Индульгенция. Без права на ошибку. Часть 6

Глава 8

Глава 8

— От тебя тянет холодом и пахнет смертью, — открыв глаза, я увидел, что Кристина смотрит на меня, не отрывая взгляда.

— Э-эм, наверное, в душ сходить забыл, — попытался отшутиться я, но не проканало.

— Ты где-то был? Ну, пока я спала.

— С чего ты это взяла? — удивился я.

— Ну, хотя бы с того, что у тебя вот тут, -ткнула она мне пальцем в грудь, — шрама еще ночью не было. Уж поверь, я успела изучить твое тело. Да, он почти зажил, но след хорошо виден. Колись давай — где был и кого убивал?

— Это длинная и местами загадочная история.

— Позову Таньку…

— Нет, ну чего сразу с тяжелой артиллерии начинать? — возмутился я. — На собрании богов был — балаган или цирк во всей красе. Выяснилось, что меня там официально не любят. Потом в один мертвый мир заскочил — ну, чисто посмотреть, с чего это он мертвый. Там немножко поубивал всяких монстров и сразу вернулся. Все.

— Врешь.

— Чой-то? Как есть правду говорю. Я ж не Кривдин Валерка, чтобы юлить.

— Значит, недоговариваешь.

— Должна быть в мужчина какая-то загадка…

— Вместе с Танькой позову Изабеллу!!!

— Руки мне выкручиваешь, да? Пытками грозишься, попранной свободой и светлыми застенками⁈ Все вы, императоры, такие — все себе и ничего людям.

— Врежу. Вот Мораной клянусь — врежу! Больно. Или это… Уйду от тебя. Вот.

— Фиг ты от меня уйдешь, -извернувшись, я подмял ее под себя. — Ты моя. И никуда теперь не денешься.

— Да что ты се… м-м-м, — возмутилась она, но мои жадные губы уже накрыли ее. Надо ли говорить, что из постели мы выбрались еще очень нескоро? До занятий еще оставался час, и Крис, быстро приведя себя в порядок, упорхнула к себе. Потом она отправится на учебу, а я позволил себе еще поваляться. Но ровно до тех пор, пока мне на браслет не пришла ссылка в ТИС. Тапнув по ней и прочитав новость, я, признаться, сильно обалдел.

Значит, пока я тут, батя на воле устроил разборки с Оборотневыми и победоносно уничтожил всех псин? Огонь! А подробности? Но поискать их не получилось — отец сам позвонил и потребовал, чтобы я немедленно прибыл в поместье. Оказывается, машины уже ждут. На мою вялую отмазку про занятия он отреагировал наплевательски, сказав, что разрешение на выход из академии уже выписано. Ну, надо так надо, тем более, что учиться мне категорически не хотелось, да и нечему уже вроде.

Как маг, я и так уже сильный — куда уж дальше. А всяким политесам и политике учиться незачем. Я этого еще в прошлой жизни хлебнул сполна, поэтому ни фига нового не узнаю. Надо будет договориться о досрочной сдаче экзаменов. Посмотрим.

Написав своим, чтоб меня не ждали — они уже были в курсе войны родов, я направился на выход. По пути все встречные или шарахались от меня, или приветствовали добрыми пожеланиями, или смотрели с ненавистью. Кстати, о ней — хлопнув себя по лбу, я вернулся в коттедж и поднялся к Свете.

Та обнаружилась сидящей на полу и смотрящей в одну точку. Ни на мои слова, ни на мои похлопывании по щекам и даже на жамканье за сиську она не реагировала. Ну ладно. Я закинул ее на плечо, окутался серой пеленой, чтобы не появилось ненужных вопросов, и рванул к выходу. Оставлять ее здесь одну показалось мне хреновой затеей. Кто знает, когда я сюда вернусь.

Дорога к нашему поместью казалась бесконечной. За окном машины мелькали улицы, политые дождем, с большими лужами на дороге. Внутри — ледяная тишина, нарушаемая лишь скрипом сидений и прерывистым дыханием Светы. Она сидела напротив, укутанная в темный плед, отданным водителем. Ее когда-то яркие синие глаза были пустыми, как окна заброшенного дома. Они не видели ни дороги, ни меня. Они смотрели куда-то внутрь, в ту черную пустоту, куда я вверг ее источник магии. Апатия была одновременно ее щитом и тюрьмой. Ни слез, ни протеста. Просто… отсутствие.

Ворота поместья распахнулись при нашем появлении, и гвардеец, кинув мельком взгляд внутрь машины, сразу отошел. Краем сознания я отметил, что сторожевые духи тоже все проверили и зависли над нами, будто охраняя. Каменные драконы над воротами смотрели вниз с вечным презрением. Дом. Милый дом, в котором я очень редко бываю.

Я вышел первым, вдохнув знакомый с детства и неповторимый запах поместья. Слуги, словно тени, материализовались рядом.

— Позаботьтесь о ней, — мой голос прозвучал резко в тишине двора. Я кивнул на Свету, которую осторожно выводили из машины. Она шла покорно, передвигаясь механически, как сомнамбула. — Комната в восточном крыле. Рядом с моей. Присмотр. Еда. Покой. Никаких вопросов.

— Слушаюсь, Ваше Темнейшество, — старший слуга, Игнат, склонил седую голову.

В его глазах не было ни любопытства, ни жалости — лишь привычная покорность и тень понимания тяжести ситуации. Он аккуратно взял Свету под локоть, повел к боковому крылу. Она не оглянулась.

Я же направился к главному входу. К отцу. Каждая ступенька широкой лестницы отдавалась гулко под сапогами. Величие Раздоровской твердыни давило, как и всегда. Гобелены с изображением битв предков, холодный блеск доспехов в нишах, каменные лики драконов, взирающие свысока. Здесь время текло медленнее, гуще, пропитанное кровью и тенью.

Дверь в кабинет отца была приоткрыта. Запах старинного дуба, ладана, дорогого табака и чего-то незримо острого — магии и власти. Я вошел без стука.

Григорий Васильевич Раздоров стоял у огромного окна, спиной ко мне, наблюдая, как яркие лучи солнца пытаются пробиться через зубцы высокой стены. Его фигура, прямая и негнущаяся, казалась высеченной из того же темного камня, что и стены поместья. На столе, заваленном картами и свитками, поблескивал бокал с темно-рубиновой жидкостью.

— Прибыл, — его голос был ровным, без приветствия, без вопроса. Констатация факта.

Он обернулся. Стальные глаза, которые в порыве гнева становились желтыми, точь-в-точь как мои, но на десяток зим старше и в тысячу раз холоднее, оценивающе скользнули по мне — от туфлей, натертых до блеска, до лица, на котором, я знал, все еще лежала печать Пустоши и Асгарда.

— Выглядишь… целым. Несмотря на академические встряски.

Он подошел к столу, взял бокал, отпил. Не предлагая мне. Его взгляд упал на карту, развернутую на столе — карту Империи, где огромные территории на севере были теперь заштрихованы черно-серебристым узором Раздоровых.

— Оборотневы, — произнес он, и в голосе зазвучало то самое холодное удовлетворение хищника. — История. Прах. И очень прибыльный прах.

Он ткнул пальцем в несколько ключевых точек на карте.

— Шахты «Черный Клык» — наши. Торговые пути в северные моря — наши. «Каменное Логово» — наш форпост. Их земли, их богатства, их сила, вырванная с корнем, теперь питает наш род. Война длилась сутки, Видар. Сутки! Империя в шоке. Совет Темных скрежещет зубами, но молчит. Они почуяли настоящую мощь. Мощь, которая не кричит, а действует. Которая стирает врагов с карты, не оставляя даже имени для проклятий.

Он поднял взгляд на меня.

— Твой утренний… эпизод… у ворот академии. Он был искрой. Но искрой, упавшей в нужную пороховую бочку. Ты дал нам повод. И мы использовали его по максимуму.

Он говорил о тысячах жизней, о сломанных судьбах изгнанников, о реках крови у Черного Брода — как о бухгалтерском отчете. Холодная логика власти. Я слушал, чувствуя, как Пустошь внутри, дремавшая после веселья с друзьями, шевелится, откликаясь на этот ледяной прагматизм.

— Победа — да, — ответил я, наконец подходя к столу. Мои пальцы бессознательно провели по холодному дереву. — Но цена? Месть за Оборотневых падет на нас. Не их, так их союзников. Совет Темных не простит такого усиления.

Отец усмехнулся, коротко, беззвучно.

— Цена уже заплачена. Кровью Оборотневых. Страхом остальных. А месть? — он пренебрежительно махнул рукой. — Пусть боятся. Пусть ненавидят. Сила — вот единственная валюта, которую уважают. И ты, сын, — его взгляд стал пристальным, пронзительным, — ты стал не просто сильным. Ты стал… иным. От тебя веет не только Пустотой. От тебя веет чем-то древним. Чужим. Где ты был на самом деле? Отчеты охраны… туманны.

Наступила пауза. Гул камина за спиной отца казался единственным звуком во вселенной. Я встретил его стальной взгляд. Пришло время правды. Или той ее части, что можно было открыть.

— Пустошь была лишь коридором, отец, — начал я тихо. — Коридором к дверям, которым лучше бы оставаться закрытыми. Я побывал… во Дворце Богов. Вернее, в том, что от него осталось.

Бровь Григория Васильевича едва заметно поползла вверх. «Дворец Богов» — это было уже за гранью обычных легенд.

— Асгард? — спросил он, и в его голосе впервые зазвучал не расчет, а жгучее любопытство мага, столкнувшегося с непостижимым.

— Асгард, — подтвердил я. — Но не золотой чертог из саг. Город мертвых. Развалины, омываемые ледяным ветром забвения. Трон Одина — пуст. Вальхалла — безмолвна. Лишь тени былого величия бродят по руинам. И… эхо былой мощи.

Я сделал паузу, собираясь с мыслями, как рассказать о невыразимом.

— Я нашел их. Могилы древних. Могилу Тора. Мертвый мир не такой уж и мертвый. В нем есть некое подобие жизни. Были и те, кто там властвовал после гибели богов. Волки Асгарда, потерявшие разум. Осколки воли, застрявшие в разрушенном мире. Они… существовали на грани. Безмозглые, полные лютой ненависти ко всему живому. Я… Скажем так, победил их. Уничтожил, стер с реальности. Иначе было нельзя. Потом нашел гробницу Тора — мне помогли. Был… проводник, -воспоминание кольнуло горечью. — А после я смог договориться с тем, кто там был.

Лицо отца стало каменным. Все его внимание было приковано ко мне.

— Ты что-то вынес оттуда? — его голос звенел напряжением.

Я кивнул. Самое время для финального аккорда. Я протянул руку ладонью вверх. Не к отцу. К пустому пространству перед камином. Сосредоточился. Пустошь отозвалась, но не холодом — гулом, глубоким и мощным, как удар сердца планеты. Внутри, там, где горела метка Мораны, что-то откликнулось на зов.

Воздух затрепетал. Запахло озоном и грозой в чистом поле. Пространство над ладонью сгустилось, искривилось. И появился Мьёльнир в своей первоначальной форме.

Не золотой и сияющий, как в детских сказках. Темный. Матово-серый, словно выкованный из туманной стали и вечной мерзлоты Асгарда. Грозовые руны, высеченные по бокам короткой рукояти и на массивной кубической голове, светились не ярким светом, а глухим, подспудным сиянием, как угли под пеплом. Он висел в воздухе, невесомый и невероятно тяжелый одновременно. От него исходила аура первозданной, неукротимой мощи, мощи чужой, древней, бесконечно далекой от славянских лесов и интриг Империи. Воздух гудел низкой нотой, стекла в витринах тонко зазвенели. Даже пламя в камине приникло к поленьям, словно в страхе.

Я обхватил пальцами рукоять. Кожа сразу же ощутила ледяной холод металла и… пульсацию. Как будто внутри молота спало нечто чудовищное, живое. Сила, заключенная в нем, рвалась наружу, но сдерживалась волей, прошедшей через Пустоту, и странным резонансом с Метками на душе.

— Молот Тора, — произнес я, и голос мой звучал громче из-за гула, исходящего от артефакта. — Застрял в руинах его чертога. Никто не мог сдвинуть его с места веками. Ни тени мертвых, ни чудовища Асгарда. Но… он откликнулся. На мой зов. Поверил мне? Не знаю. Но теперь он здесь.

Григорий Васильевич Раздоров встал. Медленно. Его лицо было абсолютно бесстрастным. Но в его стальных глазах бушевал ураган. Удивление. Жажда. Страх. Не перед сыном. Перед силой, которую сын принес в их дом. Перед Молотом, чья слава пережила богов. Перед осознанием, что игра под названием «власть» только что перешла на уровень, где старые правила не работали.

Он подошел ближе, не сводя глаз с Мьёльнира. Его рука невольно потянулась, но остановилась в сантиметре от холодной поверхности.

— Молот Громовержца… — он выдохнул, и в его голосе звучало почти благоговение, смешанное с леденящим расчетом. — Ты принес не просто артефакт, Видар. Ты принес… знамя. Знамя новой эры. Эры, где слово Раздоровых будет звучать не только в Империи.

Он наконец оторвал взгляд от молота и посмотрел на меня. В его глазах горел новый огонь — амбиций, перешагнувших все мыслимые границы.

— Империя — это песочница. Совет Светлых или Темных — состарившиеся дети, играющие в кости. Оборотневы? Муравьи. — он указал на молот. — Вот наш путь. Путь силы, о которой они не смеют и мечтать. Договор с богами? Хорошо. Мы используем его. Мы используем всё. — его голос стал тише, жестче. — Но помни, сын — тот, кто играет с молниями богов, должен быть готов сам стать несокрушимым. Или сгореть дотла. Никаких полумер. Никакой слабости.

Его взгляд скользнул в сторону, туда, где в восточном крыле находилась Света.

— Как с ней. Правильно сделал. Лишенная магии, она теперь не более чем никому не интересное тело.

Я сжал рукоять Мьёльнира. Ледяной холод пронзил руку, смешавшись с жаром Меток в груди. Гул артефакта слился с тихим воем Пустоты внутри меня. Отец видел только силу, только инструмент, только новую ступень власти. Он не видел цены. Не видел веса мертвого Асгарда на плечах. Не видел пристального внимания древних богов.

Но он был прав в одном. Путь назад был отрезан. Огнем Сварога, проклятьем Переруга, холодом Мораны и темной тяжестью Молота Громовержца. Осталось только идти вперед. Сквозь страх, кровь и тени павших богов. И быть несокрушимым.

Молот в моей руке гудел тише, но глубже, как будто откликаясь на эту мысль. Предки на стенах кабинета, казалось, смотрели на нас из тени — их каменные лица были непроницаемы, но в воздухе висело ощущение: игра действительно изменилась. Началась новая глава. Кровавая, темная и бесконечно опасная. Глава, где ставкой была уже не просто власть в Империи, а нечто неизмеримо большее.

— Что решим со Светой? — самое тяжелое уже было позади и можно чуть выдохнуть. — Забирать ее в академию не хочу — толку теперь мне от нее. Да и насчет женитьбы на ней тоже есть сомнения. Предавшая однажды предаст еще раз. Не верю я в исправление личности. Подлости в ней больше, чем святости.

— Пусть пока поживет в поместье, дальше посмотрим. Ты прав, в академии ей делать нечего. Будут спрашивать о ней — говори, что отправил сюда. Пусть ко мне подходят, а я найду, что ответить. Сам-то что решил?

— Не знаю, — взлохматил я волосы. — Мне б остановиться на пару дней, подумать в спокойной обстановке. А то все на бегу. Событий столько одновременно происходит, что и остановиться не успеваю. Но по плану, если брать глобально — Пустоши. Точней, главная из них. Вот только где она находится, я понятия не имею. По логике, наверное, это должна быть самая большая, но не факт. В общем, надо искать. Но до того, как я пойду туда, откуда могу и не вернуться, я женюсь.

С Кристиной все уже сложилось — она точно скажет «да». Со Светой — ну, если только чисто формально. А что касается остальных… Вивиан в жены. Ой, да по хер — всех в жены. У нас гаремы разрешены, а в наложницы брать никого не хочу. Пусть имеют равные права.

— А потянешь столько-то? — усмехнулся отец. — Не сотрешь себе ничего?

— Ага. Ну, или сдохну в процессе. Как по мне, не самая плохая смерть. Да и вообще, ты меня вроде как собирался со своими избранницами познакомить. И где же они? Не вижу женской руки в нашем мужском жилище.

— А вот завтра и познакомлю. Они как раз должны приехать.

— Прямо таки все? Всех трех возьмешь?

— Да куда уж мне, — отец откровенно веселился. — Одну, и то не факт. Смотрины устроим — все честь по чести. Много нельзя, родовой дар не даст. Это с тобой он не работает, а мне лучше поберечься.

— Ой, ну ты еще скажи, что старый совсем и не потянешь троих. Вот не верю. Если они все тебе нравятся, то бери сразу всех. А что же касается нашего дара — есть у меня одна мысль, которую мы с тобой сегодня и проверим. Но для этого мне будут нужны Мавка и Навка. Кстати, где они? Почему не встречают любимого хозяина?

— Да тут они тут. Просто прячутся.

— Чой-то?

— А вот сейчас и узнаешь…