Инженер 2: Тульские диковинки

Глава 13 Станок

Телега с материалами медленно катила по улицам, грузчики шли рядом, придерживая поклажу. Я шагал следом, руки за спиной. Солнце клонилось к закату, тени удлинялись.

Через двадцать минут добрались до мастерской. Грузчики завернули во двор, остановили телегу у дверей. Я распахнул двери.

— Заносите внутрь, на склад.

Они начали разгружать. Медные листы тяжелые, несли вдвоем, осторожно. Латунные прутки связаны веревкой, клали на верстак. Кожу рулоном положили на полку.

Семен все еще стоял у станка, проверял сделанную работу. Услышал шум, обернулся. Увидел материалы, подошел, глаза загорелись:

— Это от Баташева?

— От него. Три пуда меди, два латуни, двадцать аршин кожи. Взаймы, под расписку.

Семен взял медный лист, повертел в руках, поднес к свету:

— Отличная медь! Чистая, без примесей! На такой работать одно удовольствие!

Трофим тоже подошел, осмотрел латунь:

— И латунь хорошая. Ковать легко будет.

Грузчики закончили разгрузку, вышли во двор. Я дал каждому по двугривенному на чай. Они поклонились, поблагодарили, уехали с пустой телегой.

Я закрыл дверь, повернулся к работникам:

— С завтрашнего дня начинаем работу над насосом Баташева. Станок доделываем за три дня, потом точим цилиндр. Семен Михайлович, ты со мной работаешь. Трофим Петрович, готовь кузницу, крепеж ковать придется. Филипп, разбери все детали старых насосов, разложи по типам, может что пригодится.

Все кивнули.

Часы на каланче пробили шесть.

— На сегодня все. Расходимся.

Работники собрали инструменты, надели верхнюю одежду, разошлись по домам. Семен ушел последним, на прощание сказал:

— Завтра с утра приступим, Александр Дмитриевич. Станок доведем до ума.

Я остался один. Обошел мастерскую, проверил, все ли на местах, материалы уложены правильно, инструменты убраны. Погасил лампу, вышел, запер дверь на замок.

Постоял во дворе, посмотрел на небо. Вечерело, первые звезды появлялись. Прохладно, пахло речной водой, дымом из труб.

Вспомнил о коляске. Надо решить вопрос с гостиницей, сегодня же. Завтра некогда будет, работа начинается серьезная.

Пошел по Заречной улице к центру. Мимо домов мастеровых, мимо дворов с сараями. Где-то лаяла собака, где-то плакал ребенок. Обычные вечерние звуки.

Дошел до моста через Упу. Река темная, течет медленно. Перешел на другой берег. Киевская улица широкая, оживленная. Купцы закрывали лавки, запирали ставни. Извозчики стояли у трактиров, ждали последних седоков.

Прошел мимо губернского правления, окна темные, чиновники разошлись. Еще квартал вперед.

Гостиница «Московская» стояла в двух кварталах от губернского правления. Здание двухэтажное, каменное, побеленное. Вывеска над входом: «Гостиница и трактир. Номера чистые, кормят хорошо». Окна первого этажа светились, трактир работал.

Я прошел через главный вход, оказался в прихожей. Пахло щами, жареным мясом, табаком. Справа дверь в трактир, оттуда доносились голоса, звон посуды. Слева лестница на второй этаж, где номера. Прямо стойка, за ней сидел молодой парень в жилетке, записывал что-то в гроссбух.

— Добрый вечер, — сказал я. — Хозяин на месте?

Парень поднял голову, узнал меня, вскочил:

— Ваше благородие! Александр Дмитриевич! Сейчас позову Терентия Савельевича!

Побежал куда-то в глубь здания, через коридор. Вернулся через минуту, за ним шел хозяин.

Терентий Савельевич Савельев, мужчина лет сорока пяти, дородный, с круглым румяным лицом и окладистой бородой. Одет по-купечески: темный сюртук, жилетка с золотой цепочкой, блестящие сапоги. Глаза умные, хитроватые, но добродушные. Лицо радушное, привыкшее улыбаться гостям.

— Александр Дмитриевич! — воскликнул он, широко разводя руками. — Вот и явились! А мы уж ждем-пождем! Проходите, проходите!

Он провел меня через трактир, там сидели постояльцы за столами, пили чай, ужинали, в небольшую комнату за стойкой. Видимо, хозяйская контора. Стол, два стула, шкаф с бумагами, сейф в углу.

— Садитесь, садитесь, — Терентий Савельевич указал на стул, сам уселся напротив. — Чаю хотите? Или водочки? У меня отличная, с перцем!

— Благодарю, не надо. Дело обсудить пришел. Насчет коляски.

— А, коляска! — Хозяин всплеснул руками. — Красавица, что говорить! Все любуются! С утра народ не отходит — разглядывают, щупают, спрашивают. Один купец вообще двести рублей предлагал купить! Я, конечно, отказал, не мое дело. Другой просил на неделю взять, в Москву ехать собрался. Тоже отказал. Надобно сначала решить вопрос с вами.

Я кивнул:

— Правильно сделали. Вот что предлагаю, Терентий Савельевич. Оставляю коляску у себя. Сдайте ее проезжим господам в аренду. Доход делим пополам. Как вас такое устроит?

Хозяин задумался, почесал бороду. Глаза прищурились, считал выгоду.

— Пополам, говорите… А сколько брать-то за аренду? И кому давать? Всякий народ бывает, иной и испортить может.

— Давать только солидным господам, дворянам, купцам, чиновникам. Не мастеровым, не мещанам. Цена рублей десять-пятнадцать в сутки, смотря куда ехать. По городу дешевле, в дальнюю дорогу дороже.

Терентий Савельевич присвистнул:

— Десять-пятнадцать! Это хорошие деньги! За неделю рублей пятьдесят набежит, а то и больше!

— Если будет спрос. Коляска необычная, комфортная. Кто раз прокатится, другим расскажет. Слава пойдет.

Хозяин кивал, глаза заблестели:

— Это верно, это верно! У меня постояльцев много бывает, все больше господа приличные. Купцы по делам ездят, чиновники, помещики. Всем коляска хорошая нужна! Да еще такая! — Он шлепнул ладонью по столу. — Дело выгодное, Александр Дмитриевич! Я согласен!

— Тогда условия, — сказал я. — Коляску содержать в идеальном порядке. Каждый день проверять, колеса, рессоры, ремни, обивку. Грязь сразу вытирать, пыль смахивать. Лошадей подбирать добрых, спокойных, не норовистых. Ямщика надежного, трезвого. Если коляска испортится по вашей вине, ремонт за ваш счет. Раз в месяц я буду приходить проверять. Если увижу, что плохо содержится, забираю обратно без разговоров.

Терентий Савельевич энергично закивал:

— Согласен, Александр Дмитриевич! Как за свою родную буду беречь! Слово даю! У меня конюшня отличная, лошадей пять имеется, все спокойные, проверенные. Ямщик Никита у меня работает, человек надежный, не пьет. Коляска у меня как в музее стоять будет, ни пылинки, ни царапинки!

Я смотрел ему в глаза. Хозяин говорил искренне, глаза честные. Человек деловой, понимает выгоду. Коляска ему нужна для привлечения богатых постояльцев. Испортить не даст.

— Хорошо. Еще условие, доход делим строго пополам. Каждое первое число месяца вы приносите мне половину того, что заработали. Записываете в тетрадь, кому сдавали, на сколько дней, за какую цену. Я проверяю.

— Конечно, конечно! — Хозяин вскочил, достал из шкафа чистую тетрадь в кожаном переплете. — Вот, специально купил! Буду записывать каждую поездку! Все по-честному!

Я кивнул:

— Тогда оформим письменно.

Терентий Савельевич достал бумагу, перо, чернильницу. Придвинул ко мне:

— Пишите, Александр Дмитриевич. Вы грамотнее, у вас красивее выйдет.

Я взял перо, обмакнул в чернила, начал писать:

«Я, нижеподписавшийся, инженер-капитан Александр Дмитриевич Воронцов, передаю во временное пользование купцу третьей гильдии Терентию Савельевичу Савельеву, хозяину гостиницы „Московская“, дорожную коляску четырехместную для сдачи в аренду проезжим лицам. Доход от аренды делится пополам. Терентий Савельевич обязуется содержать коляску в надлежащем порядке, предоставлять исправных лошадей и трезвого ямщика, вести учет поездок. Расчет производится ежемесячно, первого числа. В случае порчи коляски по вине Терентия Савельевича, ремонт производится за его счет. Настоящее соглашение действует до особого распоряжения».

Дописал, просушил чернила, подписался. Дата десятое апреля тысяча восемьсот пятьдесят шестого года.

Протянул бумагу хозяину. Тот прочитал медленно, шевеля губами, кивая. Дочитал, взял перо, вывел старательно: «Терентий Савельев». Буквы корявые, но читаемые.

— Вот и ладно! — Он встал, протянул руку. — По рукам, Александр Дмитриевич! Хорошее дело начинаем!

Я пожал его руку. Рукопожатие крепкое, влажноватое, хозяин волновался.

— Коляску сейчас покажете?

— Покажу, покажу! Пойдемте!

Мы вышли из конторы, прошли через трактир, вышли во двор. Двор большой, вымощенный камнем. Справа конюшня, слева каретный сарай. По центру колодец с журавлем.

У сарая, под навесом, стояла моя коляска. Чистая, блестящая, колеса черные лакированные. Рядом толпились несколько человек, постояльцы, разглядывали, переговаривались.

— Вон, видите? — сказал Терентий Савельевич с гордостью. — С утра так! Все любуются!

Один из постояльцев, господин в дорожном сюртуке, обернулся к нам:

— Хозяин, это ваша коляска?

— Теперь можно сказать, моя, — ответил Терентий Савельевич важно. — В аренду сдаю. Для господ приличных.

— А сколько стоит?

— Смотря куда ехать. По городу десять рублей в сутки. В дорогу дальнюю пятнадцать.

Господин присвистнул:

— Недешево!

— Зато удобно! — Хозяин подошел к коляске, похлопал по кузову. — Глядите, какая работа! Рессоры мягкие, ремни крепкие, внутри как в царских палатах! Кто раз прокатится, больше на обычной не захочет!

Я стоял в стороне, наблюдал. Терентий Савельевич хорошо торговал, умело расхваливал коляску. Постояльцы слушали, переглядывались.

Еще один господин, помоложе, подошел ближе:

— А можно посмотреть внутри?

— Конечно! — Хозяин распахнул дверь. — Смотрите!

Господа заглянули внутрь, ахнули:

— Вот это да! Обивка бархатная! Столик складной! Фонарь даже есть!

— И занавеси на окнах, — добавил Терентий Савельевич. — Солнце не печет, пыль не залетает. Едешь, как в своей гостиной!

Постояльцы переговаривались, восхищались. Один спросил:

— А когда можно взять? Мне послезавтра в Москву ехать надо.

— Хоть завтра! — Хозяин сиял. — Лошадей запрягу лучших, ямщика надежного дам. Доедете как по облакам!

— Ладно, — кивнул господин. — Договорились. Завтра с утра зайду, оформим.

Терентий Савельевич обернулся ко мне, подмигнул. Лицо довольное, первый клиент уже есть.

Я подошел ближе, осмотрел коляску. Стоит ровно, колеса чистые, кузов без царапин. Хорошо.

— Терентий Савельевич, покажите конюшню.

— Пойдемте!

Мы прошли к конюшне. Внутри чисто, пахло сеном, навозом, конским потом. В стойлах стояли пять лошадей, все крепкие, ухоженные. Гнедые, рыжие, одна серая. Спокойно жевали сено.

— Вот они, мои красавицы, — сказал хозяин с гордостью. — Все рабочие, проверенные. Эта вон, гнедая, самая спокойная. Ее обычно в коляску запрягаем, когда дамы едут. Не пугается, не понесет.

Я подошел к лошади, погладил по шее. Лошадь фыркнула, повернула голову, посмотрела добрым глазом. Действительно, спокойная.

— Хорошие лошади. А где ямщик?

— Никита! — крикнул хозяин. — Никита, иди сюда!

Из дальнего угла конюшни вышел мужчина лет тридцати пяти, в длинном армяке, высокие сапоги, кепка набекрень. Лицо обветренное, загорелое, усы темные. Руки большие, в мозолях. Опытный ямщик, сразу видно.

— Здравствуйте, ваше благородие, — поклонился он.

— Здравствуй. Ты Никита?

— Так точно. Никита Григорьев, ямщик здешний. Уж десять лет как у Терентия Савельевича работаю.

— Пьешь?

Никита замялся, опустил глаза:

— Бывает, ваше благородие… По праздникам, маленько…

— Смотри не пей, — строго сказал я. — Мою коляску повезешь. Если пьяным за вожжи возьмешься, коляску у хозяина отберу и ты без работы останешься. Понял?

Никита вытянулся:

— Понял, ваше благородие! Не буду! Слово даю!

— Вот и хорошо. Береги коляску как зеницу ока. Это моя работа.

— Буду беречь, ваше благородие! Как родную!

Я кивнул, повернулся к Терентию Савельевичу:

— Все в порядке. Первого числа жду вас с отчетом.

— Буду, Александр Дмитриевич, буду! — Хозяин сиял. — Спасибо вам! Хорошее дело затеяли!

Мы вышли из конюшни, вернулись во двор. Постояльцы еще толпились у коляски, разглядывали. Господин, который собирался в Москву, записывал что-то в записной книжке.

Я попрощался с хозяином, вышел на улицу. Вечерело, солнце садилось за крыши домов. На улице народ редел, лавки закрывались. Где-то звонили к вечерне.

Пошел по Киевской улице обратно к Заречной. Шагал неспешно, руки за спиной. Думал.

Завтра начинается настоящая работа. Доделать станок, начать точить цилиндр для насоса. Две недели срок жесткий, но выполнимый. Главное не отвлекаться, работать методично, правильно.

Дошел до моста через Упу. Остановился, посмотрел на реку. Вода темная, течет медленно. На том берегу огни пожарной части, каланча возвышается над крышами.

Перешел мост, свернул на Заречную. Дошел до дома Матрены Ивановны. Зашел во двор, поднялся на крыльцо.

Хозяйка встретила в сенях:

— Александр Дмитриевич! Ужинать будете?

— Буду. Что есть?

— Щи, каша гречневая, сало. Хлеб свежий.

— Хорошо. Через десять минут выйду.

Прошел в свою комнату, снял сюртук, умылся. Матрена Ивановна уже поставила на стол миску со щами, тарелку с кашей, ломоть сала, хлеб.

Я сел, начал есть. Хозяйка хлопотала у печи, доел, поблагодарил, вернулся в комнату. Разделся, лег на кровать. Лежал, глядя в потолок.

Закрыл глаза. Уснул быстро, крепко. Без сновидений.

Проснулся затемно, когда за окном еще не рассвело. Часы показывали без четверти пять. Умылся холодной водой, оделся быстро, тихо вышел из комнаты, чтобы не разбудить Матрену Ивановну.

На улице темно, свежо, пахло росой. Небо на востоке только начинало светлеть. Шагал быстро, по пустынным улицам. Изредка встречались мужики, шедшие на работу, кивали молча.

Дошел до мастерской, отпер замок. Внутри темно, холодно. Зажег лампу, повесил на крюк над верстаком. Свет желтый, неровный, отбрасывал длинные тени.

Снял сюртук, надел рабочую куртку, закатал рукава. Подошел к станку.

Два дня на завершение ремонта. Сегодня надо закончить шабрение направляющих, проверить все узлы, смазать механизмы. Завтра установить ремень, испытать под нагрузкой.

Буду работать больше чтобы быстрее сделать станок.

Взял скребок, присел у станины. Провел рукой по направляющей, еще чувствуется небольшая неровность посередине. Намазал тонким слоем краски, сажа с маслом. Поставил каретку, прогнал вперед-назад. Снял, посмотрел, краска стерлась полосой, но неравномерно. Еще работать надо.

Начал шабрить. Скребок царапал металл, сыпалась стружка тонкая. Движения короткие, методичные. Снимаю слой за слоем, микрон за микроном.

Время шло. За окном посветлело, рассвело. Где-то запели петухи.

Без четверти семь в дверь постучали. Я выпрямился, вытер руки:

— Войдите.

Вошел Семен, удивился:

— Александр Дмитриевич! Вы уже здесь? Который час пришли?

— В пять. Работы много, времени мало.

Семен покачал головой с уважением:

— Вот это хозяин… — Снял верхнюю одежду, подошел. — Давайте вместе, быстрее пойдет.

Мы принялись за работу вдвоем. Семен шабрил одну сторону направляющей, я другую. Работали молча, сосредоточенно.

Часы пробили семь. Пришли Трофим, Филипп, Гришка, Иван. Все принялись за дело. Трофим разжигал горн, Филипп разбирал насосы, подсобные мели, убирали стружку.

К обеду направляющие стали значительно ровнее. Я проверил еще раз краской, теснение почти равномерное. Хорошо.

— На сегодня хватит, — сказал я Семену. — Обед.

Работники разошлись. Я тоже вышел, пошел к Матрене Ивановне. Пообедал быстро, щи, пироги. Вернулся в мастерскую.

Час дня. Работники вернулись. Продолжили шабрение. Еще три часа кропотливой работы. Проводил скребком, проверял краской, снова скребком. Раз за разом.

К шести вечера направляющие стали практически идеальными. Провел рукой, гладко, ровно. Поставил каретку, идет без люфта, плавно.

— Отлично, — сказал Семен. — Теперь такая точность, что хоть часовые механизмы точить.

Часы пробили шесть. Работники начали собираться.