тёмно-синий костюм, сделанный под манер мундира, с серебряным шитьём — парадный, тот самый, что пошили специально к этому важному дню. Мне не хотелось вспоминать, сколько вообще денег пришлось потратить на этот костюм и одежду для слуг и остальных членов семейства.

— Спасибо, Владимир Иванович, — кивнул я, отходя от окна и поглотившего меня потока мыслей.

— Не извольте волноваться, ваше благородие, — проговорил Владимир, помогая надеть мне сюртук, — Всё пройдёт как по маслу. Не просто же так вы вложили столько сил в свадьбу.

— Да не в церемонии дело, — усмехнулся я, беззлобно отмахиваясь от своего помощника, — Просто… Странно как-то это, Владимир.

— Жениться?

— Нет-нет. Осознавать, что скоро я перестану быть просто Игорем Ермаковым. Я больше не буду самым обычным фабрикантом в высшем сословии.

— А кем вы будете, ваше сиятельство?

— Муж. Возможно, что вскоре стану отцом. Главой семейства, — пробормотал я, — Это слишком странное ощущение, его сложно описать словами.

— Но князем-то вы быть не перестанете, — старик по-доброму улыбнулся, — Так что не извольте мучить себя тяжёлыми думами. Да, теперь вы будете носить на своём безымянном пальце ещё одно кольцо, но больше ничего страшного для вас не произойдёт. Вы продолжите развивать наш сложный край, будете выдумывать новые изобретения, но ничего более страшного. Конечно, рано или поздно вы обрадуете всех нас новым ребёнком вашего воистину легендарного семейства, но и через это проходит практически каждый мужчина, а уж вы и подавно сможете справиться с отцовской ношей.

Дверь в комнату приоткрылась, и внутрь ввалился Семён. Казак был в самом нарядном одеянии и держал двое ножен с двумя же филигранно откованными саблями внутри них. Даже сами ножны были прекрасны: дорогой телячьей кожи, украшенные драгоценными камнями, жемчугом и тонкими золотыми нитями.

— Вот, княже, начистил так, что можно как в зеркало смотреться! — объявил Семён, сверкая всё такими же безупречно начищенными зубами, — Даже у офицеров таких прекрасных сабель не будет, как у вас.

— Ты, Семён, обычно хмур как небо над Невой, а теперь улыбаешься вовсю. Кажется, что ты даже больше меня радуешься, — заметил я, принимая оружие из рук всадника и располагая его на кожаном же ремне.

— А как может быть, княже?! — Семён хлопнул себя по бедру и со свистом выхватил из ножен саблю, сделав несколько быстрых выпадов, отчего воздух засвистел в полутора метрах от меня, — Сейчас венчанье, а скоро и свадьба, а за ними гулянье. Хороший алкоголь, прекрасные девушки… Разве может тут не радоваться, княже?

— Хватит болтать, Семён, — перебил радующегося всадника камердинер, — Князю к невесте ехать надобно, а ты за конвой главный. Казаков уже построил для выхода?

— А как же? — нисколько не обиделся казак, — Все на лучших рысаках, в лучшей форме и оружии таком, что государевы гвардейцы обзавидуются! Одна команда, и мы сразу готовы выдвигаться.

— А Анна Николаевна уже готова? — спросил я, посматривая на наручные золотые часы, нервно глядя на постепенно движущуюся секундную стрелку, — Времени ещё не столь много. Кажется, выдвигаться ещё рано.

— Готова-то готова, — усмехнулся казак, — да только братец её, Пётр Николаевич, странной какой-то. Ходит нервный, дёрганный, будто не сестра его венчаться будет, а Страшный Суд вечером начнётся.

— Ну что ж, — тяжело вздохнул я, натягивая белые кожаные перчатки, — Поехали.

В особняке Ливенов царило ещё большее оживление. Лакеи в ливреях сновали по лестницам, а из дамской комнаты Анны доносились взволнованные голоса горничных и вкрадчивые наставления модистки. Гости ещё не успели прибыть, но все были готовы к тому, что вскоре дом наполнится множеством дорогих гостей.

В гостиной меня встретил сам Николай Петрович Ливен на богато украшенной инвалидной коляске. Этот человек определённо хотел, умел и любил показывать собственное богатство. На нём был не просто дорогостоящий костюм, сшитый идеально по снятым с графа меркам, множество украшений, демонстрирующих прекрасную работу ювелирных мастеров. Но больше всего поражала коляска. Если бы государь России был инвалидом, то ему совершенно точно не было бы зазорно сидеть на подобной коляске. Весь корпус был покрыт тонкой выделки золотистыми пластинами с аккуратнейшей гравировкой. Они дополнительно украшались гравированными драгоценными камнями, жемчугом и прусским янтарём.

— Ну, князь, — произнёс спокойным голосом бывший дипломат, протягивая руку, — Готовы к тому, чтобы стать частью нашей семьи?

— Более чем, ваше благородие, — ответил я, пожимая его мощную крепкую ладонь, которая была настолько сильной.

— Папа, перестаньте его пугать, — раздался лёгкий, как весенний ветер, голос.

Я обернулся, чувствуя дуновение ветра, нежностью погладившее меня по открытой шее. Анна стояла на лестнице, и на мгновение у меня перехватило дыхание. Она была одета в платье цвета утренней зари — нежно-розовым, с кружевами и жемчужными нитями, а в тёмных волосах уже блестела дорогостоящая диадема, полученная в наследство от давно погибшей матери семейства.

— Вы… прекрасны, — вырвалось из груди у меня, пока я заворожённый не отпускал руки отца девушки.

— А вы очень галантны сегодня, князь, — ответила Анна, лишь слегка покраснев от моих слов, но сверкнув глазами.

— Ну вот, — раздался недовольный голос Петра, появившегося из-за колонны, — Теперь можно и в церковь ехать. Только, Игорь Олегович, смотрите…

— Пётр, — строго предупредил граф, метнув в сторону сына взгляд, полный стали.

— …чтобы сестре было хорошо, — закончил юноша, всё же не удержавшись от лукавого взгляда.

Я холодно улыбнулся будущему шурину: — Обещаю.

Церковь Святого Исаакия сверкала позолотой и сотнями горящих свечей. Высокие своды, расписанные ликами святых, словно парили над нами божественными облаками, а густой аромат ладана смешивался с тонким запахом белых лилий, усыпавших драгоценный алтарь.

Я стоял у аналоя, сжимая в руках тяжёлое Евангелие в серебряном окладе, и чувствовал, как учащённо бьётся сердце. Рядом, чуть поодаль, выстроились свидетели — Семён в парадной черкеске с кинжалом на поясе и Пётр Ливен, неожиданно серьёзный в своём строгом фраке. Он нисколько не уступал остальным взрослым мужчинам сегодняшнего дня, несмотря на собственный недуг. Бывший дипломат был человеком, способным заткнуть всех одним только взглядом, и эта внутренняя мощь вызывала внутри меня трепет. Мало ранее я встречал подобной силы людей, но мой будущий тесть оказался именно такой серьёзной фигурой.

Толпа гостей — родня Ливенских, друзья домов, высший офицерский состав Томской губернии, фабриканты, богатые купцы, казаки — заполнила храм. Шёпот, шорох шёлковых платьев, лёгкий звон шпор… Всё сливалось в единый гул, который вдруг оборвался, как по мановению дирижёрской палочки.

Заиграл хор.

Я обернулся. В проёме двери, залитая мягким светом, падающим из-под купола, стояла Анна.

Белое платье, расшитое серебряными нитями, лёгкая фата, сквозь которую угадывались её черты… Она шла медленно, опираясь на руку отца, и мне вдруг показалось, что время остановилось. Николай Петрович, обычно невозмутимый, сегодня с трудом скрывал волнение — его губы плотно сжаты, а в глазах, обычно холодных, читалась глубокая нежность.

Граф Ливен бережно передал мне её руку — тонкую, почти невесомую в моей ладони. Она была прекрасна как летний рассвет и столь же свежа. Девушка казалась мне едва ли не сошедшей со страниц романов Серебряного века — прекрасной, чарующей, пленительной. Анна заставляла сердце трепетать даже несмотря на то, что мы были знакомы всего по нескольким встречам. Она была молода, я чуть старше, но даже так сегодняшнее событие заставляло мои ноги дрожать страшнейшим образом.

— Берегите её, князь, — тихо сказал старый дипломат.

— Жизнь свою положу, но она будет счастлива, — всё также тихо заверил я Ливена.

Священник стоял перед аналоем, словно высеченный из старого дуба — высокий, чуть сутулый, с седой бородой, которая, как серебряная река, ниспадала на его рясу. Лицо священника было изборождено глубокими морщинами, каждая из которых казалась отметиной прожитых лет и тысяч прочитанных молитв. Однако в этих морщинах не было ни усталости, ни тяжести — лишь спокойная, почти царственная мудрость, будто он знал все тайны, которые когда-либо шептали под сводами этого храма.

Руки священнослужителя, крупные и узловатые, с выпуклыми венами, лежали на Евангелии с той же уверенностью, с какой воин опирается на меч. Пальцы, чуть желтоватые от ладана, двигались неторопливо, будто каждое прикосновение к страницам Священного Писания было осознанным жестом — не просто обрядом, а беседой с чем-то вечным.

Глубоко посаженные глаза под густыми, нависшими бровями горели тихим светом. Казалось, в них отражались все свечи храма, все молитвы, когда-либо произнесённые под этими сводами. Когда он поднял взгляд на нас, то на мгновение мне показалось, что он видит не просто жениха и невесту, а саму судьбу. Всего лишь на долю секунды я почувствовал, что этот священнослужитель прочувствовал всего меня.

— Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа…

Мы опустились на колени.

Кольца, возложенные на аналой, сверкали в свете свечей. Моё — простое, золотое, с выгравированным гербом рода Ермаковых. Её — украшенное небольшим бриллиантом, окружённым великолепными сапфирами.

— Обручается раб Божий Игорь рабе Божией Анне…

Я почувствовал, как её пальцы слегка дрожат, когда надевал ей кольцо. Затем моя очередь — металл, тёплый от её прикосновения, скользнул по моей фаланге.

— Господи, Боже наш, славою и честию венчай их на небесах.

Голос священника сливался с пением хора. Венцы опустились — сначала на мою голову, потом на её.

— Прими венец их в Царствии Твоём…

После венчания гости высыпали на церковный двор, где уже гремели бубенцы запряжённых троек. Утренний воздух звенел от смеха и пересудов — деревенские бабы в цветастых платках тут же принялись осыпать нас с Анной молодых пшеном, приговаривая:

— На детушек, на богатство, на долгую радость!

Праздник перешёл в просторную графскую усадьбу, хотя сам её хозяин после венчания велел убрать половину позолоты и сервировать столы по-семейному. Дубовые скамьи, домотканые скатерти, глиняные горшки с щами да чугунки с гречневой кашей — всё дышало русским народным духом. Помпезный граф неожиданно изменился, попытавшись добавить всё большей народности.

Первым поднялся Семён, бряцая ножнами с саблей:

— Эх, пропью шапку, коли не выпью за молодых!

Казак подхватил стопку водки, залил её в рот, рванул со стола каравай и, отломив мощную горбушку, обмакнул её в хрустальную солонку и подбежал к нам, протягивая хлебобулочное изделие.

— Откушайте вместе, чтоб век не браниться!

Анна смущённо укусила краюшку, а я хватанул мощный кусок, почувствовав, что моя новоиспечённая не просто так поскромничала, специально позволив мне победить в этом фальшивом традиционном соревновании. Едва я оторвал часть каравая зубами, как сразу грянуло дружное "Горько!".

Пришлось целоваться под одобрительный гул собравшейся толпы. Гостей было настолько много, что они не умещались в одной зале, а потому было слышно, как гуляют люди меньшего ранга, чем высокие чины, поместившиеся внутри шикарного здания, но вскоре внутри стало душно настолько, что столы пришлось перетаскивать на улицу, где собралась разномастная куча людей из сотен гостей.

Когда вынесли несколько поросят с хреном и десятка полтора бочонков мёда, то выпившие казаки и офицеры пустились в пляс, несколькими десятками глоток запевая "Барыню". Музыканты едва поспевали за разыгравшимся гостями.

— Ну-ка, княже, покажи удаль!

Мне подсунули штоф с перцовкой. Стараясь сильно много не дышать, я выпил небольшой бутылёк залпом, отчего толпа ахнула и одобрительно засмеялась. Пара казаков вскочили на стол и принялись танцевать в присядку. Это празднование поражало глаз, ведь в свадебном веселье гуляли сразу несколько сословий, позабыв о своих различиях и предаваясь общему веселью за создание новой ячейки общества. Веселье это захватывало дух, часть казаков и лихих офицеров попытались взяться за оружие и начать палить в воздух, но остававшийся относительно трезвым граф приказал оружие убрать.

Уж не знаю, сколько в тот день я выпил алкоголя, но в один момент все лица стали перемешиваться между собой. Мне было сложно запомнить всех тех, кто предлагал мне выпить. Там были и офицеры, были купцы и казаки, казалось, что даже один из прибывших в дом священников также испил со мной чарку, да и конюха графа я не обошёл стороной, испив с ним стопку водки.

Веселье шло через край, часть гостей уже спала на столах или отправилась по своим каретам, собираясь переночевать в собственных жилищах. Единственные, кто сохраняли трезвость, так это многочисленная прислуга, занятая приготовлением еды и раздачей всяческих вкусностей. Им множество раз предлагали испить вместе с хозяевами и гостями, но те стойко отказывались. Всё же, именно от них во многом зависело продолжение веселья.

Алкоголь действовал на меня гораздо слабее, чем на остальных посетителей празднества, а потому я смотрел с каким-то странным удовольствием на то, как люди празднуют, но в один момент я остановился, сконцентрировался на одном из гостей. Это был слуга графского сына, и он был трезв. Мужчина что-то говорил одному из слуг, а затем быстро исчез.

Далеко не сразу я придал какое-то значение этому человеку. Возможно, что мои подозрения в его сторону были бессмысленными, но в шум празднества вклинился одинокий хлопок выстрела. Люди не сразу обратили внимание на него, ведь пьяные гости слишком сильно хотели пострелять, и алкогольный задор был сильнее здравого смысла, но затем звуки веселья разрезал тонкий женский крик.

— Графа подстрелили!