Избранные (СИ)

Глава восьмая Селеста

Моя мама — это отличный пример человека, оказавшегося в тюрьме у короны. Сюда же можно было бы причислить мою сестру, отца, да и всю нашу семью, но ни у кого это не проявлялось так ярко, как у моей матери. Элизабет Бишоп не принадлежала к могущественному роду Лакнеса, а стала лишь частью политической игры, способствующей усилению союза между регионами. Я видела, как трудно приходится маме доказывать свою преданность чужому народу. Она сама сделала из себя идеальную королеву — ее любили все, начиная со служанок и заканчивая моим отцом. Но хоть всем и казалось, что она счастлива, я знала, что это не так. Она скучала по райским пляжам Бишопа, по своей родне, по своим старым поданным, которые обожали ее куда больше жителей Лакнеса, если такое вообще возможно. У моей мамы никогда не было права выбора, как и у каждого из нас. И если отцу повезло, и он действительно полюбил ее до безумия (хотя мою маму сложно было не полюбить), то вряд ли она оказалась так же удачлива. Думаю, в конце концов, она просто приняла свое бремя и сделала из себя самую лучшую правительницу из всех существовавших. Эсмеральда напоминала маму куда больше, чем мы с Адрианом, пусть надежды на удачный брак и возлагали именно на нас.

Но, к сожалению, мамин пример возымел обратный эффект, ведь именно мне приходилось видеть грустные огоньки в ее глазах после показушных улыбок, и замечать, как она устало вынимает шпильки из прически после очередного приема. Я поняла только одно: я никогда не хочу притворяться, что мне нравится престол и навязанный мне родителями муж. Я не была такой сильной, как мама и сестра, чтобы отказаться от свободы во имя долга. Возможно, я просто не умела поступать правильно.

Я сидела в комнате для тренировок, ожидая первого урока с Эланис. Я совершенно не горела желанием заниматься с кем-либо сегодня, но меня уговорил Эйдан под предлогом, что «она подает большие надежды». Я не смогла отказать капитану и очень надеялась, что его планка не упала за последнее время. Она задерживалась, поэтому я стала вспоминать события предыдущей ночи. Накануне у меня не было никакого желания идти на бал и встречаться с принцем Габриэлем. Я его особо не знала, но сам факт того, что он был навязан мне помимо моей воли, заставлял мне кривиться.

Я непростительно задерживалась, но меня это не волновало. Я просидела перед зеркалом около часа, перебирая волосы и поглядывая на часы, усмехаясь тому, какой переполох, должно быть, устроила. Вот сейчас советники суетятся и заявляют послам, что я жутко занята и опаздываю именно поэтому. Пусть эти напыщенные индюки, которые пришли шпионить за нами, понервничают.

После десятого стука в дверь и очередного слуги, которого я прогнала под предлогом, что не одета, раздался робкий голос:

— Можно войти?

— О, мама! Да, конечно.

Разумеется, мама знала, что отец не подпускает меня и близко к политике, поэтому занята я могу быть разве что изготовлением лука. Эта мысль заставила меня схватиться за шпильки и начать в срочном порядке выстраивать из них аккуратную композицию на голове. Мама, одетая в нарядное золотое платье и корону, со смехом наблюдала за мной.

— Что, стараешься всеми силами улизнуть? — улыбнулась она, подходя ближе, чтобы поправить мои локоны.

— Ты же знаешь, какая я горячая поклонница шпионов из Стейси, — хмыкнула я ответ.

— Солнышко, они — члены парламента, а не шпионы. Наши представители так же ездят к ним несколько раз в год, чтобы удостовериться, что все решения принимаются на благо процветания королевства, а не одного региона. Твоя сестра — наш посол мира.

— Ну, думаю, ты весьма разочарована, что я не такая, — вздохнула я.

Мамино лицо, тронутое едва заметными морщинами, озарила очередная улыбка. Она повернула к себе мою голову и посмотрела в глаза.

— Я счастлива, что ты такая, какая есть, Селеста. Смелая, умная, сообразительная и находчивая. Кому какое дело, что ты не любишь ходить в вычурных платьях и обладаешь своими представлениями о том, что лучше для народа? Однажды ты станешь великой правительницей.

Я вздыхаю, отводя глаза. Мама и понятия не имеет, какие у меня представления о том, что лучше для народа. Я бы соврала, если бы сказала, что они вообще у меня есть. Все, чем я занималась в последнее время — это совершала ошибки, за которые всегда платил кто-то другой. Мне хотелось бы, чтобы она мною гордилась, но день за днем я доказывала самой себе, что из меня никогда не выйдет истинной королевы.

— Я не могу, мам. Мне не нравится Габриэль, не нравится сама идея власти…мне даже Лакнес не очень нравится. Мне кажется, что я не подхожу всему этому. Ни этому морю, ни этим уличным забавам, ни балам. Я просто…другая.

— Послушай, милая, возможно, если бы ты дала окружающему миру шанс, он смог бы удивить тебя. Габриэль — прекрасный, честный и мудрый молодой человек, который будет тебя сдерживать.

В последний раз, когда мы встречались, он показался мне скучным и поверхностным. Это вполне способствовало идее Адриана о том, что Габриэль пылко в меня влюблен, потому что только у кого-то вроде него могла возникнуть идея о навязчивых чувствах после нескольких коротких свиданий.

Мама взяла со стола ожерелье из драгоценных камней и приложила его к моей шее.

— Тебя много чего ждет, моя хорошая. Тебе придется стать не просто королевой, а еще и Просветительницей. Ты должна будешь совершать казни и поступать так, как правильно. К сожалению, такова твоя судьба. Ты была рождена для великих целей — гораздо больших, чем многие из людей.

— Мама, я умею драться, а не становиться кумиром всех, как ты.

— Тебе придется научиться, Селеста, — проговорила она, застегивая ожерелье на моей шее, — научиться нравиться, научиться покорять. Тебе надо заставить их полюбить себя.

— Мне все равно, что обо мне думают. У меня есть лук и дар Просвещения — этого вполне достаточно, чтобы поставить людей на колени.

— Страх — это еще не все. Не абсолютная мера. Она, разумеется, приведет тебя к определенному числу приспешников, но количество бунтов против тебя будет непреодолимым. Тебе должно хватить мудрости править так, чтобы тебе поклонялись из любви, а не из ненависти. Ты еще очень молода. Ты поймешь, и ты научишься. Но пока, — она наклоняется ближе и смотрит мне в глаза, — пока я хочу, чтобы ты развлекалась. Ходила на балы, заводила друзей, относилась к жизни легкомысленно. Ты еще успеешь убить достаточно людей.

Ее слова заставляют меня вздрогнуть — я всегда весьма агрессивно относилась к нашей внутренней политике, но мне никогда не хотелось никого убивать.

А, возможно, я просто себя обманываю.

Несколько лет назад, когда мне едва исполнилось пятнадцать лет, моя магия вышла из-под контроля. Мы играли с моей служанкой в саду, и я случайно просветила ее. Я с трудом могла бы вспомнить, как именно это случилось: я подняла руку, чтобы позвать ее и почувствовала, как каждая пустота в моем теле заполняется силой. Уже через секунду она сидела на коленях и смотрела на меня преданными глазами. Когда родители узнали об этом, они побледнели и строго приказали мне никому об этом не рассказывать. Позже я стала замечать, что эта служанка куда-то исчезла, а на все мои вопросы поданные тупили взоры и отделывались различными оправданиями. Через несколько месяцев я узнала от отца, что ее убили, чтобы не накликать беду на королевскую чету и не поставить наш авторитет под сомнение перед другими регионами.

— Селеста, если бы кто-то узнал, — бормотал отец, глядя в мои глаза, — что ты нестабильна, что ты так легко можешь выйти из-под контроля…тебя могли бы взять под стражу, сказать, что ты представляешь угрозу для королевства. Войну никто не забыл.

Я не могла принять это объяснение. Наверное, как только я услышала эти слова от отца, мне действительно захотелось выйти из-под контроля. Я начала просвещать людей за мельчайшие поступки без следствия, и Эсмеральде приходилось разбираться с моими проблемами. Думаю, я сознательно хотела накликать на нас беду под лозунгом «Ну что, убьете их всех?». Мне претили лицемерные идеи отца и вообще королевский строй, где страх за себя ставится выше пресловутой справедливости и жизни других. Именно поэтому меня удивляло, почему все грозно кричат на меня, когда я поступаю точно так же. Как по мне, лучше обладать абсолютной властью и не врать на этот счет, чем приторно лебезить перед регионами.

Может, Эсмеральда права и все это действительно просто большая истерика. Глупый переходный возраст и мои слабые попытки бросить родителям вызов, потому что я обижена на них, потому что я сознательно хочу отомстить им. Возможно, дело даже не в моей погибшей подруге, а в том, что меня никто никогда ни во что не ставил, а я была всего лишь генетическим недоразумением. Я выбрала быть сильной и превратить Просвещение из проклятия в дар, заставив его служить мне и вершить мое возмездие. Эсмеральда и мама не поняли бы этой стороны монеты, но тогда все это казалось мне справедливым. В шестнадцать лет я считала, что только я знаю, как поступить правильно. Оказывается, у моих ошибок слишком долгое эхо.

Габриэль входит без стука, что заставляет меня без удовольствия отметить, что он уже чувствует себя, как дома. Я плохо знала Габриэля, но у него было одно неоспоримое достоинство: он мог помочь мне сбежать. Порой, проезжая на жеребце по улицам Лакнеса или отправляясь на охоту с Адрианом, я только и мечтать могла о том дне, когда окажусь где-то в другом месте. Стейси представлялся мне бесконечной поляной свободы. Конечно, я буду навещать свою семью, но я никогда не чувствовала особой привязанности к Лакнесу. Мне всегда казалось, что я должна быть где-то еще.

— Принцесса, — произносит он, низко поклонившись.

Мама уже ушла, оставив нас наедине. Я склоняюсь в вынужденном реверансе, пока он обводит меня восхищенным взглядом.

— Вы выглядите…

— Габриэль, заходить в покои принцессы — дурной тон.

— Только если она не ваша будущая супруга, — возражает он.

— Даже в этом случае.

Я пытаюсь отвернуться, но он приближается ко мне и хватает за локоть. Его взволнованное лицо находится так близко, что я вижу каждую крапинку в его серых глазах.

— Неужели я ничуть не мил вам, Селеста?

Я вздыхаю, стараясь соблюдать почтительное расстояние между нами. Может быть, ему уже хватит думать обо мне, как о разнеженной барышне.

— Я не знаю, что это значит. Я оцениваю достоинства мужчины по его поступкам и качествам характера. Я не слишком сентиментальна.

Габриэль выпрямляется и смотрит на меня, усмехаясь, что очень меня напрягает.

— Ну, уж это я заметил, ваше высочество. Но неужели вы еще не усмотрели ни единого качества характера, за который стоило бы меня полюбить?

— Габриэль, это пошло, — морщусь я.

— Что — пошло?

— Выпрашивать любовь.

— Я не выпрашиваю любовь, — он кладет ладони на мой столик и суровеет, — я знаю, что у вас нет выбора, Селеста. Так же, как его нет и у меня. Но мне бы хотелось, чтобы вы не испытывали отвращения, находясь со мной. Чтобы вы хотя бы уважали меня, как человека, если я не достоин вашей любви.

Я все еще не сентиментальна, но его слова заставляют меня смягчиться.

— Габриэль, я слишком плохо вас знаю. В моем случае любовь скорее может появиться из дружбы и взаимной привязанности, а не из того из чего… — я делаю вздох, — из чего, вынуждена предположить, она появилась у вас.

Габриэль выпрямляется, потирая мужественный подбородок, и насмешливо поглядывает на меня.

— Вы думаете, я уже влюблен?

— Я этого не говорила, но ваши действия…скажем, я сделала выводы.

— Что ж… А что, если и так? Может быть, мне повезло больше вас. Мне повезло встретить прекрасную юную женщину, которая смела и говорит то, что думает, и у которой нет ни малейшей причины тут же не вскружить мне голову.

Он прикасается ко мне, и я вздрагиваю. Я мало что понимаю в любви — у меня нет патриотических чувств к своему региону, и я никогда не испытывала трепета при взгляде на симпатичного портного, как делала каждая подружка, которая когда-либо была у меня во дворце. Хотя, надо признать, даже друзей у меня особо не водилось после случая со служанкой. В конце концов, я просто смирилась с тем, что я — одиночка — и это устраивало меня. Я ни с кем не могла разделить ношу своего дара или хотя бы место в клетке, называемой троном. И с самого детства меня приучили не надеяться на любовь, а заставлять других ее почувствовать — что тоже мне особо не удавалось. Может быть, я всегда считала, что одиночество слилось с моей кровью и стало горящей печатью на коже, уничтожая ту, кем я могла бы быть.

— Скажи, — задумчиво помолчав, пробормотала я, — какой он? Стейси?

Габриэль, ожидавший от меня ответа на свою тираду, теряется и застывает на секунду, все еще дотрагиваясь до моей руки.

— Там много гор, — наконец прочистив горло, говорит он. — Он обдувается всеми ветрами, а еще там полно лесов и равнин. В Лакнесе чувствуешь себя, как дома, а в Стейси…чувствуешь себя свободным.

Свобода…то, чего мне так не хватало. Я закрываю глаза и ощущаю на своей коже ласковый шепот ветра и обжигающий холод, заставляющий меня почувствовать себя живой. И впервые я не думаю о браке, как об еще одной клетке. Впервые я чувствую, что, возможно, Габриэль сможет стать моим союзником.

Дверь неслышно открывается, и я вздрагиваю, одергиваю полы темного плаща. Впереди идет Давина, а за ней следует рыжая девушка в черном облачении с самым растерянным выражением лица. Обе они склоняются предо мной в реверансе.

— Здравствуйте. Чем быстрее мы начнем, тем быстрее я смогу…

Прежде, чем кто-либо успел сказать что-то еще, в зал ворвался Эйдан. Когда он на меня посмотрел, все в моей душе перевернулось — капитан был взволнован, а это никогда еще не было хорошим знаком. Он осторожно оттолкнул оторопевших девушек в сторону и протянул мне руку.

— Принцесса, вы сейчас же должны пройти со мной.

Мое сердце бьется так быстро, что я отчетливо слышу его шум в ушах.

— Что произошло?

Он оглядывается на девушек, но по моему лицу понимает, что объяснения нужно дать прямо сейчас. Вздохнув, он тихо произносит:

— Ваша сестра была на мирной миссии в Стейси. Она сопровождала послов и принца Габриэля обратно в регион, чтобы обсудить ваш предстоящий брак и наше сотрудничество…на них напали, когда они пересекали границу. Возможно, кто-то из остатков горных племен. Нарушители были убиты при захвате…

Я хватаюсь за руку Эйдана, чтобы не упасть. Мое сердце звучит оглушительно громко.

— Что с моей сестрой? Где она?

— Она в порядке, — сглотнув, ответил Эйдан. — Ее только что доставили во дворец Спасителей, и она почти невредима.

— А Габриэль?

— Он ранен. На них напали, когда они остановились переночевать у границы — целью была принцесса Эсмеральда. Он бросился защищать ее, и один из преступников оставил ему рваную рану мечом на плече. Но не беспокойтесь, наши лекари делают все возможное и его жизнь вне опасности.

Я чуть расслабляюсь, и мое сердцебиение понемногу успокаивается.

— Он тоже здесь?

— Да. Он настоял, чтобы принцессу привезли домой первой. Они оба в больничном крыле.

Я срываюсь с места, огибая девушек, которые испуганно смотрят мне вслед, и пробегаю мимо недоумевающих Искупителей. Судя по всему, Оракул уже осведомили, потому что ее нигде не видно. Я оставляю за спиной мрачные катакомбы, пробегаю через копию дворцового зала и преодолеваю двести ступенек, ведущих наверх, за несколько секунд. Покинув Солнечный город, я мчусь по освещенным дневным светом коридорам — больничное крыло находится в восточной части дворца. Достигнув нужной комнаты, я рывком открываю дверь и врываюсь внутрь.

— Селеста, потише, — угрожающе шипит на меня мама.

Внутри снуют лекари и их ассистентки с таким количеством бинтов и различных пробирок, что мне становится плохо. Я сомневаюсь, что капитан врал члену королевской семьи, но он вполне мог преуменьшить размер опасности.

Две кровати заняты — на одной лежит Габриэль с повязкой на плече. Без величественного облачения он кажется мне совсем молодым, а его серые глаза, направленные на меня, сияют юным задором. Рядом лежит моя сестра — ее запястье перевязано, а красивое лицо и шею украшают несколько царапин, но, в целом, она действительно в порядке. Возле них собралась вся королевская семья и несколько представителей различных регионов, в том числе — послы из Стейси.

— Было бы странно, если бы она не устроила переворот, — улыбнулась Эсмеральда, поглядывая на меня.

— Во имя создания, ты в порядке? — я подбежала и дотронулась до ее пальцев.

— Да, дорогая, ничего страшного.

Я поймала себя на том, что сжимаю пальцы сестры так сильно, как будто она сейчас пропадет в мгновение ока. Я никогда не думала, что кто-то может ненавидеть Эсмеральду, но, как правило, добрым людям всегда причиняют самую сильную боль.

— Что произошло?

Адриан стоял рядом, подпирая стену плечом.

— Судя по всему, несколько экстремистов решили отомстить за последствия Слепой войны, — проговорил он. — На ком еще лучше выместить свою злость, как не на принцессе?

— Столько лет прошло, а они никак не могут нам этого простить, — хрипло пробормотал отец, поднимая глаза к небу. Он сидел возле постели Эсмеральды и дрожащими руками сжимал ее простынь.

Что ж, это вынудит отца принять еще больше мер в отношении собственной безопасности. Я вздыхаю, глядя на Эсмеральду:

— Будь там я и мой лук, то мы выбили бы из них все желание когда-нибудь еще произносить твое имя.

Эсмеральда хмыкает и поворачивает голову к Габриэлю, улыбаясь.

— Зато принц оказался рядом.

Он улыбается в ответ, но более сдержанно. Я подхожу к нему и осторожно касаюсь его плеча, пробегая пальцами до запястья. Все это время он внимательно следит за мной глазами, не произнося ни слова.

— Что ж, принц, — усмехаюсь я сквозь слезы, — рановато вы решили начать доказывать свою преданность Лакнесу. Я же еще не согласилась быть вашей навек.

Он смотрит на меня без улыбки.

— Селеста, я сделал бы это ради кого угодно.

Я знала. Теперь я это знала. Я смотрела на Габриэля и понимала, что не испытываю ничего из того, о чем пишут в романах, которые я украдкой читала, когда все выходили из библиотеки. У меня не было дрожи в коленках, романтического кружения головы, мои слова не путались, а разум оставался ясным. Но впервые глядя ему в глаза, на секунду я поняла, что смогу гордиться своим будущим мужем. Возможно, уважение — это вовсе не то, что завоевываешь за секунду. Вполне вероятно, заслуживать его надо каждый день все новым и новым поступком, но порой одна ситуация меняет все. Сегодня Габриэль спас самого дорогого человека мне на свете. Я сколько угодно могу говорить, что мы с Эсмеральдой разные, а ругаться с ней я готова вечность, но никто и никогда не был мне более предан, чем она.

Я должна отплатить такой же преданностью и поступить так, как правильно, из любви к моей семье. Иногда нужно уметь жертвовать всем.

Я провожу костяшками пальцев по его щеке и улыбаюсь.

— Спасибо вам, мой принц.