Князь поневоле. Потомок Ермака

Глава 18

Выстрел прозвучал внезапно — сухой, короткий, почти незаметный в общем гаме.

Сначала никто не понял, что вообще произошло. Лишь граф Ливен резко дёрнулся, словно его ударило током на одном месте. Его пальцы вцепились в край стола, опрокидывая графин с наливкой и стягивая с громадного стола толстую тканевую скатерть. На белой холщовой рубахе, чуть левее, ниже области сердца, проступило маленькое алое пятно. Оно растекалось быстро, жадно пожирая чистую ткань, превращаясь в постепенно темнеющую дыру.

Всего на мгновение наступила по-настоящему гробовая тишина. Она была странной, будто кто-то разом выключил весь шум. Замолчали голоса, прекратилась музыка, замолк звон бокалов, и даже шуршание горящего костра прекратилось всего на секунду.

Затем всё взорвалось в момент.

Анна вскрикнула тонким голосом. Семён бросился в мою сторону, поскользнувшись в луже вина. Женщины завизжали, мужчины закричали, кто-то орал, взывая к докторам, вот только единственный лекарь, что был на этом празднике, уже давно лежал полностью пьяный, не способный осознать собственное имя, а уж о помощи говорить не стоило. В это же время граф медленно сползал со своего кресла, и его густая, ещё горячая кровь уже чернела на траве.

Я даже не заметил того короткого мгновения, как оказался в седле. Уж не знаю, какова была причина этого. Может быть, это было множество промилле, что содержалось в моей крови, а может, и тонна адреналина, в один момент появившаяся в крови, но я готов был использовать все свои силы, чтобы догнать стрелка. Не было страха, не было даже малейших опасений — только желание уничтожить нападавшего.

Где-то в темноте, прямо за воротами усадьбы, дробно застучали подкованные копыта удаляющегося нападавшего стрелка. Мой вороной конь, почуяв ярость своего хозяина, рванулся с места без разгона, без понукания, без команды. Сзади же, тяжело дыша, запрыгнул в седло и поскакал пьяный Семён. Прямо на ходу он лихо выхватил револьвер, приготовившись палить по стрелку прямо из седла.

Ночь была лунной и светлой, но сибирский лес впереди стоял чёрным непроглядным саваном, словно смешанная с пеплом смоль. Тропа вилась между деревьями, и я пригнулся к гриве, чувствуя, как свежий ветер сгоняет опьянение и режет лицо. Где-то впереди зазвучал сдавленный крик и треск сучьев.

— Вижу! — рявкнул скачущий сзади Семён.

В просвете между елями мелькнула фигура всадника. Он был в красной ливрее прислужника, распространённой среди слуг, занятых обслуживанием празднества соединения двух семейств. Одёжка его была не самой удобной и очень заметной даже в ночной темноте. Он петлял между деревьев, мелькая красным пятном в плотном заборе стволов. Я же старался не кричать, держал дыхание и лишь бил пятками сапог по бокам своего вороного коня, стараясь настигнуть цель.

Первый выстрел казака прозвучал глухо — пуля ударила в ствол сосны, осыпав целое облако коры. Семён был отличным стрелком, он был способен попадать даже на скаку. Я попытался сделать хотя бы один выстрел из своего револьвера, но попытка не увенчалась успехом. Мне было сложно даже удержаться на спине своего скакуна на большой скорости, отчего страх бил в мозг, даже если на мгновение я отпускал стремя.

Семён выстрелил ещё раз. Второй выстрел был уже ближе, просвистев в нескольких сантиметрах от головы лошади. В этот момент мы вышли на прямую тропу, тянущуюся между двух плотных лесных стен, отчего свернуть в сторону было банально невозможно.

Лошадь убегающего шарахнулась в сторону, напуганная страшным свистом пролетающей рядом свинцовой пули. Эта секундная заминка стала для меня шансом. Я прикрикнул на своего коня, ударил его по бокам крепкими каблуками сапог, и воронёный скакун ускорился.

Мы столкнулись прямиком на полном скаку. Лошадь убегающего стрелка споткнулась, её ноги заплелись, и на скорости она врезалась в стену древесных столбов. Всадник вылетел из седла, перевернувшись через голову, а четвероногое животное закричало от страшной боли, которая охватила его тело.

Нужно было отдать стрелку должное — он быстро вскочил на ноги, несмотря на тяжёлое падение, наверняка сопровождаемое болью. В его руках уже оказался длинный вытянутый нож, искривлённый посередине, больше походящий на турецкий ятаган, нежели обычный крестьянский тесак.

— Стоять, Семён! — рявкнул я на спрыгивающего с седла казака, который уже выхватывал саблю, — Я сам справлюсь! Если вмешается, то уж отсеку!

Противник оказался опаснее, чем можно было предположить. Стрелок был невысоким, коренастым, он двигался с кошачьей грацией, перекатываясь с носка на пятку. Во всех его движениях, в эмоциях и дыхании чувствовалась опасность.

Я сделал выпад вперёд, сабля описала чёткую дугу от правого плеча к левому бедру. Стрелок отпрыгнул назад, но не просто так, ведь одновременно с отступлением ударил снизу, едва не зацепив моё запястье. Я успел закрыться клинком, сталь звякнула, высекая чахлый сноп искр. Я ощутил, как по спине пробежали мурашки, ведь среагируй я чуть позже, всего на пару секунд, то лишился бы всех пяти пальцев. Это дало понять, что передо мной был не просто наёмник, фанатик или обычный разбойник, а мастер ближнего боя, отыскать которых ещё нужно постараться.

Ярость закипела в груди, разжигая сердце и ослепляя нормальное сознание. Я видел перед собой не просто стрелка, сделавшего страшную попытку лишить графа жизни, а ключ к раскрытию куда более страшных дел, которые могут стать серьёзной опасностью для моего семейства. Ноги сами понесли меня вперёд, сабля засвистела в воздухе, нанося серию быстрых рубящих ударов. Бывший хозяин успел натренировать собственное тело, соответствуя званию русского аристократа, а потому я пользовался любой возможностью. Правый бок, левое плечо, снова правый бок — удары лились непрерывным потоком.

Вот только убийца был не пальцем деланный. Он не пытался блокировать удары своим вытянутым тесаком, вместо этого уходя корпусом, отклоняясь, пригибаясь. Его нож то и дело совершал опасные выпады — короткие, точные, словно укусы змеи. Один такой удар распорол мне рукав, оставив на коже тонкую полоску, быстро начавшую кровить, заливая одежду этой горячей жидкостью.

Я стиснул зубы. Боль была острой, но не ослабляла меня, наоборот, обостряя чувства и позволяя мне сражаться куда эффективнее. Я вдруг ощутил, что осознал ритм боя. В следующий момент, когда противник сделал выпад, я не стал отступать. Вместо этого я резко шагнул вперёд, подставляясь под удар.

Противник не ожидал подобного шага, и нож коснулся плоти, прорезав одежду, как нож тёплое масло. Занесённая для удара сабля врезалась в основание шеи стрелка. В последний момент он дёрнулся, отчего удар вышел не смертельным. Убийца хрипел, попятился назад, а по его потной шее стекала тёмной струйкой кровь.

Мы принялись кружить вокруг друг друга, как два волка перед смертельной схваткой. Ноги поднимали пыль, дыхание было тяжёлым. Я ощущал, как кровь из раны медленно сочится по руке, но старался не обращать на это большого внимания. Весь я сосредоточился на своём противнике, стараясь следить за движениями его плеч, за тем, как пальцы сжимают деревянную рукоять ножа, за глазами, внутри которых отражался холодный расчёт.

Исход схватки наступил неожиданно. Убийца сделал движение влево, будто собирался пронзить мой правый бок, но я не купился на финт. Убийца перенёс вес на правую ногу, и к этому короткому мгновению я был готов. Моя сабля опустилась вниз, перечеркивая стан убийцы от правого плеча к левому боку. Сталь вошла легко, почти без ощутимого сопротивления.

Наступила странная тишина. Убийца стоял, широко раскрыв глаза. Его изогнутый нож выпал из ослабевших пальцев, глухо ударившись о землю. Я не отводил взгляда, видя, как жизнь медленно уходит из серых глаз преступника. Тело медленно опустилось на колени, а затем рухнуло на бок.

Семён, до сих пор стоявший подле своего коня, медленно подошёл к дёргающемуся в конвульсиях телу. Казак несколько раз ткнул тело кончиком сабли, а затем молча подошёл вплотную и нанёс сильный удар ногой. Сапог врезался прямо в солнечное сплетение, а потому живой человек не смог бы не отреагировать на столь серьёзный удар.

— Не наш, — пробормотал телохранитель, разглядывая черты лица преступника, — Чёрт его знает, кто такой. Революционер, бандит или фанатик какой. — Казак посмотрел в сторону, где за лесом скрывалось поместье, — Надо возвращаться и проверить графа. Его не брали пули персидских горцев, так что и эту пулю он должен был пережить.

Я ответил далеко не сразу. Я смотрел на кровь на своих руках и на саблю, которая дрожала в моих пальцах. Раньше мне уже приходилось убивать людей, правда, тогда я лишал человека жизни при помощи огнестрельного оружия, что было банально психологически проще, чем делать это ножом, мечом или другим оружием ближнего боя. Меня трясло, хотелось влить в себя пару бутылок крепчайшего алкоголя, но Семён был прав — нужно было возвращаться обратно в дом.

Лунная дорога домой казалась просто бесконечной. Я скакал на лошади, ощущая каждую кочку и рытвину дороги, не чувствуя боли от собственной раны. За моей спиной скакал Семён, привязавший окровавленное тело убийцы, но мысли мои были заняты другим. Ветер шевелил листву, а я надеялся, что недавний праздник жизни не окончится новой смертью.

Усадьба встретила нас с тревожным светом в окнах. На крыльце металась Анна, её наряд покрылся пылью и пятнами отцовской крови. Заметив меня, она застыла и посмотрела с немым вопросом в глаза. Я лишь кивнул в сторону оставшегося на траве трупа, но ответа на главную загадку у нас просто не было.

Внутри дома царила тяжёлая тишина, прерываемая лишь хриплым дыханием графа. Большая часть гостей уже разъехалась, отправившись в свои квартиры, дома и имения. Сам старик лежал на диване, бледный, как холст. Пулевая отметина была чуть ниже ключицы. Врачом я не был, отчего мало понимал в хирургии, но уже сейчас было заметно, что переживать ранение графу было очень сложно.

— Я не смог вытащить пулю, — сказал приехавший в имение врач из соседнего села, — Только, похоже, задето лёгкое. Остановить внутреннее кровотечение я не в силах. Нужна серьёзная операция, но у меня нет для неё почти ничего. — Врач развёл руками, — Вам нужно к хирургу Силиванову. Он один из немногих, который сможет сделать нужную операцию. Сомнительно, что граф сможет прожить больше пяти часов, если не сделать операцию. Кровь просто зальёт лёгкие, и тогда останется только молиться. Единственное, что я могу сделать, так это помолиться за жизнь его благородия.

Я опустился на колени у ложа, глядя на запавшие глаза графа Ливена. Тот ещё был в сознании, ведь пальцы слабо шевелились, будто пытаясь что-то написать в воздухе. Кровь просачивалась сквозь толстый слой бинтов, которые намотали на грудь мужчины. Кровь быстро окислилась, окрашивая простыню в некрасивый ржавый цвет.

— Переживёт он переезд в Томск? — спросил я, нервно теребя кобуру с револьвером.

— Сомнительно, — расстроенно покачал головой доктор, вытирающий руки от налипшей крови, — До города не меньше трёх часов скачки. Дорога здесь не лучшая, а нужно ещё и отыскать господина Силиванова. Я дам вам его адрес, но всё равно. Граф, скорее всего, не переживёт эту поездку.

— У отца есть машина! — встряла в разговор Анна, — Только, — она посмотрела на всех присутствующих в зале людей, — никто не умеет на ней ездить. Я знаю, как можно её завести, но не больше. Шофёр ещё вчера попросился отдохнуть, а кроме как него нет никого знающего.

Решение пришло просто мгновенно. Я приказал готовить машину, выстлав её задний ряд матрасами и подушками. Сам же я побежал к гаражу, где стояла прекрасная машина графа, произведённая во Франции. Единожды мне приходилось ездить на таком автомобиле ещё в прошлой жизни. Благо, контакты среди промышленников позволили мне взять в аренду один антикварный автомобиль из крупного уральского музея. Мне удалось отыскать кривой стартер, которым мне и удалось завести автомобиль. Обслужен он был просто прекрасно, бак полон бензином, а потому я уселся за руль.

Графа переносили осторожно, но он всё равно стонал тихо, прямо сквозь плотно стиснутые зубы. Я раздал приказы своим казакам, приказав оставаться в имении и сохранять безопасность имения и моих новоиспечённых родственников. Анна хотела было протестовать, ругаться, но я резонно указал, что места в машине просто нет, ведь переднее пассажирское сиденье занято Семёном, который сможет обеспечить безопасность в случае повторного покушения.

Машина подскакивала на ухабах, но была значительно быстрее даже самой лучшей тройки коней. Каждое движение отзывалось в ране графа новым пятном на и без того окровавленных бинтах. Я впивался взглядом в темноту, стараясь раздвинуть ночь и не наехать ненароком на большую яму.

Дом хирурга оказался неожиданно скромным. Он был простым двухэтажным особняком с палисадником, где росли лекарственные травы. Свет в окнах горел, и это вселяло надежду на удачу, что доктор ещё не отправился спать. На пороге стоял сам Силиванов, оказавшийся сутулым мужчиной лет шестидесяти, с седыми бакенбардами и внимательными глазами, которые сразу оценивали серьёзность ситуации.

— Что случилось? — спросил доктор, вынимая из чехла круглые очки и надевая их на нос.

— Огнестрельное ранение в грудь, — быстро рапортовал я, подхватывая импровизированные носилки вместе с Семёном, — Лекарь сказал, что вскользь задето лёгкое. Пулю вытащить не смогли.

Графа мы перенесли быстро, но осторожно. Силиванов провёл нас внутрь дома, где силами жены доктора уже готовилась импровизированная полевая операционная. Стол накрыли чистой простынёй, появилось несколько тряпиц, очищенные инструменты, таз с водой и неизвестные мне бутыльки.

— На стол, — коротко бросил хирург, уже закатывая рукава по локоть.

Доктор схватил с серебряного блюда остро отточенные ножницы и несколькими быстрыми движениями разрезал окровавленную рубаху вместе с намотанными бинтами, обнажая рану. Его пальцы, несмотря на возраст, двигались очень уверенно. Хирург прощупал края повреждённой плоти, оценивая сложность предстоящей операции.

Хирургу вызвалась помогать его немолодая жена, а меня отправили подальше, чтобы просто не мешал. Я прижался плечом к дверному косяку, наблюдая за тем, как доктор орудует скальпелем — точный разрез, расширение раны. Кровь, тёмная и густая, хлынула на простыню. Граф застонал, но тут же к его приоткрытому рту прижали тёмный стеклянный пузырёк, внутренности которого потекли в рот мужчины. Прошло всего несколько секунд, и граф замолк.

— Зажим… Марлю… Ещё эфира…

Свет лампы под потолком дрожал, отбрасывая гигантские тени на стенах. Я же взял у Семёна флягу и сделал несколько глотков, чувствуя, как дорогой виски распространяется по пищеводу. Конечно, я был за рулём, но опьянение после долгого гуляния сошло на нет, а переживания только усиливались.

Наконец пинцет сомкнулся на чём-то твёрдом. Послышался тяжёлый вздох, и хирург продемонстрировал деформированный кусочек свинца, который затем отложил в сторону. Затем Силиванов быстро наложил швы и поставил тонкую дренажную трубку, дабы воздух со свистом вышел из плевральной полости. Только тогда, вытирая пот со лба полотенцем, он позволил себе вздохнуть.

— Теперь всё зависит от него, — сказал доктор, глядя на бледное лицо графа, — И от Бога.