Инженер 2: Тульские диковинки

Глава 10 Дисциплина

Я молчал, разглядывал явившихся работничков. Матвей опустил глаза, но улыбался в усы. Кузьма смотрел прямо, но взгляд бегающий, скользкий.

— Где вы были вчера? — спросил я ровно. — Почему не явились на работу?

Матвей развел руками, изобразил страдание на лице:

— Хворали, ваше благородие. Господь покарал, видать. Лихорадка меня схватила, три дня без памяти лежал. Сил не было встать.

Кузьма подхватил:

— И я хворал, ваше благородие. Живот свело так, что думал, помирать буду. Еле-еле отлежался. Сегодня только полегчало маленько.

Я смотрел на них молча. От них несло перегаром. Глаза красные, веки припухшие. Руки дрожат. Похмелье, очевидное и неприкрытое.

— От вас перегаром несет, — сказал я холодно. — На три сажени.

Матвей опустил глаза, но улыбка не исчезла:

— Лечились, ваше благородие. Водочкой изнутри прижигали. Народное средство, вестимо. От лихорадки помогает.

Кузьма закивал:

— Точно, ваше благородие. Дедовский способ. Три чарки в день принимать, и хворь проходит.

Я повернулся, прошел к верстаку, взял лист бумаги, развернул. Штатное расписание мастерской. Пробежал глазами список работников. Нашел нужные строки.

— Матвей Иванович Сидоров, подсобный рабочий. Кузьма Васильевич Васильев, подсобный рабочий. Жалованье двадцать рублей серебром в год каждому. Так?

— Так, ваше благородие, — подтвердил Матвей.

— Когда последний раз являлись на работу?

Они переглянулись. Кузьма почесал затылок:

— Да вот… неделю назад, поди. Или чуть больше. Точно не упомню, ваше благородие.

— Неделю, — повторил я. — Значит, семь дней не работали. Почему?

— Так хворали же, ваше благородие! — Матвей развел руками. — Не по своей воле. Болезнь приключилась.

Я положил бумагу на верстак, повернулся к ним. Посмотрел прямо в глаза.

— Вы пьянствовали. Целую неделю. Не работали, не приходили, даже не известили о причине отсутствия.

Кузьма вкрадчиво улыбнулся, сделал шаг вперед:

— Ваше благородие, да не серчайте вы. Мы люди простые, слабые. Бывает, что и выпьем маленько. С кем не бывает? А работу мы свою знаем, не сомневайтесь.

Матвей подхватил, голос стал заискивающим:

— А Прохор Семеныч, прежний смотритель-то наш, человек понятливый очень. Не придирался к малому. Если кто захворает али задержится, не серчал. Добрый человек, все его жалели.

Кузьма закивал:

— Точно, ваше благородие. Мы с ним ладили. Он нас жалел, мы его уважали. Так-то оно лучше выходит, когда по-доброму… По-христиански, значит.

Я молча слушал. Понимал, что они делают.

Намекают, будь как Сидоров, покрывай пьянство и воровство, тогда и мы тебя оставим в покое. Откажешься, будут проблемы.

Посмотрел на них еще раз. Матвей фальшиво улыбался, руки сложил на груди. Кузьма ждал, глаза хитрые.

— Сидоров уволен, — сказал я ровно. — За нерадение и попустительство воровству. Теперь здесь другие порядки.

Улыбка на лице Матвея дрогнула. Кузьма нахмурился:

— Воровству, говорите, ваше благородие? Так мы тут ни при чем…

— При чем, — перебил я. — Семен Михайлович.

Семен, стоявший у станка, обернулся:

— Слушаю, Александр Дмитриевич.

— Сколько платят работнику, который неделю не является на службу?

Семен понял, что я делаю. Ответил четко:

— Не платят ничего, Александр Дмитриевич. Кто не работает, тот не ест.

— Правильно. — Я повернулся обратно к Матвею и Кузьме. — Значит, за неделю отсутствия вам не положено ничего. Более того, вы явились в нетрезвом виде. Это неуважение к казенной службе.

Матвей открыл рот:

— Так мы ж, ваше благородие…

— Молчать, когда начальник говорит, — оборвал я его.

Матвей осекся, закрыл рот. Кузьма потупился, переминался с ноги на ногу.

Я прошелся вдоль верстака, взял другой лист бумаги. Опись склада, составленная недавно.

— Вчера провел осмотр склада, — сказал я, не поднимая глаз от бумаги. — Недостает меди листовой, два пуда. Латуни прутковой полпуда. Кожи выделанной три аршина. По расходным ведомостям Сидорова все это списано на ремонт насосов. Но насосы не сделаны. Где металл?

Тишина. Матвей с Кузьмой переглянулись. Кузьма заговорил первым, голос дрогнул:

— Да мы… мы тут ни при чем, ваше благородие! Это, поди, Прохор Семеныч продал… Он всем заведовал, мы только работали…

— Прохор Семеныч показал в ведомостях, что материалы пошли на дело, — сказал я холодно. — Но дела не было. Значит, кто-то вынес металл из мастерской и продал. Кто?

Матвей побледнел, руки опустил:

— Не знаем, ваше благородие… Мы простые люди, нам таких дел не касаться…

Я повернулся к дальнему углу мастерской, где Гришка с Иваном разбирали насосы:

— Григорий. Подойди сюда.

Гришка вздрогнул, поднял голову. Иван замер. Гришка медленно встал, подошел, остановился в стороне, опустил глаза.

— Ты видел, как эти двое выносили что-то из мастерской? — спросил я.

Гришка молчал. Кузьма повернулся к нему, уставился, прищурил глаза. Матвей тоже смотрел, поджав губы.

— Григорий, — повторил я тверже. — Отвечай. Не бойся.

Гришка сглотнул, поднял глаза:

— Видел, ваше благородие, — сказал тихо. — Два раза видел. Месяц назад медь в мешках выносили. Потом латунь. Сидоров разрешал, говорил, что это обрезки, все равно выбрасывать.

У Кузьмы потемнело лицо, он шагнул к Гришке:

— Ты смотри, мальчонка, чё мелешь…

— Стоять! — рявкнул я. Резко, командно. Кузьма замер, обернулся. Я смотрел на него холодно, сложив руки за спиной. — Еще шаг и отправлю в полицию прямо сейчас. За угрозу свидетелю.

Кузьма попятился, опустил глаза:

— Я ничего, ваше благородие… Просто хотел спросить…

— Молчать.

Он замолчал. Матвей стоял, съежившись, мял шапку в руках.

Я повернулся к Гришке:

— Спасибо, Григорий. Можешь вернуться к работе.

Гришка кивнул, поспешно отошел. Кузьма проводил его злобным взглядом, но ничего не сказал.

Я подошел еще ближе, остановился перед Матвеем и Кузьмой. Посмотрел на них сверху вниз, с холодным презрением.

— Кража казенного имущества, — сказал я медленно, отчетливо. — По закону сто ударов розгами и в солдаты на двадцать пять лет. Или каторга в Сибири на восемь лет. На мой выбор как смотрителя.

Кузьма побледнел, губы задрожали. Матвей судорожно мял шапку.

— Ваше благородие… — начал Кузьма дрожащим голосом.

— Семья у меня, — выдавил Матвей. — Дети малые…

Кузьма вдруг упал на колени, руки сложил перед собой:

— Батюшка! Помилуйте! Не губите! Бес попутал! Больше не будем!

Матвей тоже опустился на колени, затрясся:

— Христом-Богом молю, ваше благородие! Простите! Мы ж не думали! Сидоров сам велел!

Я смотрел на них. Стояли на коленях, трясущиеся, жалкие. Внутри шевельнулось презрение.

— Встаньте, — сказал я холодно. — Не пресмыкайтесь.

Они поднялись, дрожа, глаза бегали туда-сюда.

— Я мог бы отдать вас под суд, — продолжил я. — Закон на моей стороне. Свидетель есть, опись составлена, недостача подтверждена. Достаточно написать донесение в полицию, и через неделю пойдете под конвоем в Сибирь.

Молчание. Только Матвей тихо всхлипывал.

— Но не хочу марать руки, — сказал я. — Вот что сделаю.

Пауза. Они ждали, затаив дыхание.

— Уходите прямо сейчас. Считайте себя уволенными. Жалованья не получите, пойдет в счет украденного. Если увижу вас еще раз на пороге этой мастерской, отправлю в полицию без разговоров. Если услышу, что распространяете сплетни обо мне или о мастерской, будет то же самое. Понятно?

Кузьма торопливо закивал, поклонился в пояс:

— Понятно, ваше благородие! Уходим! Больше не придем! Слова не скажем!

Матвей тоже кланялся, прижав руки к груди:

— Спаси Христос, ваше благородие! Простите, коли что… Мы тихо, мы никому…

— Вон отсюда, — сказал я.

Они попятились к двери, кланяясь на ходу, споткнулись о порог. Выскочили на улицу.

Я подошел к двери, посмотрел им вслед. Потом повернулся.

В мастерской тишина. Все замерли. Трофим стоял у горна, молот в руке, смотрел широко раскрытыми глазами. Филипп положил напильник, глядел приоткрыв рот. Семен перестал возиться со станком. Гришка с Иваном замерли у верстака.

Трофим первым нарушил молчание. Опустил молот, почесал бороду, сказал почтительно:

— Вот это, ваше благородие… Правильно сделали. Таким только страху давать.

Филипп кивнул, сказал гораздо уважительнее, чем вчера:

— Они-то думали, что и вас обведут вокруг пальца, как Сидорова. Ан нет.

Семен подошел ближе, поклонился:

— Александр Дмитриевич, позволю заметить, вы совершенно правильно поступили. Эти двое всю мастерскую разворовали. При Сидорове тут вообще беспредел стоял.

Я посмотрел на них. Трофим смотрел почтительно. Филипп больше не ухмылялся. Семен одобрительно кивал. Гришка стоял тихо, но взгляд потеплел.

— Запомните, — сказал я ровно. — Кто ворует, пойдет под суд. Кто пьянствует на работе, вон без разговоров. Кто работает честно, получит щедрую плату и мою защиту. Это всем понятно?

Все закивали. Трофим энергично. Филипп осторожно, но покорно. Семен с достоинством. Гришка с Иваном торопливо.

— Хорошо, — сказал я. — Продолжаем работу. Мы потеряли много времени.

Вернулся к токарному станку. Взял ключ, начал затягивать гайки крепления. Семен подошел, молча подал другой ключ. Дальше мы работали в тишине.

Трофим встал у горна заработал молотом. Филипп точил инструменты скрежеща напильником. Гришка с Иваном тихо разговаривали разбирая детали.

Работа продолжалась. Но теперь атмосфера изменилась.

Трофим работал сосредоточенно, не отвлекаясь. Филипп больше не откладывал инструмент, не прохлаждался. Даже Иван, который вчера частенько бездельничал, теперь старается.

Я затянул последнюю гайку, выпрямился, осмотрел станок. Суппорт на месте, винт подачи ходит свободно. Завтра поставим ремень, попробуем прокрутить.

Семен вытер руки тряпкой:

— Александр Дмитриевич, позволите слово?

— Говори.

Он помолчал, подбирая слова:

— Вы сегодня… вы правильно сделали. Эти двое сволочи редкие. Всю мастерскую разворовали при Сидорове. Я хотел уходить, честно скажу. Но некуда идти. На заводе мест нет, частных мастерских мало.

— Теперь не уйдешь?

Семен улыбнулся:

— Теперь нет. Теперь интересно стало. Вы ю начальник толковый. Давно не видел таких. Может, мастерская и правда заработает как надо.

— Заработает, — сказал я. — Даю слово.

Семен кивнул, вернулся к своему месту.

Я подошел к окну, посмотрел на двор пожарной части. Пожарные чистили обозы, проверяли упряжь. Каланча возвышалась над крышами, на площадке наверху стоял дежурный, смотрел на город.

Два дня работы. Осталось шесть работников из восьми. Двоих уволил. Еще один, Егор-сторож, до сих пор не появился, может, это фиктивная должность Мертвая душа. Может, Сидоров платил ему часть жалованья, а остальное забирал себе.

Что ж. Пятеро человек пока достаточно.

Главное, что они вроде работоспособные. Семен толковый мастер. Трофим умелый кузнец, хоть и пьет. Филипп хитрый, но теперь напуган, будет работать. Гришка с Иваном исполнительные.

Можно работать.

Я отошел от окна, вернулся к станку. Взял промасленную тряпку, начал протирать каретку.

Мастерская очищена от балласта. Теперь можно двигаться дальше.

Суппорт уже стоял на месте, винт подачи установлен вчера с Семеном. Но это только начало. Станок требовал полной проверки, настройки, испытания под нагрузкой.

— Семен Михайлович, — позвал я.

Он подошел, вытирая руки о тряпку.

— Слушаю, Александр Дмитриевич.

— Направляющие проверял?

— Проверял. Люфт большой, вершка на полтора каретка гуляет. Для точной работы не годится.

Я присел на корточки, провел рукой вдоль направляющей станины. Металл холодный, гладкий, но посередине чувствовалась неровность. Прижал ладонь плотнее, двигая вдоль, да, выемка, едва заметная, но ощутимая.

— Выработка, — констатировал я. — Станок работал долго, каретка терла одно место. Металл стерся.

— Так точно, — согласился Семен. — При немце, у которого я учился, такое случалось. Он говорил, надобно шабрить. Скребком верхний слой снимать, выравнивать. Потом притирать заново.

Я выпрямился, посмотрел на станок. Шабрение работа долгая, кропотливая. Неделя, а то и больше. Но без этого точности не добиться.

— Хорошо будем шабрить, — решил я. — Только сначала нужен годный инструмент. Скребки.

— Скребков нет, — покачал головой Семен. — У Сидорова их отродясь не водилось.

— Сделаем. — Я огляделся, увидел в углу ящик со старыми напильниками. Подошел, выбрал три самых ровных, хоть и изломанных. — Вот из этих.

Семен взял напильник, повертел в руках.

— Сталь хорошая, немецкая. Только закаленная она, не обработаешь.

— Отожжем, потом заточим, потом закалим заново.

Семен медленно кивнул, с уважением посмотрел на меня.

— Ловко придумано. Давненько я таким не занимался.

Я взял напильники, пошел к горну. Трофим выбивал последние треснувшие кирпичи из кладки, сложив их в кучу.

— Трофим Петрович, работа есть.

Он обернулся, вытер пот со лба.

— Слушаю, ваше благородие.

Протянул напильники.

— Надобно отжечь эту сталь, потом закалить заново. Справишься?

Трофим взял напильники, повертел, взвесил в ладони.

— Справлюсь. Только горн разжечь надо, углей нет. Часа два работы выйдет.

— Делай.

Кивнул, пошел обратно к станку. Семен ждал, прислонившись к верстаку.

— Пока Трофим горн разжигает, проверим остальное, — сказал я. — Винт подачи надобно испытать. Смазку проверить, резьбу осмотреть.

Мы принялись за работу. Я взял масленку, капнул масла на резьбу винта. Семен повернул маховичок подачи. Винт пошел плавно, без рывков. Хорошо.

— Гайка как? — спросил я.

Семен покачал винт из стороны в сторону.

— Зазор есть, но небольшой. Для нашей работы сойдет. Если бы часовые механизмы точить, тогда другое дело. А для поршней, валов хватит.

Я кивнул. Часовую точность нам не требуется. Детали насосов грубее.

— Проверим каретку.

Взялись вдвоем за каретку, потянули. Она двигалась вдоль направляющих, но с трудом. То застревала, то шла рывками.

— Вот это плохо, — нахмурился Семен. — Грязь, видать, забилась. Или масла нет.

Я наклонился, заглянул под каретку. Там, между кареткой и направляющей, виднелась черная масса. Засохшее масло, смешанное с металлической пылью и стружкой.

— Чистить надобно. Снимем каретку, промоем скипидаром.

Семен принес ключи. Мы отвернули четыре болта, крепящих каретку к салазкам. Сняли ее, тяжелая, пудов на пять, еле удержали вдвоем. Положили на верстак.

Перевернули. Нижняя поверхность вся в грязи, засохшем масле, металлической крошке.

— Вот запустили… — покачал головой Семен.

Я взял скребок, начал соскабливать грязь. Она отваливалась пластами, толщиной с палец. Семен подал тряпку, я вытер поверхность. Семен принес миску с промывочным маслом, смешанным со скипидаром, и мы начали чистить.

Скипидар пах резко, разъедал глаза. Я окунал тряпку, тер металл, пока он не заблестел. Семен делал то же с другой стороны.

Работа шла медленно. За окном солнце поднялось выше, лучи легли на пол мастерской.

Филипп точил зубила на точиле, искры летели во все стороны, колесо визжало. Гришка с Иваном разбирали детали насосов у дальнего верстака, негромко переговариваясь. Трофим гремел у горна, складывая новые кирпичи.

Часы на каланче пробили десять.

— Готово, — сказал Семен, выпрямляясь. — Чище не бывает.

Я осмотрел каретку. Металл блестел, как новый. Направляющие на станине тоже очистили.

— Ставь обратно.

Подняли каретку вдвоем, установили на направляющие. Прикрутили болты. Я толкнул каретку, пошла легче, плавнее. Но все равно чувствовалась неровность, выемка посередине направляющих.

— Шабрить все равно придется, — сказал Семен.

— Придется, — согласился я. — Но сначала нужны скребки.

Подошел к горну. Трофим уже сложил новую кладку, замазывал щели глиной. Горн дымил, угли краснели внутри.

— Как дела, Трофим Петрович?

— Да вот, ваше благородие, почти готово. Еще минут десять, можно будет разжигать по-настоящему.

— Хорошо. Как разожжешь, забрось эти напильники.

Положил их на край горна.

— Будет исполнено, ваше благородие.

Я вернулся к станку. Семен уже проверял биение шпинделя, оси, на которую крепится заготовка.

— Ну как? — спросил я.

— Бьет немного. Но терпимо. — Он провернул шпиндель рукой. Тот вращался со скрипом. — Смазки не хватает. И подшипники износились, видать.

Подшипники. Сложный узел. В этом станке подшипники скольжения, бронзовые втулки, в которых вращается стальной вал. Износились, надо менять. А это значит, вытачивать новые втулки.

— Разберем, посмотрим, — сказал я. — Займемся после шабрения направляющих.

Семен кивнул.

— Работы на месяц, не меньше. Станок основательно запущен.

— Месяц не страшно. Главное, чтобы потом работал как надо.

Я отошел, огляделся по мастерской. Трофим раздул мехи на полную, угли разгорелись ярче, жар валил волнами.

Филипп складывал заточенные инструменты на полку. Гришка с Иваном разложили детали насосов по типам, поршни к поршням, клапаны к клапанам, цилиндры к цилиндрам.

Порядок налаживается. Медленно, но верно.