Князь поневоле. Потомок Ермака

Глава 1

Тот день я точно помнил практически до каждой секунды. Казалось бы, самое рядовое утро летнего вторника, только встретить его пришлось не с круассаном и кофе в руках или занятием утренней разминки, а за активным верчением баранки своего кроссовера в шесть часов утра. За рулём ездить я не любил, в особенности утром, а ещё больше ненавидел дальние расстояния. Вот как-то не везло мне с собственными автомобилями, и за семь лет владения оными уверенности сильно не прибавилось, отчего выбирал для поездок на дальние расстояния транспорт общественный, где за меня тот самый руль, баранку, штурвал крутил кто-то иной, позволяя мне, любимому, расслабиться в дороге.

Чего же я решил пренебречь собственными привычками? Всё просто - далеко не всегда всё идёт по намеченным планам. В особенности хорошо это чувствуется, когда у тебя есть собственный небольшой и достаточно нишевый бизнес. Чем я занимался? Моё беспокойное влечение завело меня в изрядно больную и откровенно хромающую нишу отечественного производства - оружейный бизнес. Казалось бы, зачем соваться в нишу, в которой с одной стороны давит государство, а с трёх остальных - успевшие закрепиться на рынке мастодонты? На этот вопрос я долго пытался найти вразумительный ответ, но сошёлся на мнении, что просто тянет меня туда, и всё на этом. Вот и приходилось вертеться ужом, понемногу пытаясь закрепиться на местных рынках, договариваясь с коммерсантами не только в родном городе имени второй жены первого императора, но и в соседнем Челябинске, в который и пришлось катить несколько часов.

Назад я возвращался в приподнятом настроении, после череды переговоров. Нельзя было сказать, что удалось выйти на лучший результат, но часть магазинов согласилось приобрести мелкие пробные партии. Конечно, сделка с моей стороны была не самой выгодной, но это был успех. Если судить родного “города бесов”, то ружья мои пользовались неплохим спросом, несмотря на более высокую цену куда более массовых современных “мурок” и “ИЖаков”.

Однако не только удачная сделка играла роль в росте гормонов счастья в организме, но и звонок одного из товарищей по оружейному промыслу, а именно Витьки Свеклы. Затесался он в мою небольшую фирму после войны и выступал отстрельщиком каждой единицы вооружения, выходящей из моей мастерской на двадцать рабочих пар рук. Правда, на этот раз последнюю из моих разработок он решил дать мне в руки первому. Конечно, Витька опытнее, у него руки куда прямее, особенно если дело касается стрельбы, но и его предложение можно было понять. Всё же, мы дошли до особенно отметки, а именно разработки магазинной винтовки на базе калибра 12,7х108мм. Это, надо сказать, настоящий для меня рывок. Мастерская моя всегда больше была нацелена на выпуск охотничьих и снайперских карабинов на базе более распространённых 7,62х54R и 308. Win, а вот “двенашка” - это серьёзно. Как говорится: “И супостата за километр затормозить, и бронированного коня на скаку остановить”. Всё же, калибр такой сложно назвать “гражданским”, даже если натягивать ту самую многострадальную сову на громадный глобус, так что и оружие было ориентировано на выпуск для причастных к делу Марса людей.

На полигон я въехал с непривычной для себя дерзостью, позволив даже немного дрифтануть на полупустой парковке. Руки уж очень сильно чесались, а машины товарищей по производству, рядком стоящие прямо у сторожки охранника, явственно намекали на нахождение желанного объекта прямо на полигоне.

На зелёную траву стрельбища я ворвался окрылённый желанием испытать винтовку собственной конструкции. Естественно, что в весенней грязи кроссовки моментально стали серо-бурыми, но столь велико желание, что на новенькую обувку не обращал внимания.

Оказавшись на территории стрельбища, я сразу окунулся в полноценную стрелковую симфонию - рядом увесисто бахали дробовики, занятые разрушением вылетающих из аппаратов тарелочек, вдалеке быстро хлопали адепты практической стрельбы, с упованием расстреливающие стенды, а вдалеке хлестали воздух винтовки, бьющие на несравненно длинные дистанции. Именно в ту сторону и понесли меня ноги, тогда как верхние конечности чесались в предвкушении первых полноценных испытаний собственного детища.

Утопать пришлось в самый конец стрельбища, где людей было критически мало. Обычно этот сектор отдавался на откуп всяческим армейцам и бойцам внутренних войск, что предпочитали по своему обыкновению находится подальше от вооружённых гражданских. Мне же это место досталось по блату и из соображений безопасности. Всё же, калибр у меня был уж больно опасный, не входящий в перечень привычных, а потому смотрящие за полигоном, логично рассудив, “отселили” меня и всю весёлую компанию подальше от обычных стрелков.

На искомой позиции меня встретил Витька Свекла, с улыбкой до ушей заряжающий длинные патроны в коробчатый магазин. По всем габаритам мой отстрельщик был мужиком компактным: рост чуть больше полутора метров, худющий как после трудового лагеря и вечно пригибающийся по старой армейской привычке. Вот только первым делом каждый встречный обращал внимание не на скромные по мужским меркам габариты, а на неизменно красную физиономию, за что и получил своё прозвище, а затем и одноимённый позывной. Причём морда лица у него была красной круглый год, несмотря на погодные условия и состояние организма. Впрочем, это не отменяло его вечного позитива и прекрасных навыков уничтожения себе подобных из дальнобойного вооружения. В этом он был мастаком, которых поискать ещё нужно.

Вторым ожидающим был Георгий. В отличие от балагура-снайпера, мой партнёр по бизнесу был человеком вечно спокойным, отчего и напоминал питона Каа из советской экранизации произведения Киплинга. Иногда даже казалось, что Георгий спит с открытыми глазами, пускай это и было лишь ощущением, тогда как за змеиным спокойствием скрывалась стальная хватка бизнесмена. В своё время он неплохо вложился в мой развивающийся бизнес и уже понемногу начал выходить пусть и в небольшой, но плюс, как, впрочем, и сам я, родимый.

— Егор, ёмае, ты чего так долго телишься? Мы тебя уже полчаса ждём. Я уже все узлы проверил на работоспособность успел, пересобрал винтовку раза три, а тебя всё нет и нет. Сам конструктор на ключевые стрельбы опаздывает. Где такое видано?

— Знаешь ведь, что не из постели сюда еду. Я же, блин, не керамический кабинет занял, а с переговоров, так что не возмущайся и ставь винтовку на изготовку.

Георгий в наши переругивания по обыкновению не лез, а только лишь наблюдал, потягивая из фляжки пахнущий солодом напиток.

Под молчание обоих владельцев компании, Витька поставил винтовку на сошки, в десятый раз проверил настройки и правки оптического прицела, после чего сделал приглашающий жест обеими руками, указывая мне на расстеленный на земле плащ. Театрально поклонившись, я занял свою позицию, регулируя приклад винтовки под себя.

Своим детищем я гордился. Винтовка получилась отнюдь не дешёвой, но механизм собственной конструкции действовал безотказно, прекрасно показывая себя на всех предварительных стрельбах. Естественно, что это был не первый опытный образец, а потому многие проблемы решились путём небольшого изменения некоторых узлов, исправления ствола, но результатом я был действительно доволен, надеясь, что эта модель найдёт заинтересованного покупателя среди неофициальных войск, которые, как говорил один известный человек: «Делают Россию ещё более великой на всех континентах».

Расстояние до нужной точки было не больше шестисот метров. Прекрасным стрелком назвать себя я не мог, сильно уступая своими навыками всё тому же Витьке, но на полкилометра клал десять из десяти в грудную мишень со скромным разбросом. Конечно, опыт был с менее мощными калибрами, но сейчас в своих навыках я был уверен на все сто.

— Давай, командир, дерзай! — задорно сказал снайпер, вооружаясь биноклем и направляя линзы прибора в сторону мишени.

— Патроны сам начинял? — спросил я, аккуратно передёргивая затвор, наблюдая за тем, как длинный патрон покидает магазин.

— Первый магазин от армейцев. Поделились запасы в качестве мер поддержки отечественного оружейного производства и нового поколения великих оружейников. — Витька хохотнул, — Второй магазин собственными наполнил. Но ты не ссы, командир, я всё чин по чину сделал. Хоть белке срам сможешь за километр отстреливать.

Не описать, какие эмоции я испытал в тот момент, когда грохнул первый выстрел. Звук был мощным, чистым, яростным, увесистым. В движении каждой детали ощущалась выверенная многими днями работа точность, достойная самых дорогих швейцарских часов. Всё тело, каждая клетка организма чувствовала ту титаническую мощность, которая вырывалась из нутра винтовки при выстреле. Отдача же заставляла трепетать, дрожать всех, кто находился рядом. Поднявшийся от выстрела поток обдал всех горячим воздухом. Что же до мишени? Бронебойная пуля без каких-либо затруднений прошила стальную пластину практически в двадцать миллиметров, выбив лишь небольшой сноп искр и глубоко зарывшись в толстый земляной бруствер за самой преградой, вздымая в воздух крупные комья горячей грязи.

Магазин закончился слишком быстро. Грохот выстрелов поднимал во мне детскую радость, которую я не испытывал долго. Хотелось стрелять даже не в целях баллистических испытаний, а просто ради ещё большей радости. На мгновение у меня даже появилось ощущение, что я вновь окунулся в детство, когда впервые с парнями начали разбрасываться петарды, экспериментируя со взрывами насколько вообще хватало фантазии.

Второй магазин я взял из рук Витьки не сразу, позволяя оружию остыть, осматривая при этом результаты своих попаданий. О такой приятной кучности я мог только мечтать в самых сладких снах. Молотоподобную отдачу гасил сконструированный приклад. Конечно, у не привыкшего к мощным винтовкам стрелка конечность начнёт быстро болеть, а тряска передавалась по всему телу, но даже так радость пробивала всевозможные потолки.

Второй магазин вставлял в приёмник я с особенной аккуратностью. Витьке я доверил бы собственную жизнь, а дело опытный снайпер знал на «отлично», а такие высокоточные стрелки зачастую собственноручно снаряжали используемые патроны, не веря производственной аккуратности. Всё же, фабрики чаще всего нацелены на массовый выпуск патронов, а тут каждая лишняя сотая грамма, десятая часть миллиметра, не обжатая достаточно гильза могла привести к серьёзным отклонениям во время снайперской стрельбы.

Прижав приклад к плечу, я перевёл прицел на более отдалённую грудную мишень. Если на шестьсот метров я клал аккуратно всю десятку, то на больших дистанциях мне не удавалось чувствовать себя столь же уверенно. Впрочем, правила высокоточной стрельбы были мною досконально изучены давно, а тихая сегодняшняя погода просто благоволила для того, чтобы ставить новые рекорды.

Правки ввелись всего за секунды, и я был готов стрелять. В последний раз я оглядел своих партнёров по бизнесу сияющим от счастья взглядом, а затем вложился в винтовку, выцеливая белое пятно мишени на коричневом фоне громадного бруствера.

Едва палец выжал свободный ход спускового крючка, как время замедлилось. Патрон не сдетонировал сразу, и я отринул от прицела, с непониманием смотря на неожиданно переставшее работать оружие.

Я видел, как взрывается патронник, крепкая конструкция винтовки разлетается, переламывается на уровне начала ствола, оставляя на своём месте крупный огненный шар. Чувство боли пришло далеко не сразу, но при этом глаза чётко выделяли картину того, как затвор винтовки летит прямо в глаз. Эта деталь в винтовке была крайне увесистой, чтобы выдерживать многочисленную стрельбу крупнокалиберными патронами.

Тот день я вспоминал каждую ночь. Воспоминания приходили в качестве постоянного ночного кошмара. Сон всегда начинался с картины моих рук на руле автомобиля и кончался стремительно летящим затвором. Смерть. Смерть. Смерть. В тот момент я не ощутил ни физической, ни ментальной боли, но это был искусный обман хитрой судьбы, закрутившей меня в бараний рог.

Боль пришла потом, когда я пришёл в себя и впервые оказался перед зеркалом. Замутнённое сознание не видело перед собой привычный вид. В стекле отражался не светловолосый мужчина слегка за тридцать, подтянутый благодаря постоянным тренировкам, с бредовой безуминкой в глазах и громадными чёрными кругами под ними. Перед зеркалом представал молодой светловолосый и голубоглазый юноша с аристократической светлой кожей. Это был не я, это был не мой голос, да и временная линия точно не принадлежала мне.

Боль пришла точно в тот момент, когда воспалённый мозг начал обрабатывать произошедшие вокруг изменения. Его сил на это не хватало даже близко, а потому всё тело раз за разом охватывали волны непереносимой боли. Они накатывали постоянно, не допуская даже малейшего перерыва для прояснения рассудка. Судороги от страданий схватывали в любое мгновение, вырывая из пучины сна и вновь заставляя агонизировать. Единственное, что позволяло хоть немного скрыть, заглушить, на время отодвинуть страдания, так это многие литры алкоголя, которые я поглощал в те страшно короткие мгновения, когда рассудок хоть немного прояснился. Целые бочки крепкого вина и элитных напитков тратились всего за дни. Вливались в меня такие реки алкоголя, которые мой прошлый организм совершенно точно не выдержал бы и протянул ноги ещё на первой неделе таких сложных экспериментов.

В короткие мгновения трезвости, когда боль была ещё не столь сильной, а опьянение немного отступало, я видел перед собой странного вытянутого старика в чёрном атласном фраке. Он появлялся чаще всего в одиночку, а иной раз приводил с собой людей. По большей части их можно было квалифицировать как врачей, но среди странных гостей внимание выцепило попа в чёрной длинной рясе и настолько длинной курчавой бородой, что дотягивалась до самого пупа, а тяжеловесным серебряным крестом легко можно было отправить на встречу с самим апостолом Петром.

Прояснение наступило примерно через месяц. Естественно, что время в состоянии тотального опьянения удавалось высчитывать весьма посредственно, но это волновало меня не столь сильно. Я просто сел на кровати, свесив ноги на деревянный пол, укрытый дорогим персидским ковром, пытаясь собрать в кучку имеющиеся у меня знания. Логичная часть моего сознания старательно пыталась отрицать происходящую ситуацию, но что было делать? Просто-напросто ничего. Несколько раз я пытался хоть как-то вернуться в прошлую жизнь или ощутить, что я давно погиб, а это лишь бредни постепенно умирающего мозга. Только это был не бред и не галлюцинация. Мир был слишком реальным, пусть и значительно отличающимся от того, который я привык лицезреть на протяжении тридцати с лишним лет существования в мире земном. Теперь я был не частным уральским оружейником и предпринимателем Толчановым Егором Владимировичем, а молодым сибирским князем Ермаковым Игорем Олеговичем всего двадцати годов отроду. Да, это звучало безумно, странно, непонятно, но часть меня признавала эту деталь.

Что сказать о мире, в который я попал? В сущности, здесь не было страшных тварей, у людей не обнаружилось скрытых ранее магических способностей, технологии не сделали невероятный рывок, возведший человечество на новый уровень эволюции. Нет, это была всё та же Земля с Россией начала двадцатого века, но с одной ключевой деталью. Вот помните вы одну известную картину Репина конца девятнадцатого века? Да-да, именно ту, где Иван Грозный держит тело убитого им же собственноручно сына. Так вот, за такую картину в это время в ваш дом могли бы ворваться агенты Опричнины с целью задержания живым или мёртвым. Да-да, Рюриковичи умудрились сохранить власть на троне российском. Как им это удалось? Дело в том…

— Ваше благородие! — в комнату ворвался тот самый старикашка в чёрном фраке.

Какое-то время он стоял в дверном проёме, удерживая сухими руками двери и пытаясь успокоить тяжелое и быстрое дыхание, будто только что пробежал чемпионский марафон, затем он перекрестился двумя пальцами, тяжело выдохнул и проговорил, едва дыша:

— Ваше благородие, ваш батюшка преставился.