Ирландия. Тёмные века — 1

Глава 14. Ковка победы

Солнце едва поднялось над болотами, когда я вошёл в длинный дом, где уже собрались командиры. Пахло дымом, потом и воском — десятки свечей горели вдоль стен, освещая стол, заваленный глиняными фигурками, картами и свитками. Келлах стоял у доски из полированного сланца, чертя мелом контуры холмов. Его лицо, изрезанное шрамами, казалось каменным — только глаза горели холодным азартом.

— Поздно, монах, — бросил он, не оборачиваясь. — Уже начали.

Молодые полутысячники и сотники толпились вокруг стола, как волчата перед первой охотой. Их доспехи сверкали новизной, но взгляды выдавали страх — сегодня судили не их доблесть, а ум. На столе лежала модель долины Шаннон: крошечные деревья из мха, река из синей ткани, войска — глиняные человечки с флажками. Каждый флажок означал сотню. Наша игра начиналась.

— Ситуация, — Келлах ударил жезлом по доске. — Враг занял высоту. У вас — три когорты. Ваши действия?

Полутысячник Маэл Дув, сын кузнеца, первым схватил фигурку. Его пальцы дрожали.

— Штурмую в лоб. Ночью, пока спят...

— Половина твоих людей умрёт на склонах, — перебил я, подходя. — А утром враг сбросит трупы в реку. Следующий.

Сотник Энгус, бывший пастух, провёл рукой над картой.

— Обойти через болото. Там нет дозоров.

— Хорошо, — кивнул Келлах. — Но болота — это гниль и лихорадка. Сколько солдат потеряешь заболевшими?

— Десять... двадцать?

— Сто, — я бросил на стол мешочек с чёрными камушками — каждый означал мёртвого. — Ты сэкономил время, но лишился лучников. Теперь твои фланги открыты для атаки.

Энгус побледнел, сжимая фигурку так, что глина затрещала. Я достал табличку с его именем и сделал пометку углём: «Пренебрёг разведкой. —10 очков». Эти очки решали всё — повышение, ротацию, а то и разжалование.

Игра длилась до полудня. Мы меняли условия: дождь, предательство лазутчиков, бунт в тылу. Командиры потели, спорили, ломали фигурки в ярости. Келлах подливал масла в огонь:

— Твой обоз захватили. У солдат нет еды. Что делаешь?

— Отнимаю у местных! — выкрикнул сотник Кормак, потомок вождей. Его щёки пылали — он всё ещё верил, что кровь даёт право на спесь.

— Записать, — я не поднял глаз от таблички. — Кормак: грабёж своих. Минус двадцать очков. Разжаловать в рядовые.

— Что?! — он ударил кулаком по столу. — Я из рода Уи Нейллов!

— А теперь ты из рода голодных, — Келлах вырвал у него шлем с перьями. — Иди на кухню. Сегодня чистишь репу.

Кормчий сгибался под смехом остальных. Я видел, как дрожат его руки — позор жёг сильнее огня. Но таков был закон: «Командир ест из общего котла. Иначе — он не командир». Эту фразу я выбил на камне у входа в казарму.

После игры мы остались с Келлахом вдвоём. Он разлил по кубкам ячменное пиво, мутное и горькое.

— Треть из них — дураки, — проворчал он. — Думают, война — это слава, а не грязь и кишки.

— Поэтому и играем, — я развернул свод правил, написанный на пергаменте. — Смотри: новый пункт. «Командир, не знающий имён своих солдат, — штраф».

Келлах фыркнул:

— А если забыл имя жены — тоже штраф?

— Жена не умрёт за тебя в бою. Солдат — может. Но только если верит, что он не просто мясо для топора.

Назавтра мы устроили смотр. Легион выстроился на поле, сверкая эйритовыми кирасами. Я шёл вдоль рядов, задавая вопросы:

— Сколько весит твой паёк? Как лечить лихорадку? Где ближайший ручей?

Командиры ёжились, как школьники. Сотник Финтан, сын рыбака, бойко отвечал:

— Паёк — фунт хлеба, полфунта мяса. Лихорадку — отваром ивы. Ручей — в полумиле за холмом.

— Хорошо, — я поставил галочку в его карточке. — А если солдаты жалуются на тебя — куда идти?

— К тебе, брат Бран. Или к Келлаху. Или к любому судье.

Финтан получил нашивку на плащ — бронзовый дуб. А вот полутысячник Диармайд, потомок друидов, замялся:

— Паёк... Ну, сколько дают. Болезни — к знахарке. Ручей... не помню.

— Ты командовал три месяца и не знаешь, где вода? — Келлах вырвал у него жезл. — Сегодня идешь копать колодцы.

К вечеру я сидел в канцелярии, заполняя карточки. Каждая — история:

«Диармайд. Разжалован 14/09. Причина: слабая подготовка. Предыдущие проступки: отдельная палатка, требование вина вместо эля».

«Кормак. Разжалован 13/09. Причина: грабёж. Склонен к спеси. Отец — вождь».

На столе горела свеча из пчелиного воска — дорогая, но необходимая. В темноте цифры сливались бы в кашу. Вдруг дверь распахнулась, ворвался Энгус. Его лицо было в синяках.

— Брат Бран... Они избили Кормака. Говорят, он чванливая свинья...

Я вздохнул. Такова была обратная сторона системы — разжалованные становились изгоями. Но иначе как научить их смирению?

— Пусть работает. Если выживет — станет мудрее, хотя может озлобится.

На третий день игр случилось неожиданное. Мы смоделировали осаду замка. Полутысячник Нейл, сын ткача, вместо штурма предложил переговоры.

— У них кончатся припасы. Пошлю гонца — предложим сдачу без крови.

— А если отвергнут? — спросил Келлах, пряча усмешку.

— Тогда выжжем поля. Голод сломит их раньше.

Я поднял бровь. Жестоко, но эффективно. В карточке Нейла появилась запись: «Стратегическое мышление. +15 очков». Но тут вмешался Маэл Дув:

— Это бесчестно! Воевать надо лицом к лицу!

— Честь хороша на пиру, — огрызнулся Нейл. — На войне же выживает хитрейший.

— Записать Маэлу: наивность. Минус десять, — вздохнул я. — Нейлу: прагматизм. Плюс пять.

Келлах наблюдал молча. Потом, когда игры закончились, отвел меня в сторону:

— Ты делаешь из них не воинов, а счетоводов.

— Нет. Я делаю из них лидеров. Тот, кто считает жизни, не станет бросать их на ветер.

Вечером у костра я нашёл Кормака. Он чистил репу, руки в грязи, плащ выцвел до серости.

— Ненавидят меня, — пробормотал он. — Говорят, заслужил.

— А ты как думаешь?

Он швырнул нож в бревно.

— Мой отец пахал землю. Я хотел быть лучше...

— Быть лучше — не значит смотреть свысока. Значит — нести ответственность.

Он не ответил. Но наутро, когда игры возобновились, Кормак стоял в задних рядах. И когда Нейл предложил рискованную атаку, именно он, рядовой, крикнул:

— Там овраг! Конница не пройдёт!

Все замерли. Даже Келлах поднял бровь.

— Откуда знаешь?

— Я... я пас там овец. В детстве.

Нейл пересмотрел план. Атака отменилась. В карточке Кормака появилась запись: «Инициатива. Возможность реабилитации».

К вечеру я смотрел на карточки, разложенные на столе. Одни поднимались вверх, другие падали. Социальный лифт работал, скрипя, как колодезный журавль. И где-то там, в долинах Эйре, рождалась новая армия — не из слепой ярости, а из расчёта и человечности.

— Завтра добавим новый пункт, — сказал я Келлаху. — «Командир, выполнивший задачу, без потерь — повышение».

Он усмехнулся, доедая лепёшку из общего котла:

— Может, и меня научишь доброте, монах?

— Тебя? — я фыркнул. — Ты слишком любишь рубить головы.

— Ага. Поэтому пусть лучше держат их на плечах — чтобы помнили: шея — вещь хрупкая.

Мы рассмеялись. Где-то за стенами кричали совы, а в казарме десятники спорили над картами. Подготовка продолжалась.

***

Три года. Три зимы, когда пальцы примерзали к рычагам арбалетов. Три лета, когда пот заливал глаза, а солнце слепило прицел. Я стоял на краю тренировочного поля, наблюдая, как новая сотня рекрутов пытается попасть в мишень — старую викингскую кольчугу, повешенную на дубе. Стрелы с визгом впивались в кору, промахиваясь на локоть. Келлах, прислонившись к колесу телеги с бочками смолы, скривился:

— Опять крестьяне с вилами. Где ты их откопал?

— Их отцы пахали землю, а они будут сеять смерть, — ответил я, перебирая глиняные таблички с именами. — Помнишь, как ты первый раз промахнулся на двадцать шагов?

Он фыркнул, но в уголках глаз заплясали морщинки — знак усмешки.

Арбалетчиков набирали из лучших. Не тех, кто громче орал в тавернах, а тех, чьи пальцы не дрожали после десятимильного перехода с полной выкладкой. Каждую весну мы объезжали деревни, устраивая «испытания дуба»: стрельбу по яблоку с пятидесяти шагов, ночной кросс через болота, сборку арбалета вслепую. Желающих хватало — вдвое больше, чем мест. Престиж? Нет. Голод. Плата в полтора раза выше легионерской означала, что семья арбалетчика не умрет зимой.

— Следующий! — крикнул инструктор, бывший охотник на оленей.

К оголенному по пояс пареньку с рубцами на спине — следы плетей старого хозяина — подошла девчонка-оружейник. Вручила ему «Ворона» — так мы называли арбалеты за черные дуги из эйрита. Парень взял оружие благоговейно, будто святыню. И тут же уронил.

— В строй! — рявкнул Келлах, не глядя. — И пусть до заката чистит сортиры.

Арбалет стоил как двадцать овец. Даже с конвейера, который мы наладили в подвалах Гаррхона, каждое оружие проходило через десять пар рук. Дуги ковали из полос эйрита, нагревая до белого свечения и закаливая в масле. Тетиву плели из шелка, привезенного Хальфданом в обмен на виски — тридцать нитей, пропитанных смолой. Ложе вырезали из ясеня, покрывая лаком для прочности и устойчивости к вездесущей влаге. На каждом — номер, выжженный раскаленной иглой. Моя идея. Если арбалет теряли, искали по цифрам. Нашедшему — награда. Потерявшему — двадцать ударов плетью перед строем и штраф в тройном размере.

— Ты сделал из эйретрита идола, — как-то сказал Келлах, наблюдая, как новобранец целует номер на прикладе.

— Нет. Их оружие — продолжение руки. Рука дрогнет — умрешь ты, а не враг.

Элита. Да, они были элитой. Не по крови, а по умению. Их доспехи — кольчуги с нашитыми пластинами на груди — весили втрое меньше обычных. Их пайки включали мед и сушеные ягоды — для зрения. Но и нормативы... Боги, эти нормативы.

Каждое утро начиналось с десяти миль по болоту — с полной выкладкой, арбалетом на спине и колчаном в тридцать болтов. Потом стрельба — по движущимся мишеням, по звуку, в темноте. После обеда — рукопашная. Вечером — чтение карт и основы осады. Отсеивался каждый третий.

— Зачем им грамота? — ворчал старый кузнец, учивший их чинить спусковые механизмы.

— Чтобы читать донесения, а не ждать глашатая, — ответил я, показывая, как отмечать цели на пергаменте.

Лучшим из лучших давали «Клыки» — арбалеты с зубчатыми дугами, стрелявшие на двести шагов. Их номер был обведен орнаментом. Таким оружием владел Кайртир — пацан, три года назад дрожащий от страха. Теперь он командовал полутысячей, его болт сбивал ястреба в полете.

Но были и другие. Вроде Диармайда — сына купца, купившего место в отряде, что выяснилось далеко не сразу, десятник, взявший его за взятку, был разжалован в рядовые. Он носил на поясе посеребряный кинжал, хвастался связями. Пока не попал на ночные учения.

— Не могу! — завыл он, увязая в трясине. — Мои сапоги из кордовской кожи!

— Сними их, — сказал я спокойно. — Или их снимут с тебя.

Когда он отказался, солдаты сами стащили с него обувь. Босой, с окровавленными ногами, он дополз до лагеря последним. В его карточке появилась запись: «Негоден. Перевести в обоз».

Арбалетчики не прощали слабости. Они спали вповалку на соломе, ели из одного котла похлебку с ячменем. Если кто-то пытался выпросить лишний кусок — остальные били его ложками по голове. Жестоко? Да. Но в бою они прикрывали друг друга как братья.

Однажды ночью я застал Кайртира у кузницы. Он полировал номер на своем «Клыке», шепча что-то.

— Молитва? — спросил я.

— Имена, — он повернул арбалет, и в свете луны я увидел зарубки на прикладе. — Двенадцать друзей, погибших за меня.

С тех пор я ввел новое правило: «Каждый арбалетчик обязан знать имена всех павших в его подразделении».

Келлах смеялся:

— Скоро ты заставишь их вышивать имена на плащах.

— Нет. Но если они забудут, ради кого стреляют — станут убийцами, а не воинами.

Все изменилось в день, когда викинги Хальфдана атаковали наши караваны с углем. Арбалетчики прикрывали отход, устроив засаду в ущелье. Я наблюдал с высоты, как норвежцы в железных шлемах бегут на строй. Первый залп — двадцать пали. Второй — еще тридцать. Потом Кайртир скомандовал отход, прикрывая отступающих. Его «Клык» щелкал как цикада, пока не сломался спусковой крючок.

— Бросай! — крикнул я, видя, как он пытается тащить обломки.

— Нет! — он отшвырнул меч и потащил арбалет на себе.

Позже, когда мы считали потери, я нашел его в кузнице. Он сидел над сломанным «Клыком», втирая в дерево масло.

— Ремонт обойдется в месяц зарплаты, — сказал я.

— Он стоит того, — он показал на зарубки. — Они бы хотели, чтобы я спас его.

На следующий день я приказал выбить на каждом арбалете девиз: «Оружие —жизнь. Закон — честь».

Келлах, рассматривая новую партию, пробормотал:

— Теперь точно будут боятся потерять, это не оружие это – реликвия.

Но когда через неделю он сам подобрал на поле боя потерянный арбалет и всю ночь искал хозяина по номеру — я понял: железо и люди стали единым целым. Как тетива и дуга. Как Эйре и ее воины.

***

Дождь стучал по деревянным ставням скриптория, словно нетерпеливые пальцы судьбы. Я разминал затекшие пальцы, переводя взгляд с чертежей водяной мельницы на отчеты казначея. Восковая свеча, вставленная в бронзовый подсвечник в виде змеи, отбрасывала тревожные тени на пергамент с пометкой «Совершенно секретно».

— Брат Бран! — дверь распахнулась с такой силой, что задрожали стопки свитков на полках. Финтан стоял на пороге, его плащ промок до нитки, а лицо было белее монастырской извести. — Гонец из Дублина...

Он протянул сверток, завернутый в промасленную кожу. Мои пальцы скользнули по печати — стилизованный ворон с распростертыми крыльями, личная эмблема Хальфдана. Сердце екнуло, будто наткнулось на скрытую ловушку в знакомой тропе.

— Когда? — спросил я, разрывая шнуровку.

— Полчаса назад. Конь пал у ворот.

Пергамент пах солью и... углем. Необычно. Текст был кратким, выведенным неровными рунами, будто писался в спешке:

«Монах. Твой стальной зуб сломал мой топор. Но теперь я знаю, как куют эйрит. Жду твой выбор: десять кузнецов или голова аббата. Рассвет. Х.»

Холодная волна прокатилась от затылка до поясницы. Я машинально провел пальцем по краю стола, где под слоем воска пряталась миниатюрная карта месторождений болотной руды. Всего три человека знали полный процесс: я, Коналл и...

— Созывай совет. Тихо. — Голос звучал чужим, словно эхо из подземелья. — И приведи ко мне кузнеца.

Пока Финтан исчезал в коридоре, я лихорадочно перебирал в памяти последние недели. Визит Хальфдана два месяца назад — он тогда восхищался новыми доспехами легионеров, но даже не спросил о составе сплава. Инспекция рудников неделю назад. Пожар в угольном складе...

— Бран? — Коналл ввалился в комнату, смахивая с бороды капли дождя. Его кожаный фартук был покрыти свежими ожогами — видимо, прервал работу у горна. — Что случилось?

Я молча протянул письмо. Видя, как его пальцы оставляют сажные отпечатки на пергаменте, я внезапно осознал, что кузнец — единственный человек, способный воспроизвести весь цикл от плавки до закалки. Его правая рука непроизвольно дернулась к молоту на поясе, когда он дочитал до угрозы аббату.

— Это... невозможно. — Он уставился на слова, будто надеясь, что они исчезнут. — Печи в Дублине дымят травой и кизяком. Даже если они украдут руду...

— Они знают про уголь. — Я ткнул пальцем в строку. — «Стальной зуб» — так викинги прозвали арбалетные болты. Значит, у них есть образец эйрита.

Коналл побледнел. Его глаза метнулись к железному сундуку у стены, где хранились эталонные слитки. Замок был цел, но на крышке я заметил едва различимую царапину — тонкую, как волосок, идущую от замочной скважины к краю.

Сердце забилось чаще. Предатель не просто передал секрет — он рискнул проникнуть сюда.

Совет собрался в подземной крипте — круглой комнате с низкими сводами, где когда-то монахи хранили реликвии. Теперь на каменном алтаре лежала карта Эйре, придавленная четырьмя бронзовыми подсвечниками.

— Обвинения без доказательств — дорога к распаду, — Киран нервно теребил край своего расшитого звездами плаща. Его пальцы, привыкшие к перьям и циркулям, сейчас напоминали когти испуганной птицы. — Мы все здесь верные...

— Верные? — Эрн ударил кулаком по столу, опрокинув кубок с медом. Липкая лужица поползла к краю пергамента. — В прошлом месяце двое твоих писцов исчезли с отчетами о запасах зерна!

Я наблюдал за ними, отмечая детали:

Киран — слишком часто моргает.

Эрн — левая рука постоянно тянется к кинжалу, хотя угрозы нет.

Финтан — единственный, кто методично проверяет каждую складку на карте, будто ищет секретные отметки.

Коналл — стоит у двери, массивные плечи перекрывают выход. Намеренно?

— До рассвета семь часов, — прервал я спор. — Предлагайте решения.

— Убить Хальфдана, — выдохнул Эрн. Его глаза блестели фанатичным огнем. — Я возьму пятьдесят человек...

— И оставишь Глендалох без защиты? — Финтан ткнул пальцем в точку у реки Лиффи. — Здесь уже замечены разведчики Айлиля.

— Отправить ложный караван, — пробормотал Киран. — С пустыми бочками...

Голоса слились в гул, но я уже не слушал. Внимание привлекла едва заметная деталь: на локте Кирана красовалась новая застежка — серебряный ворон с гранатовыми глазами. Такие делали только в Дублине.

— Откуда пряжка? — резко спросил я.

Все замолчали. Киран инстинктивно прикрыл рукавом украшение.

— Подарок... от торговца из Уэксфорда.

— Который умер от лихорадки три недели назад, — парировал Финтан. — Я проверял его грузы.

Напряжение в комнате достигло предела. Коналл неосознанно сжал рукоять молота. Эрн отодвинулся от стола, освобождая пространство для удара. Даже воздух словно загустел, пропитанный потом и страхом.

Внезапно снаружи донесся протяжный вой. Не человеческий — металлический, словно резали железо.

— Кузница! — первым сообразил Коналл.

Мы высыпали во двор, где дождь превратился в ледяную крупу. Из-за каменной арки мастерской валил черный дым с едким запахом горелой кожи. Охранник лежал лицом в луже, его шея вывернута под неестественным углом.

Внутри царил хаос. Горн был опрокинут, угли тлели на соломенном полу. На наковальне, священном сердце кузни, лежал слиток эйрита с выцарапанными рунами: «Дар Одина». Но самое страшное ждало у стены — разбитый сундук с эталонами, а рядом...

— Нет, — прошептал Коналл, падая на колени.

На полу лежал десятилетний Гилле — его подмастерье. Мальчик сжимал в окоченевшей руке кузнечный молоток, а в груди торчал узкий скандинавский клинок. Рядом валялась отрубленная кисть незнакомца со знаком ворона на запястье — татуировка хирдманов Хальфдана.

— Они пытались украсть слитки, — пробормотал я, ощущая, как гнев смешивается с отчаянием. — Мальчик застал их...

Финтан осторожно разжал пальцы Гилле. В ладони сверкнул обрывок кольчуги — не эйрит, обычное железо. Но на внутренней стороне колец явно виднелись царапины от плоскогубцев их делали только в монастыре.

— Это из партии для Уи Энехглайсс, — сказал он. — Такие делали...

— На прошлой неделе, — закончил я, вспоминая отчет. — Под наблюдением Эрна.

Все повернулись к воину. Он отступил к стене, вытаскивая кинжал.

— Ложь! Это подстава! — его голос сорвался на визгливую ноту. — Я...

Свист тетивы разрезал воздух. Болт пробил горло Эрна, вырвав клок плоти с позвоночником. Он рухнул, захлебываясь кровью, а за спинами у нас раздался знакомый скрипучий голос:

— Извините, что опоздал.

Келлах стоял в дверях с арбалетом в руках. Дождь стекал по его латам, смешиваясь с красными потеками на лезвии меча.

— Нашел этого ублюдка у восточной стены, — он пнул ногой второй труп — переодетого викинга с мешком угля за спиной. — Пытался поджечь амбар с зерном.

Я подошел к телу Эрна. В его поясном мешке блеснуло серебро — дублинские монеты с профилем Хальфдана. Но что-то не сходилось...

— Он не мог знать про уголь, — пробормотал я, вытирая окровавленные руки о плащ. — Эрн отвечал только за распределение железа.

Келлах мрачно рассмеялся:

— Тогда спроси у того, кто настоящий предатель.

Он указал арбалетом в темный угол, где на цепи сидел переодетый монахом викинг. Пленник поднял голову, и моё дыхание перехватило.

Под сбритыми волосами и фальшивыми шрамами узнавалось лицо — Брендан, мой первый ученик в черчении, пропавший полгода назад во время нападения на караван.

— Он жив? — шагнул я вперед, но Келлах преградил путь.

— Осторожно. Язык вырван. Но пальцы целы.

Брендан поднял дрожащую руку. На грязной ладони кровью было выведено:

«Не он»

И тут грянул гром. Небеса разверзлись синим светом, осветив фигуру в дверях. Аббат Колум, бледный как смерть, держал в руках дымящийся свиток.

— Викинги... у Слив-Галлион... — он задыхался. — Они... копают...

Холодный пот стекал по спине. Слив-Галлион — единственное месторождение каменного угля в округе.

Келлах первым выбежал наружу, крича команды. Финтан потянул меня за рукав, но я замер, глядя на цепь событий как на идеально отлаженный механизм. Утечка секретов, убийство мальчика, поджоги — всё вело к одному: отвлечь нас от главной цели.

Кто-то внутри провел викингов прямо к угольному сердцу Эйре. И этот человек всё ещё дышал среди нас.

В темноте завыл рог Хальфдана.