Инженер 2: Тульские диковинки

Глава 11 Запасы

— Александр Дмитриевич! — окликнул Трофим. — Горн готов!

Я подошел. Угли раскалились докрасна, жар обжигал лицо на расстоянии аршина.

— Клади напильники.

Трофим взял клещи, уложил напильники на угли. Металл начал нагреваться, сначала потемнел, потом покраснел, потом стал оранжевым.

— Еще погорячее надобно, — сказал Трофим. — Докрасна раскалить, тогда отжиг будет правильный.

Он раздул мехи сильнее. Угли запылали ярче, напильники засветились вишневым цветом.

— Так, — удовлетворенно проговорил Трофим. — Теперь держать надо, минут пять. Потом остывать медленно, прямо в углях. Тогда сталь мягкая станет, можно будет затачивать.

Я кивнул, наблюдая. Металл светился, словно живой. Жар стоял такой, что на лбу выступил пот. Я отошел на шаг, вытер лицо рукавом.

Семен подошел сзади, встал рядом.

— Трофим мастер своего дела, — тихо сказал он. — Хоть и пьет, но в кузнечном деле смыслит. Не каждый отжиг правильно сделает.

— Вижу, — ответил я.

Время тянулось. Трофим следил за углями, подкидывал свежих, раздувал мехи. Напильники лежали в самом жару, светясь ровным красным цветом.

Наконец Трофим кивнул:

— Хватит. Теперь пусть остывают.

Отодвинул угли в сторону, прикрыв напильники. Они начнут остывать медленно, часа за три-четыре. Тогда сталь станет мягкой, податливой.

— К обеду остынут, — сказал Трофим. — После обеда сможете точить, ваше благородие.

— Хорошо. Продолжай работу.

Вернулся к станку. Семен возился с суппортом, проверяя крепление резцедержателя.

— Семен Михайлович, покажи-ка направляющие еще раз. Где выработка сильнее.

Он указал на середину станины.

— Вот тут. Пальцем чувствуете?

Я провел ладонью. Да, углубление заметное.

— Краской надобно проявить, — сказал я. — Сажу с маслом смешать, намазать на направляющую. Потом каретку прогнать. Где краска сотрется, там металл касается, там и снимать надо будет.

— Так и делают, — подтвердил Семен. — Немец меня этому учил. Только сажи у нас нет.

— Есть. — Я показал на потолочные балки. Они закоптились от горна, сажа висела толстым слоем. — Вон сколько. Соскоблим, смешаем с маслом.

Семен усмехнулся:

— И то правда. Не подумал.

Он принес скребок, забрался на верстак, начал соскабливать сажу с балки. Черная пыль сыпалась вниз. Я подставил миску, собирая ее.

Набрали сажи половину миски. Семен слез, принес масленку. Я налил масла в миску, размешал палочкой. Получилась густая черная краска.

— Готово. Теперь намажем.

Взял тряпку, обмакнул в краску, начал мазать направляющую тонким слоем. Краска ложилась ровно, блестела на металле.

— Ставь каретку, — сказал я.

Семен установил каретку на направляющие. Я толкнул ее вперед, потом назад, несколько раз. Потом сняли каретку, посмотрели.

Краска стерлась неравномерно. Посередине широкая полоса чистого металла. По краям осталась краска.

— Вот где снимать, — показал я пальцем на чистую полосу. — вот где металл касается. А по краям зазор, там не трогаем.

Семен наклонился, внимательно разглядывая.

— Понятно. Значит, надобно снять середину, выровнять. Чтобы каретка всей поверхностью касалась, а не только серединой.

— Именно.

Я выпрямился, посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Скоро обед.

— Пока напильники остывают, займемся другим. Надобно проверить, какие у нас материалы есть на складе. Медь, латунь, кожа. Понадобится для ремонта насосов.

— Схожу, посмотрю, — вызвался Семен.

— Нет, пойдем вместе. Хочу сам увидеть, что там.

Мы прошли в дальний угол мастерской, где стоял старый шкаф, склад материалов. Я открыл дверцу. Внутри полки, на них разложены куски металла, кожа, прутки, листы.

Начал доставать, осматривать. Меди листовой три куска, общим весом пудов на пять. Латуни прутковой пуд, не больше. Кожи выделанной несколько кусков, но старой, жесткой. Железа полосового совсем немного.

— Мало, — констатировал я. — Не хватит для ремонта всех насосов.

— Заказать надобно, — сказал Семен. — Через канцелярию Зубкова. Правда, долго идет, недели три-четыре.

— Значит, заказывать надо сейчас. Составим список, подам заявку.

Я достал из кармана бумагу, начал записывать. Меди листовой три пуда. Латуни два. Кожи аршин двадцать. Железа полосового пуд.

— Еще что? — спросил я Семена.

— Олово нужно. Для пайки. И флюс, канифоль или нашатырь.

Записал. Олово фунтов десять. Канифоль фунта три.

— Масло машинное, — добавил Семен. — Для смазки механизмов. И ветошь. Для протирки.

Записал и это. Сложил бумагу, убрал в карман.

— После обеда съезжу к Зубкову, подам заявку.

За окном зазвонили колокола, полдень. Время обеда.

— Все, отдыхать, — объявил я громко. — Час перерыв. В час возвращаемся.

Работники отложили инструменты. Трофим загасил угли в горне, прикрыв их золой. Семен вытер руки. Филипп, Гришка и Иван направились к двери.

— Александр Дмитриевич, а вы где обедать будете? — спросил Семен.

— У хозяйки. Недалеко живу.

— Тогда до встречи.

Они вышли. Я остался один, запер мастерскую, пошел домой.

По дороге думал о станке. Работы много. Шабрение займет дней пять, не меньше. Потом подшипники проверить, может, менять придется. Потом испытать под нагрузкой.

Но это того стоит. Станок основа мастерской. Без него насосы не починить, детали не выточить. Надо сделать все правильно, основательно.

Вернулся в час ровно. Работники уже ждали у дверей. Отпер, вошли.

— Семен Михайлович, проверь напильники. Остыли?

Семен подошел к горну, осторожно тронул напильники рукой.

— Остыли. Теперь мягкие, точить можно.

Я взял напильники, отнес к точилу. Сел, уперся ногой в педаль, начал качать. Точильный круг завертелся.

Приложил напильник к кругу. Посыпались искры, металл заскрежетал. Я вел напильник медленно, формируя угол.

Скребок должен быть острым, но не слишком, градусов под тридцать. Слишком острый сломается, слишком тупой не снимет металл.

Работа требовала сосредоточенности. Я точил, проверяя угол на глаз. Семен стоял рядом, наблюдая.

— Правильно, — одобрительно сказал он. — Именно так немец делал.

Заточил один напильник, принялся за второй. Потом за третий. Получилось три скребка, разной ширины.

— Теперь закалить, — сказал я. — Трофим Петрович!

Он подошел.

— Вот эти скребки накали докрасна, потом опусти в масло. Закалятся.

— Будет сделано, ваше благородие.

Трофим разжег горн заново, положил скребки на угли. Металл нагрелся, засветился красным. Потом он их вытащил клещами, опустил в чугунок с маслом.

Масло вспыхнуло, повалил густой, вонючий дым. Скребки шипели, на них поднимались пузыри.

Трофим вытащил их, положил на наковальню остывать.

— Готово. Теперь твердые, как камень.

Я взял один скребок, провел ногтем по острию. Царапины не осталось, металл закален правильно.

— Отлично. Можно работать.

Вернулся к станку. Семен уже приготовил все, намазал направляющую краской, поставил каретку.

— Начинаем, — сказал я.

Взял скребок, присел на корточки перед станиной. Приложил скребок к направляющей, там, где краска стерлась, где требовалось выработка.

Повел скребком короткими движениями, от себя. Металл снимался тонкой стружкой, почти пылью. Царапающий звук, мелкий, монотонный.

Прошелся по выемке несколько раз. Проверил пальцем, стало чуть ровнее.

— Долгая работа, — заметил Семен.

— Ничего. Будем делать понемногу, каждый день. За неделю управимся.

Он кивнул, взял второй скребок, присел рядом. Мы работали вместе, молча, сосредоточенно.

Время тянулось. Руки устали, спина затекла. Но я продолжал, методично снимая металл слой за слоем.

За окном солнце двигалось к закату. Часы на каланче пробили три, потом четыре.

Филипп точил инструменты, Трофим ремонтировал мехи у горна. Гришка с Иваном разбирали насосы. Работа шла своим чередом.

В пять я остановился, выпрямился. Спина заныла, колени онемели. Семен тоже встал, потянулся.

— На сегодня хватит, — сказал я. — Завтра продолжим.

Мы проверили, сколько сняли. Выемка стала чуть мельче, но еще далеко до идеала. Работы на несколько дней.

— Зато правильно, — сказал Семен. — Потом станок служить будет годами.

Я кивнул.

— Семен Михайлович, завтра с утра продолжишь шабрить. Я съезжу в губернское правление, заявку на материалы подам. К обеду вернусь, продолжим вместе.

— Понял, Александр Дмитриевич.

Часы пробили шесть. Рабочий день закончился.

— Все свободны. Завтра в семь утра.

Работники разошлись. Я запер мастерскую, пошел домой.

Руки гудели, спина ныла. Но внутри разлилось удовлетворение. Началась настоящая работа. Не уборка, не разборка, а ремонт. Станок будет готов через неделю, может, чуть больше. А потом начнем чинить насосы.

На следующий день я как обычно проснулся на рассвете, Умылся холодной водой из рукомойника, оделся, позавтракал гречневой кашей у Матрены Ивановны.

Хозяйка накладывала кашу, поглядывая с любопытством:

— Александр Дмитриевич, а правда, что вы вчера двоих работников выгнали?

— Правда.

— Говорят, Матвей и Кузьма на коленях просили, а вы не пожалели.

Я отхлебнул чай, посмотрел на нее:

— Воровали казенное имущество. Неделю не являлись на работу. Пожалеть их значит поощрить воровство.

Матрена Ивановна покачала головой:

— Оно-то так, только они семейные. У Матвея трое детей, у Кузьмы жена больная. Как теперь жить будут?

— Должны были думать раньше. До того как воровать начали.

Она вздохнула, но спорить не стала. Налила еще чаю, отошла к печи.

Я доел кашу, вытер рот салфеткой, встал из-за стола.

— Спасибо за завтрак. Вечером вернусь.

— Идите, идите. Ужин будет готов к семи.

Вышел на улицу. Утро свежее, прохладное. Небо затянуто облаками, пахло дождем.

По улице шли мужики на работу, женщины несли ведра к колодцу. Кто-то колол дрова во дворе, мерно стуча топором.

Дошел до мастерской. Отпер дверь, вошел внутрь. Сегодня все работники пришли вовремя, сразу приступили к работе.

Семен встал у станка, проверил вчерашнюю работу по шабрению. Трофим раздул мехи у горна, угли быстро покраснели. Филипп точил зубило на точиле, искры летели. Гришка с Иваном подметали пол.

Я подошел, осмотрел направляющие на станке.

— Как дела, Семен?

— Да вот, проверяю. Вчера хорошо поработали, выемка стала мельче. Еще дня три-четыре, и закончим.

Действительно, поверхность выровнялась заметно. Провел рукой, стало глаже.

— Хорошо. Продолжайте. Я в губернское правление схожу, заявку на материалы подам. К обеду вернусь.

— Ладно.

Я повесил мундир на гвоздь, надел сюртук поверх рубашки. Поправил воротник, взял папку с бумагами, вышел.

На улице уже теплее, солнце пробилось сквозь облака. Шагал быстро, через двор пожарной части, мимо каланчи, на главную улицу.

У ворот пожарной части стоял дежурный, тот же молодой парень, что встречал меня в первый день. Увидел меня, козырнул:

— Здравия желаю, ваше благородие!

Я поздоровался и пошел дальше. За спиной услышал, как он тихо сказал кому-то:

— Строгий новый смотритель. Не то что Сидоров…

Дошел до главной площади. Губернское правление стояло напротив собора, белое здание с колоннами. Поднялся по ступеням, вошел.

В коридоре прохладно, пахло пылью и чернилами. Прошел к канцелярии губернского инженера, постучал, вошел.

Озеров сидел за столом, перебирал бумаги. Поднял голову, узнал меня, кивнул:

— Александр Дмитриевич. С добрым утром. По какому делу?

— Заявку подать на материалы. Для ремонта насосов.

— Проходите, садитесь.

Я сел напротив, достал из папки список, протянул. Озеров взял, пробежал глазами.

— Медь листовая три пуда, латунь прутковая два пуда, кожа выделанная двадцать аршин, олово десять фунтов, канифоль три фунта, масло машинное ведро, ветошь… — Он поднял глаза. — Солидная заявка.

— Для ремонта шести пожарных насосов, водоподъемного механизма на оружейном заводе и изготовления нового насоса для купца Баташева. Все заказы в списке обязанностей мастерской.

Озеров кивнул, отложил список, взял перо, начал переписывать в журнал.

— Заявку приму. Пойдет на утверждение в Москву, через Министерство внутренних дел. Оттуда распоряжение поставщикам, те доставят сюда.

— Сколько времени?

Озеров не поднимая головы, продолжал писать:

— Обычно месяц. Иногда полтора.

Я замер:

— Месяц?

— Бывает и дольше. Бюрократия, знаете ли. — Он дописал, просушил чернила песком. — Заявка от двадцать третьего апреля тысяча восемьсот пятьдесят шестого года принята. Распоряжение отправим с ближайшей почтой, послезавтра.

Я молчал, обдумывая. Месяц ждать невозможно. Крылов требует результатов. Зубков будет рад моему провалу. Работники будут торчать без дела, получать жалованье, и ничего не делать.

— Павел Степанович, а если купить материалы на месте? У тульских купцов?

Озеров посмотрел на меня поверх очков:

— Можете. Только казна возместит расходы по официальным ценам. А у купцов дороже. Разницу придется из своего кармана доплачивать.

— Насколько дороже?

— Процентов на тридцать, а то и на пятьдесят. Купцы накрутку делают.

Я подсчитал в уме. Три пуда меди по казенной цене рублей сорок. У купцов выйдет шестьдесят, а то и больше. Латунь, кожа, олово, еще рублей тридцать сверху. Итого рублей семьдесят-восемьдесят из собственных денег. У меня таких сумм нет.

— Понятно. Спасибо, Павел Степанович.

— Всегда пожалуйста. Как материалы придут, известим. Получите в казначействе по описи.

Я встал, попрощался, вышел.

В коридоре остановился у окна, посмотрел на площадь. Народ сновал туда-сюда, телеги проезжали, купцы торговались у лавок. Жизнь шла своим чередом.

Месяц ждать нельзя. Надо искать другой путь.

Вспомнил слова Семена вчера. Может, у кого из мастеров остатки купить? Или на заводе договориться?

Оружейный завод. Там имеются медь, латунь, железо. Может, договориться о временном займе? Или обмене услугами?

Или купцы. В Туле самоварные фабрики, закупают медь возами. Может, кто согласится дать взаймы?

Баташев. У него заказ на насос висит, полгода ждет. Может, он согласится дать материалы, чтобы быстрее получить насос?

Надо обдумать варианты.

Я вышел из здания, спустился по ступеням на площадь. Пошел обратно к мастерской.

По дороге размышлял. Вариантов немного. С завода вряд ли дадут, там своя бюрократия, не меньше губернской. Купцы дадут только за наличные, причем дорого.

Остается Баташев. У него есть мотивация, нужен насос. Заказ оплачен, задаток внесен. Если предложить материалы взаймы в обмен на первоочередное выполнение заказа, может согласиться.

Надо попробовать.

Вернулся в мастерскую. Зашел, закрыл дверь. Работники трудились, каждый при своем деле. Семен шабрил направляющие, Трофим ковал что-то у горна, Филипп разбирал детали насоса на верстаке. Гришка с Иваном сортировали медные поршни.

Я подошел к Семену:

— Семен Михайлович, как успехи?

— Идет, Александр Дмитриевич. Еще немного, и середина будет ровная. Потом по краям пройдемся, совсем гладко станет.

— Хорошо. Я съездил в губернское правление. Заявку подал, но материалы идут месяц.

Семен выпрямился, вытер лоб рукой:

— Месяц? Долго…

— Слишком долго. Буду искать другой путь. Продолжай работу, к вечеру вернусь.

— Хорошо.

Я снял сюртук, повесил на гвоздь. Надел рабочую куртку, закатал рукава. Взял второй скребок, присел рядом с Семеном.

— Пока думаю, поработаю. Руки не должны оставаться без дела.

Семен усмехнулся:

— Правильно, Александр Дмитриевич. Работа лечит от дурных мыслей.

Мы принялись шабрить направляющие. Работа монотонная, успокаивающая. Скребок царапал металл, сыпалась тонкая стружка. Провел скребком раз, другой, третий. Проверил пальцем, стало ровнее.

За окном колокола пробили десять часов. Время шло.

Около одиннадцати в дверь постучали. Я поднял голову, вытер руки о тряпку:

— Войдите.

Дверь открылась, на пороге показался мужчина лет тридцати, одетый просто: холщовая рубаха, жилет, картуз. Лицо знакомое, видел его у пожарной части.

— Ваше благородие, извините, что отвлекаю, — сказал он, снимая картуз. — Меня Федор Иванович Крылов, брандмайор, просил передать. Может ли он зайти к вам сегодня после обеда? Вы здесь будете? Поговорить надо.

— Передай, пусть заходит. Буду здесь.

— Слушаюсь. — Он поклонился, вышел, прикрыл дверь.

Крылов. Наверное, про насосы спросить хочет, когда ремонт начнется.

Ничего. Поговорим.

Я вернулся к работе. Шабрил направляющие еще час. Потом отложил скребок, выпрямился. Спина затекла, колени заныли.

— Семен Михайлович, на сегодня хватит. Обед.

— Ладно.

Работники отложили инструменты. Трофим загасил горн, прикрыв угли золой. Все вымыли руки, надели верхнюю одежду, разошлись по домам.

Я запер мастерскую, пошел к себе. Обедал у Матрены Ивановны, щи, каша, хлеб. Поел быстро, молча. Хозяйка не разговаривала, видела, что я задумался.

После обеда вернулся в мастерскую. Отпер, вошел. Сел за верстак, достал бумагу, начал думать.

Так не пойдет. Материалы нужны срочно. Баташев единственный реальный вариант. У него мотивация, средства, запасы. Надо предложить выгодную сделку.

Что я могу дать? Быстрое выполнение заказа. Качественную работу. Гарантию. Возврат материалов, когда придут казенные.

Что он получит? Насос через две недели вместо неопределенного ожидания. Налаженное производство. Надежного партнера для будущих заказов.

Должно сработать.

Часы пробили час. Скоро придет Крылов.

Я отложил бумагу, встал, начал ходить по мастерской.

Через четверть часа в дверь постучали. Тяжелый, уверенный стук.

— Войдите.

Дверь отворилась, вошел Крылов. Широкоплечий, в форменном мундире, усы седые, лицо обветренное. Снял фуражку, поздоровался:

— День добрый, Александр Дмитриевич.

— Здравствуйте, Федор Иванович. Проходите, садитесь.

Я указал на лавку у стены. Крылов сел, положил фуражку рядом. Я остался стоять, прислонившись к верстаку.

— Слушаю вас.

Крылов помолчал, разглядывая мастерскую. Посмотрел на станок, на верстаки, на инструменты. Потом перевел взгляд на меня:

— Слышал, вы вчера Матвея с Кузьмой выгнали.

— Выгнал.

— За что, позволите узнать?

Я выпрямился, посмотрел ему прямо в глаза:

— За воровство казенного имущества и прогулы. Недостача меди на два пуда, латуни на полпуда. Неделю не являлись на работу без уважительных причин. Этого достаточно?

Крылов кивнул медленно:

— Достаточно. — Помолчал. — Только вот что скажу. Матвей и Кузьма люди местные. Здесь их все знают. У них семьи. Работы другой не найдут, пойдут по миру.

— Должны были думать раньше.

— Понимаю. Но вы новый человек в Туле. Люди на вас смотрят, судят. Если слишком строго начнете, народ озлобится. Скажут барин приезжий, местных не жалеет.

Я выдержал паузу, потом ответил спокойно:

— Федор Иванович, я не барин. Я смотритель мастерской. Моя задача наладить работу, починить насосы, обеспечить городу исправное оборудование. Для этого нужны толковые работники, а не пьяницы и воры.

— Это верно…

— Матвей и Кузьма воровали. Это факт. У меня есть опись склада, показания свидетеля, расходные ведомости Сидорова. По закону им положена каторга или розги. Я обошелся увольнением. Это милость, а не жестокость.

Крылов потер бороду, задумчиво:

— По закону-то оно так. Только закон не всегда справедливость. У Матвея трое детей малых, у Кузьмы жена больная. Как теперь жить будут?

— Не знаю. Но знаю другое, если я оставлю воров на работе, остальные подумают, что воровать можно. И мастерская так и останется разворованной, как при Сидорове.

Крылов посмотрел на меня внимательно, прищурившись. Молчал долго. Потом вздохнул:

— Ну что ж. Вы правы, Александр Дмитриевич. Закон есть закон. А порядок нужен. — Встал, взял фуражку. — Только скажу одно. Будьте осторожны. В Туле свои порядки. Народ здесь мастеровой, гордый. Не любят, когда приезжие слишком круто берутся.

— Учту. Спасибо за предупреждение.

— Не за что. — Он надел фуражку, направился к двери. Остановился на пороге, обернулся. — А насосы когда чинить начнете?

— Как материалы будут. Работаю над этим вопросом. Надеюсь, дней через пять-семь начнем.

— Ладно. Жду. Город без насосов что корабль без парусов.

Кивнул, вышел. Закрыл за собой дверь.

Я остался один. Прошелся по мастерской, остановился у окна. Смотрел на двор пожарной части. Крылов шел к своей конторе, спина прямая, походка уверенная.

Вернулся к верстаку, сел, взял бумагу. Продолжил расчеты.

Через полчаса услышал стук в дверь. Легкий, нерешительный.

— Войдите.

Дверь приоткрылась, на пороге показался молодой парень в лакейской ливрее. Лет восемнадцати, лицо мальчишеское, но одет чисто, с иголочки.

— Ваше благородие, — сказал он, кланяясь низко, — половой я из гостиницы «Московская». Хозяин, Терентий Савельевич, велел передать, ваша коляска у нас во дворе стоит. Народ собирается, разглядывают. Хозяин просит решить, что с ней делать. Место занимает, а постояльцы интересуются.

Совсем забыл. У меня же экипаж имеется. Я отложил перо:

— Интересуются? В каком смысле?

— Да все спрашивают, ваше благородие, чья коляска, можно ли прокатиться, продается ли. Один купец даже деньги предлагал, двести рублей серебром.

Двести рублей. Хорошие деньги. Но коляска моя работа. Результат двух дней труда и выигранного пари. Жалко продавать.

Хотя содержать тоже дорого. Лошадь нужна, конюшня, корм. Рублей десять в месяц минимум. А коляска сейчас не нужна, я пешком хожу.

Может, сдавать в аренду? Пусть гостиница использует, доход делим. И коляска пристроена, и деньги идут.

— Передай хозяину сегодня вечером приду, решим вопрос.

— Слушаюсь, ваше благородие. — Половой поклонился, вышел.

Я вернулся к бумагам. Коляска подождет до вечера. Сейчас важнее материалы.

Дописал расчеты, отложил бумагу. Посмотрел на часы, без четверти три.

Работники скоро вернутся. Надо встретить их, дать задания на вторую половину дня.

Встал, подошел к станку. Осмотрел направляющие еще раз. Работа продвигается хорошо. Еще три-четыре дня, и станок будет готов. Тогда можно начинать точить детали для насосов.

Но сначала нужны материалы.

Дверь отворилась, вошел Семен. За ним Трофим, Филипп, Гришка, Иван. Все вернулись с обеда.

— Добрый день, Александр Дмитриевич, — поздоровался Семен.

— Добрый. Продолжаем шабрение. Семен Михайлович, работаешь со мной. Трофим Петрович, проверь мехи у горна, завтра понадобятся. Филипп, разбери все детали насосов, разложи по типам. Гришка, Иван, помогайте Филиппу.

Все разошлись по местам. Работа закипела.

Я сел рядом с Семеном, взял скребок. Мы продолжили шабрить направляющие, молча, сосредоточенно.

Время шло. Солнце за окном двигалось к закату. Работа успокаивала, мысли приходили в порядок.