Искательница бед и приключений

Глава 1 Ларец старьевщика

– Этот сундук битком набит тайнами! В каюте пиратского капитана он пересек семь морей. Украшал дворцы шейхов, переходил из рук в руки на восточных базарах и томился, забытый, в куче хлама на чердаке старого дома. Где я его и нашел и теперь охотно уступлю вам со всем содержимым – и огромной скидкой, как постоянному покупателю.

Закончив монолог, Шульц вытер клетчатым платком лысину и выпятил грудь, словно ожидая аплодисментов.

Я даже не улыбнулась, поскольку прекрасно изучила ужимки старого пройдохи. Старьевщик всегда разливался соловьём, когда хотел всучить покупателю бесполезное барахло.

Стоящий на прилавке ларец никак не мог претендовать на романтическое звание сундука с сокровищами. Больше он походил на ящик для сигар, что продаются в любой табачной лавке.

Пережил ларец и впрямь немало. Деревянные стенки рассохлись, лак облез, угол погрызли крысы, одной медной накладки не хватало.

– И что же внутри этого облезлого раритета? – Я презрительно постучала костяшками по крышке ящика.

– Посмотрите сами! – Шульц возбужденно потер пухлые ладони. – Бесценные документы, мечта исследователя загадок древности!

Старьевщик говорил так артистично, что даже меня пробрало волнение.

Умеет пройдоха задеть за живое!

В лавке Шульца любого охватывал азарт. Потому что старьевщик продавал вещи необычные, с историей, а находил их на чердаках и подвалах заброшенных домов.

На полках магазинчика «Подержанные чудеса Шульца» красовались шахматы, вырезанные из костей доисторических животных, поющие песочные часы, книги-капканы, и тысячи других бесполезных, но удивительных артефактов.

Покупать вещи у Шульца – все равно что играть в лотерею. Можно получить ценный приз, а можно профукать деньги на ерунду. Чаще случалось второе.

Тем не менее, недостатка в клиентах Шульц не испытывал. Перед закрытием торговый зал уже опустел, но снаружи у витрины то и дело задерживались любопытные прохожие.

– Ну же, госпожа Грез, посмотрите, что внутри! – поторопил меня Шульц. – Я же вижу, что вас снедает любопытство.

Я откинула крышку ящика, чихнула от пыли и констатировала:

– Старые бумаги. И это ваше сокровище, Шульц? Оно годится лишь на растопку камина.

Ларец до самой крышки был набит мятыми пожелтевшими листами, некоторые с пятнами плесени.

– Как знать, что в них заключается. Они могут пролить свет на загадки истории, – возразил Шульц.

– Они проливают свет на загадку чьей-то унылой жизни, – отрезала я, бегло просматривая документы. – Вот квитанция за аренду десятилетней давности. Счет из трактира – за два шницеля и пять бутылок пива. Расписка о выплате карточного долга. Пф-ф! Мусор, господин Шульц, и ничего больше.

Шульц пожал плечами и горько вздохнул.

И тут мои пальцы нащупали край плотного бумажного листа. Он вкусно хрустнул, когда я его развернула, и оказался покрыт рисунками и строчками убористого текста.

Карта! Да еще с красным крестом посередине. Каким, как известно, отмечают спрятанный клад. Либо место, где можно удобно выкопать отхожую яму.

Но привлекла меня вовсе не загадочная пометка, а заголовок: «Северные территории Афара. Но-Амон. Ущелье Карадонг и тропа Скелетов».

Знакомые места, очень знакомые... Век бы их не видать.

На миг перед глазами всплыл образ отца – хмельного, возбужденного, в пробковом шлеме, с вещевым мешком за плечами. Кожу словно опалило жарким ветром, уши наполнил гул кровососов, а на языке возник затхлый вкус воды из походной фляжки. Звуки и запахи моего детства, о котором я ни капли не скучала. Но все же в сердце что-то на миг сжалось.

Сжалось, и тут же отпустило.

Хорошенько рассмотреть карту я не успела.

На двери звякнул колокольчик, и через миг крупная волосатая рука ухватила за край листа.

Сердитый баритон прогремел:

– Эта вещь моя. Я ее покупаю. Шульц, вы обещали мне все, что найдете в особняке Лилля! Извольте сдержать слово.

Голос был отвратительно знакомым. Я подняла голову и уставилась в светло-серые глаза человека, которому я когда-то мечтала хорошенько врезать в челюсть.

Магистр Габриэль Иверс!

Впрочем, уже доктор Иверс, профессор археоведения и альтер-исторических наук. Талантливый ученый, путешественник, спортсмен. Грубиян, задира и мерзавец! Человек, который несколько лет назад выставил меня на посмешище.

Я не злопамятная, но все же для доктора Иверса в моем сердце припасен особый уголок, наполненный самыми недобрыми чувствами.

Иверс держался так высокомерно, что в первый миг я заробела, вновь почувствовав себя туповатой студенткой. Но тут же опомнилась, развела плечи и выпрямилась.

Ну уж нет, профессор, Академию я давным-давно закончила – вопреки вам. Теперь вы не имеете надо мной власти. Вы мой конкурент, и сейчас я вам задам трепку!

Пусть сокровище Шульца мне и даром не сдалось, но Иверс его не получит.

– Позвольте, доктор Иверс! – воскликнул Шульц. – Вы не явились в назначенный срок, и я имел полное право предложить вещь другому покупателю.

– Вот именно, Иверс, – сказала я ядовито. – Кто успел, тот и съел. Руки прочь!

С этими словами я шлепнула профессора по запястью, вырвала карту и сунула Шульцу десять кронодоров – в два раза больше, чем рассчитывала заплатить за ларец.

– Я его забираю. Упаковывать не нужно.

Иверс гневно сверкнул глазами, прищурился... и тут его осенило.

– Вы – Джемма Грез. Как же, помню! Ваша дипломная работа сих пор снится мне в кошмарах.

Я вспыхнула от негодования. Габриэль Иверс мало изменился.

Увы, он не растолстел и не облысел. Фигура по-прежнему атлетичная, в густой темно-каштановой шевелюре ни одного седого волоса. Лицо стало еще жестче, он отпустил остроконечную бородку. А характер как был мерзким, так и остался.

Надо же, профессор помнит мое имя! Какая честь.

– Не буду лгать и говорить, что рада встрече, доктор Иверс.

– Голубушка, зачем вам эта карта? – Иверс злобно прищурился. – Собрались заворачивать в нее ветчину? В жизни не поверю, что вы заделались настоящим исследователем.

– Теперь я личная помощница Абеле Молинаро, и отвечаю за пополнение его коллекции, – отрезала я не без гордости. – Поэтому ящик и карту вы не получите. Я за них уже заплатила. А вы можете приобрести… ну хотя бы это, – я злорадно показала на облезлое чучело медведя, чья шкура за года прокормила не одно поколение моли.

Иверс оскалился. Любо-дорого посмотреть, как он побелел от бешенства.

– Я заплачу вдвое больше.

– Лучше заплатите учителю хороших манер, чтобы дал вам пару уроков.

Гордая последней репликой, я сунула ящик в холщовую сумку и с достоинством двинулась к выходу.

Шульц раздосадованно щелкнул языком. Он упустил выгодную сделку, ведь Иверс мог предложить больше! Но у старьевщика не хватило духу встать у меня на пути.

А вот профессор сделал движение, как будто хотел схватить меня за локоть.

Вовремя вспомнилось, что в прошлом месяце Иверс задал взбучку репортеру, который проник в его дом обманом, чтобы взять интервью. Репортер после разговора лишился клыка и получил фонарь под глаз, а Иверс провел ночь в участке.

Поэтому я плюнула на холодное достоинство и как ошпаренная выскочила за дверь. Драка с уважаемым ученым в мои планы не входила.

Напоследок услышала забористое ругательство, в ответ на которое Шульц заголосил:

– Доктор Иверс, постойте! Не надо скандалов в моем заведении. Пусть себе идет барышня! У меня для вас есть кое-что другое! Не менее интересное! Только посмотрите!

Шульцу удалось задержать Иверса, потому что из лавки никто не показался. Но я опасливо поглядывала за плечо, пока не свернула в переулок.

От человека с бешеным темпераментом Иверса всего можно ожидать. Лучше поскорей убраться подобру-поздорову.

Огни фонарей, грохот трамваев, кряканье клаксонов и крики продавцов газет остались позади.

Дома в переулок выходили глухой стеной, сумерки стремительно опускались. Под ногами то и дело попадались выбоины, поэтому пришлось умерить шаг.

Из подвального окна выскочила черная кошка и перебежала дорогу, вытянув хвост палкой. Зловеще сверкнули зеленые глаза.

Я споткнулась и прошептала защитное заклинание на афарском – оно осталось в памяти от бабушки, и его повторял мой отец, когда принимался за очередной раскоп.

И тут же рассердилась на себя. Теперь я образованная столичная жительница, а не суеверная бродяжка.

Мысли вернулись в настоящее. Хотелось бы знать, почему Иверс заинтересовался ветхим документом. Это карта Но-Амона, северной провинции Афара, а значит – сто против одного – карта древнего захоронения. Хоть мой отец, черный копатель, давно бросил нелегальный промысел, он был бы рад заполучить ее.

Впрочем – наверняка подделка. Посмотрим, что скажет о карте мой шеф.

Я так погрузилась в раздумья, что не сразу заметила, как из щели между складами вынырнула троица подозрительных типов. Они были одеты в черные ношеные пальто, небритые морды прятали под надвинутыми на лоб картузами.

– Эй, барышня! Тпру... Постой, – сутулый мужик со сломанным носом шагнул наперерез.

– Куда идешь одна, такая хорошенькая, да без кавалера? – вступил в беседу второй, косоглазый верзила.

– Ну-ка, покажи, что несешь в котомке! – не стал любезничать третий, чью гнусную физиономию украшали усы, переходящие в бачки.

Надо сказать, я озадачилась. Переулок был безлюдный, но все же в центре города, и шантрапа сюда не заходила, чтобы очистить карманы беспечного прохожего.

Грабеж среди бела дня? Ладно, пусть среди темного вечера, но все же дело неслыханное в этом квартале.

Желудок стянуло тошнотным страхом, потому что парни не шутили. Они окружили меня, смотрели недобро, а усатый достал из-за пазухи короткую дубинку и выразительно ей поигрывал.

Неспроста, ох неспроста встретила я черную кошку, а до того – профессора Иверса! Обе встречи предвещали беду.

Однако сдаваться без боя я не собиралась.

Косоглазый рванул сумку из моих рук, но удерживать я ее не стала; с силой толкнула от себя, метя в живот противнику.

Острый угол ящика попал куда надо, косоглазый охнул, выпустил сумку и согнулся, хватая ртом воздух.

Я пнула его в голень и завопила:

– Пожар! Полиция! Грабят!

Усатый надвинулся и замахнулся дубинкой, я попятилась, но спину царапнули кирпичи – меня приперли к стене.

Бандит тяжко дышал, смердя кислым ароматом анисового табака.

Чтобы не получить свинцовым набалдашником в лоб, я выставила сумку с ящиком в попытке отвести удар. Прекрасно понимая, что уловка если и спасет, то ненадолго. В голове пронеслась бабушкина присказка:

«О Гумари, смотритель Небесного Маяка, покровитель пропащих, помоги!»

У богов бывает странное чувство юмора. Помощь они послали, откуда я вовсе не ждала. И в лице кого!

Сбоку на усатого налетел здоровяк в длинном пальто. Он сшиб его с ног с силой разогнавшегося локомотива, и оба кубарем покатились по мостовой. Мелькнуло перекошенное от ярости скуластое лицо с остроконечной бородкой.

От удивления даже страх прошел, а руки сами собой опустились.

Явление доктора Иверса в роли спасителя поразило меня до глубины души. Мне бы радоваться, но я досадливо выругалась.

Тем временем остальные бандиты присоединились к потасовке. Иверс поднялся на ноги и лихо махал кулаками, отбиваясь сразу от троих. Справлялся неплохо, но уже пару раз пропустил удар, его бородка окрасилась кровью. Дубинку свою усатый потерял, она откатилась к стене, где я и подняла ее без спешки.

А чего спешить? Иверс, как известно, неплохой боксер-любитель. Вот и пусть попрактикуется. Вздуют его – невелика беда, пару синяков он заслужил.

Однако не дело улепетывать и оставлять профессора на растерзание шантрапы. Наука не переживет такой потери.

Я вновь закричала во все легкие:

– Полиция! Пожар!

После чего забарабанила дубинкой по железным воротам склада. Загрохотало так, что и в центральном полицейском участке наверняка услышали.

– Шухер, братва! – просвистел змеиный шепот, застучали ботинки, и шантрапа растворилась в сумерках.

Иверс привалился к стене и сплюнул.

Я отбросила дубинку, прислушалась: полиция прибыть не торопилась. Переулок как был безлюдным, так и остался.

– Уходим, пока они не вернулись! – очухавшийся Иверс схватил меня за руку и потащил на Мистерикум-страда. – Шевелите ногами, Грез! И не забудьте ящик. Он не пострадал?

– Не командуйте, сударь, вы не у себя на кафедре! – рявкнула я, но ходу прибавила, потому что предложение было разумным.

– Дайте мне ящик, я понесу! – потребовал Иверс.

– Черта с два! – я крепче прижала сумку к груди.

Мы выскочили на Мистерикум-страда. Народу здесь было немного, но все же редкие прохожие лучше, чем никого, и полицейская будка за углом имеется.

Я удовлетворенно хмыкнула, разглядев Иверса в свете фонаря. Ему расквасили нос и губу, его щегольское пальто лишилось пуговиц, но серьезно профессор не пострадал и язвительности не утратил.

– Во что вы впутались, Грез? – грубо спросил он. – Не поделили что-то с земляками? Один из тех был афарцем, судя по татуировкам.

– Я афарка лишь наполовину, и с подобными типами компании не вожу, – огрызнулась я. – А вас что занесло в тот переулок? Следили за мной? Хотели сами меня ограбить?

– Ваш язык стал еще ядовитее за эти годы, Грез, – спокойно ответил Иверс, прикладывая к разбитой губе платок. – Вы были единственной студенткой в моей карьере, кто превратил защиту диплома в нападение на членов комиссии.

– Некоторые члены комиссии это заслужили.

– Отнюдь. Я лишь честно дал оценку вашей жалкой работе.

– Но в каких выражениях!

– Вы в выражениях тоже не стеснялись.

– Я всего-то попросила вас не переходить на личности. Это вы начали повышать градус дискуссии. Назвали меня «пустоголовой недоучкой, возомнившей себя историком»! Знаете, до сих пор жалею, что не швырнула в вас чернильницей.

– И это ваша благодарность, Грез, за то, что я спас вас от бандитов?

Он остановился, скомкал и запульнул платок в урну, а потом сжал кулаки и гневно засопел.

– Спасали вы не меня, а вот это, – я многозначительно покачала сумкой. – Что вас заинтересовало в старом ящике, доктор Иверс? Неужто карта? Решили, что она и впрямь приведет вас к сокровищу? Такие карты продают туристам на базарах Но-Амона по дюжине за медяк. Не думала, что вы принадлежите к числу наивных авантюристов.

Гремя, подъехал трамвай, из открытых дверей посыпались пассажиры. Но я заходить не спешила – ждала ответа.

– Вы понятия не имеете, Грез, что я ищу. Отдайте мне карту. Вам и вашему патрону она ни к чему, поверьте.

– Не отдам. Она моя. Не ваше дело, что я с ней сделаю. Может, и впрямь буду заворачивать в нее ветчину. Или сыр!

С этими словами я запрыгнула на подножку трамвая в момент, когда кондуктор дал звонок, а двери с лязгом сдвинулись с места.

Они захлопнулись перед физиономией Иверса, чуть не оттяпав ему длинный нос. Трамвай весело покатил, а профессор остался изрыгать проклятия на краю тротуара.

– Грез, я не прощаюсь! – проревел он трамваю вслед. – Теперь я знаю, что вы работаете на Абеле Молинаро. Ждите в гости! Я получу эту карту, не будь я Габриэль Иверс!

Я едва удержалась, чтобы не показать ему в окошко кукиш.

Трамвай завернул за угол, я заняла свободное место на скамейке, прислонилась лбом к холодному стеклу и перевела дух.

Столица – место беспокойное. Считай, мне повезло, поскольку я впервые наткнулась на грабителей за восемь лет, что здесь живу. Хотя негодяев другого сорта успела повстречать немало – взять того же Иверса.

В Сен-Лютерну я приехала из Афара. До моего рождения отец колесил по свету в поисках удачи, в конце концов осел в Но-Амоне, северной провинции страны песков и древностей.

В Но-Амоне он нашел себе занятие по вкусу – потрошить старые захоронения. Никакой тебе ответственности, а покупатели на черепки и амулеты всегда найдутся. Разрешения на раскопки он не получал. Власти называют таких, как мой отец, «черными копателями» и крепко не любят.

Моя мать была из местных, он увез ее из глухой деревушки и поселил в Хефате – шумном городе, белом от солнца и пыли, полном бродячих кошек, зазывал и туристов. Мать устроилась билетершей в музей, отец продолжал рыскать по пустыням, ущельям и развалинам.

Мне повезло родиться с редким Даром искателя и хронолога, и потому с малолетства я стала помогать отцу в его не очень-то славном ремесле.

Я безошибочно указывала развалины, где отец мог разжиться ценными вещицами. Благодаря моему Дару он порой находил серебряные бусины и украшения, а однажды добыл золотой браслет эпохи царицы Нубис. Отец продал его коллекционеру и поделился со мной выручкой.

Но как же я ненавидела эти походы! На каникулах, как всякому ребенку, мне хотелось играть со школьными друзьями на пристани или проводить время в деревне у бабушки, в глинобитной хижине на берегу каменистой речушки.

Вместо этого приходилось таскать тяжелые рюкзаки, ставить палатки, собирать сухой навоз для костра, отгонять гнус. Расчищать камни, сортировать черепки и даже избавлять мумии от заскорузлых обмоток. Дело нехитрое, но противное – все равно что засохший апельсин чистить. Вы не представляете, какие мерзкие насекомые живут в могильниках!

В восемнадцать лет я сбежала из дома.

Афаром я была сыта по горло. Мне надоела жизнь бродяги. Кроме того, я умудрилась заиметь навязчивого поклонника среди местных контрабандистов, он преследовал меня и сделал мою жизнь невыносимой. С Муллимом шутки плохи, а я еще и обвела его вокруг пальца, и Муллим жаждал расквитаться.

Итак, я сунула в чемодан одежду, сбережения, оставила родителям записку и села на пароход до Сен-Лютерны.

План побега был тщательно продуман. Школьное образование я получила неплохое и разжилась рекомендацией директора музея, где служила мать. Что вкупе с даром хронолога и помогло поступить в столичную академию. Для приезжей молодежи в тот год выделили бесплатные места на факультете музееведения.

Мне было неважно, какое образование получить – лишь бы закрепиться в столице. Возвращаться после выпуска в Афар я не собиралась.

Так я отучилась на архивиста. Буду честной – учеба на первом месте не стояла. Ведь приходилось еще и работать, на жалкую стипендию в столице не прожить.

Предметы давались легко, с курса на курс я переводилась без затруднений. Выручали упорство и бойкий язык. А что делать? Чужестранке, да еще полукровке, иначе нельзя. Первые годы в столице мне пришлось несладко.

Впервые я увидела легендарного магистра Иверса, когда училась на третьем курсе. Иверс уже тогда был знаменитостью и пользовался репутацией необузданного типа.

Его называли восходящей звездой на научном небосклоне, он завершил несколько удачных экспедиций, сделал пару крупных открытий и выдвинул десяток смелых гипотез. При этом магистр был несдержан на язык, авторитеты ни в грош не ставил, аспирантов гонял в хвост и в гриву.

Занятий он у нас не вел, я лишь посетила пару его открытых лекций. Стыдно вспомнить, но я восторгалась Иверсом!

Доклады он читал артистично, его низкий голос звучал магнетически, а идеи он выдвигал такие, что дух захватывало.

При этом Иверс не утруждался быть любезным. На лекциях отпускал колкие шутки, а услышав пустой вопрос, без обиняков давал понять, что лучше бы вопрошающий держал язык за зубами, чем показывать миру свою глупость.

А уж как он разделывался с дубовыми учеными лбами, которые осмеливались критиковать его только потому, что идеи Иверса не находили места в их замшелой системе мира!

Мне Иверс представился эдаким бунтарем. Студенты любят подобные личности – пока сами не станут мишенью грубияна.

На защиту выпускной работы я шла со спокойным сердцем. Мне предложили место в аспирантуре на кафедре древностей. Не за выдающиеся успехи, а потому, что я владела редкими наречиями, а младшему сотруднику платить придется меньше, чем переводчику.

Но меня все устраивало. Через год я рассчитывала устроиться в городской музей Зильбера. Сотрудники музея процветали благодаря меценату Мидасу Зильберу, богачу и любителю-археологу. Меня обещали должность архивиста, если я получу хоть какой-то опыт.

Итак, в своем будущем я была уверена.

Но когда вошла в аудиторию, где проходила защита, и заметила в комиссии магистра Иверса, почуяла неладное.

До сих пор не знаю, кто его пригласил и зачем. Может, ректор решил показать, что выпускные экзамены – серьезное испытание. Может, решил отсеять непригодных выпускников, а я попала Иверсу под горячую руку.

Выслушав доклад с пренебрежительной ухмылкой, магистр принялся атаковать меня вопросами. Все с подвохом, все с уничижительными комментариями.

Первые полчаса я сдерживалась. Отвечала вежливо, хоть и скрипела зубами.

Потом начала сбиваться, путаться. Иверс был безжалостен. Он играл со мной, как кот с мышью. Он разнес мою работу в пух и прах.

Когда после моих неудачных ответов в аудитории начали открыто хохотать, гнев застил глаза багровой пеленой. Холодный взгляд Иверса и его язвительный тон приводили в бешенство.

Ладно, пусть моя работа и не была оригинальной, но подобного отношения не заслуживала. Поведение магистра было возмутительным!

Детонатором стала заключительная речь Иверса, где и прозвучали те слова: «пустоголовая недоучка, возомнившая себя историком». А еще: «плохо замаскированный плагиат», «выдумки вместо фактов» и «не работа, а куча словесного навоза».

Вот тогда-то меня и сорвало. В благодарственной речи я высказала магистру все, что о нем думала.

Слово за слово, и мы сцепились с Иверсом в ядовитой перепалке.

Позднее я сгорала от стыда. Несмотря на южный темперамент, я человек сдержанный, не люблю обижать людей, даже когда со мной поступают несправедливо.

Но в тот момент... О, я чувствовала не только злость и обиду. Я ликовала, когда ставила Иверса на место!

Я расплачивалась с ним за все. За презрительные взгляды сокурсников, когда они узнавали, что я афарка. За чванливую снисходительность столичных жителей, за то, что меня считали вторым сортом, за грубости и прозвища.

Все это я видела в холодных глазах Иверса и слышала в его голосе.

Когда я только начала ему возражать, магистр удивился и даже улыбнулся с предвкушением. Его позабавило, что кто-то осмелился дать ему отпор его же оружием. Но потом он втоптал в грязь мое самолюбие, как боевой слон!

И да, в пиковый момент моя рука сама потянулась к тяжелой чернильнице. Научный руководитель успел убрать ее, а то полетела бы она в голову Иверсу.

Надо сказать, некоторые члены комиссии посматривали на меня одобрительно. Потому что Иверс давно напрашивался на подобное.

Скандал замяли.

Меня вывели из аудитории, напоили водой, строго пожурили.

Работу мою после разгромной оценки Иверса засчитать не могли. Пришлось задержаться в Академии еще на полгода и дополнительно заплатить за право повторной защиты – на которой я получила жалкие три балла. После чего кафедра вежливо дала мне от ворот поворот. Путь в аспирантуру оказался закрыт. Музей не захотел иметь со мной дела.

Я обрушила на голову Иверса самые страшные проклятия моей бабушки! Сработай они, у магистра вылезли бы все волосы, зубы раскрошились, зато отросли бы копыта и ослиный хвост.

Но, судя по всему, у древних проклятий истек срок годности. Иверс благоденствовал, стал профессором и членом-корреспондентом, находился в отличной физической форме и всячески преуспевал. Время от времени я встречала его имя в журнальных статьях и знала о его успехах.

Мне все же повезло. Два года назад в поисках работы я встретила Абеле Молинаро, бывшего владельца крупной антикварной фирмы. Именно ему мой отец некогда продал тот золотой браслет эпохи царицы Нубис.

Абеле давно ушел в отставку, передав управление фирмой племяннику, но продолжал пополнять частную коллекцию и вести обширную переписку. Ему требовался ассистент с проживанием, и он предложил эту должность мне.

Платил он немного, но дал не только интересную работу, но и крышу над головой, и относился ко мне почти по-родственному. Да еще пообещал пристроить в музей Зильбера, когда в моих услугах отпадет нужда.

Последнее время я жила неплохо… но сегодня встретила профессора Габриэля Иверса. И, боюсь, скоро встречу его вновь.

Чего он так вцепился в эту карту? Неужели это не фальшивка, а ценный документ? И что же ищет Иверс? Слава и богатство у него уже есть.

Старый ларец определенно хранил некую тайну. Я не я буду, если не разберусь, что к чему.