Индульгенция. Без права на ошибку. Часть 6

Глава 11

Глава 11

В ворота академического городка я входил уже в полной темноте. Магические фонари, заключенные в чугунные кружева, отбрасывали на дорогу островки дрожащего желтого света. Усталость навалилась на меня, как мокрая рогожа — тяжелая, липкая, проникающая холодом до самых костей. Длинный по ощущениям день, вместивший в себя столько всего — и аудиенцию у Императора, и договор о жизни и смерти, и отцовские объятия после урока на арене, — теперь требовал расплаты. Голова неприятно гудела пустотой, а в груди странно ныло.

Добрался до коттеджа я быстро, по пути почти никого не встретив. Только в отдалении пару раз видел беспечно прогуливающиеся парочки, да где-то между деревьями слышались веселые голоса студентов, пытающихся перекричать музыку. До отбоя было еще около часа, вот они и развлекались.

Я устало дотронулся до сканирующего кристалла, и тяжелая дверь коттеджа медленно открылась. Теплый, знакомый запах нового дерева, едва уловимый аромат еще не выветрившихся духов Кристины и травяного настоя в кружке ударил в нос. Но сегодня он почему-то показался… чужим. Тишина внутри была гулкой, звенящей. Слишком большим показался мне этот дом для одного человека после шумного дворца и переполненной приемной императора, после бурлящих эмоций отцовского поместья, после всего.

— Пусто, — с разочарованием в голосе констатировал я, небрежно бросая пиджак на вешалку.

Сидеть здесь, в этой внезапно чужеродной тишине, слушая, как мерно тикают часы в кабинете… Нет. Не выдержу. Мысли о Крис, о Пустошах, о завтрашних смотринах у отца начинали вихрем кружиться в этой пустоте, грозя снести остатки спокойствия.

Рука сама потянулась к коммуникационному браслету на руке. Видеть мне никого не хотелось, и в то же время тишина беспощадно давила на нервы. Поэтому я и набрал Таньку — единственного человека в моей жизни, рядом с которым можно было просто быть, без титулов, без ожиданий, без этой проклятой гнетущей тяжести будущего. Ответила она сразу — будто ждала моего звонка

— Тань? — мой голос прозвучал хрипло от усталости.

— Видар? — ее отклик был мгновенным, живым, как всегда. — Ты где? Звучишь так, будто тебя по голове долго били…

— Я дома. В коттедже. Пусто тут как-то… Непривычно. Не хочешь составить компанию усталому путнику? Бассейн, кстати, еще теплый.

— Приглашаешь на свидание? — в ответ послышался ее смех, звонкий и снимающий часть напряжения. — Потерпи полчаса, герой! Сейчас заварю свой полезный чай с имбирем, принесу. Сиди, не скучай!

Ровно через полчаса раздался легкий стук в калитку сада. Танька стояла на пороге, озаренная светом фонаря, с плетеной корзинкой в руке. В простом холщовом платье, с влажными от вечерней росы волосами, собранными в небрежный хвост, она выглядела как самое настоящее воплощение простоты и уюта.

— Краше в гроб кладут, — бросив быстрый взгляд, фыркнула она, проходя мимо меня в сад. — Точно чем-то били. Иди, садись, я все устрою.

Мы расположились на широких каменных лежаках у бассейна. Вода, подсвеченная снизу мягким голубым светом, колыхалась, отражая редкие звезды, пробивавшиеся сквозь легкую дымку.

Танька разлила чай из термоса в две глиняные кружки. Аромат имбиря, лимона и чего-то пряного ударил в нос, согревая изнутри еще до первого глотка.

Тишина здесь была другой. Не давящей пустотой огромного дома, а мирной, наполненной шепотом воды, стрекотом ночных сверчков где-то в кустах роз. Усталость начала медленно уходить, неохотно уступая место спокойной истоме. Я рассказал ей о своем дне и будто сбросил часть напряжения.

— Ну и денек, — вздохнула Танька, подтянув колени к подбородку. — Дворец, император, твой батя… Тебе хоть удалось воздухом подышать?

— Сложно назвать это дыханием, — усмехнулся я, отпивая обжигающего сладкого чая. — Больше похоже на нырок в ледяной водопад с высоты. Но… Я выплыл. Кажется.

— Значит, все получилось? И с экспедицией, и с… — она многозначительно подняла бровь.

— Получилось, — коротко кивнул я. — Все. Даже больше.

Мысли о предстоящем объявлении о помолвке вызвали не тревогу, а странное, теплое волнение. Но говорить об этом с Танькой пока… рано. Это было слишком ново, слишком хрупко.

Танька все поняла и не стала давить. Она просто протянула мне печенье из корзинки.

— Помнишь, как мы с Гиви тебя донимали в старом саду у твоего отца? — спросила она вдруг, глядя на звезды. Глаза ее блестели в темноте. — Как научили дворнягу Буяна таскать твои самые важные свитки и закапывать их под яблоней?

— Как же не помнить! — хохотнул я, и остатки напряжения этого дня внезапно растаяли, как дым. — Я неделю искал те чертежи элементаля земли! А вы по-тихому ржали, делая вид, что помогаете в поисках! Отец потом чуть шкуру с меня не снял — думал, я их на сладости променял!

— А помнишь, как мы Гиви уговорили нарядиться привидением и пугать старую ключницу Марфу? — залилась смехом Танька и хлопнула меня по плечу. — Он взлетел, умудрился зацепиться своим саваном за куст крыжовника и повис вверх тормашками, заорав благим матом! А Марфа его метлой оттуда сбивала!

— И кричала: «Бесстыжий чертенок, я тебя изгоню, нечисть проклятая!» — добавил я, смеясь до слез. — Бедный Гиви! Он потом три дня ходил в царапинах!

Мы вспоминали проказу за проказой. Как подменили соль в солонке у учителя фехтования сахаром. Как пытались вызвать элементаля воды в лохани и чуть не затопили половину флигеля. Как Танька, решив подлечить моего пораненного сокола, чуть не оставила его без перьев, устроив ему «лечебную» глиняную ванну… Мы с щемящей ностальгией вспоминали беззаботное, шумное, порой опасное детство. Время, когда самым страшным был гнев родителей или строгого наставника, а самым важным — завтрашняя игра.

— Эх, — вздохнула Танька, когда смех стих, оставив после себя приятное тепло. — Были времена. Простые. Ни тебе Пустошей, ни императоров, ни… — она запнулась, но я понял. Ни ответственности за целые рода и судьбы империи.

— Были, — согласился я тихо, глядя на звезды, отражавшиеся в темной воде бассейна. — И они были прекрасны. Спасибо, что пришла сегодня, Тань. Очень нужно было… это. Просто это.

— Я всегда рядом, Видар, — она улыбнулась, ее рука легонько толкнула меня в плечо. — Хоть ты теперь и важная птица, а для меня ты остался все тем же сопляком, который чуть не утопил нас всех в лохани. Пей чай, гляди на звезды. Завтра будет новый день. А сегодня… сегодня просто отдыхай.

Мы замолчали. Наслаждались чаем, смотрели, как звездные блики танцуют на воде. Усталость, наконец, обернулась мирной дремотою. Пустота в большом доме перестала пугать. Потому что здесь, у воды, под звездами, с кружкой имбирного чая и в компании с подругой детства, было тепло. Было тихо. Было хорошо. И завтрашние смотрины, и Пустоши, и все остальное казалось еще очень далеким. А сейчас было только «здесь и сейчас». Эхо смеха над проказами с Гиви еще звенело в воздухе, смешиваясь с вкрадчивым шепотом воды и ночи. И этого было достаточно.

Тишина у бассейна была густой, сладкой, пропитанной ароматом имбиря, лимона и воспоминаниями. Звезды мерцали в черной воде, Танька сидела рядом, ее плечо тепло прижималось к моему. В голове, наконец, стих вихрь дворцовых интриг, отцовских уроков и пугающих перспектив Пустошей. Осталось только это — покой, тепло подруги и… странная, нарастающая ясность. Мысль, которая зрела с того момента, как она переступила порог сада, звонко смеясь.

Я повернулся к ней. В скупом свете звезд и голубой подсветки бассейна ее лицо казалось знакомым до боли и бесконечно дорогим. Не как лицо возлюбленной, нет. Как лицо части самого себя. Части того беззаботного мира, где были только проказы с Гиви и гнев ключницы Марфы.

— Тань, — мой голос прозвучал тише шелеста воды.

— М-м? — она обернулась, ее глаза в полумраке блестели спокойно.

— Выйдешь за меня? — выпалил я. Просто. Без прелюдий. Без придворных церемоний, которыми обставлялось предложение Кристине. Как будто я спрашивал мимоходом: «Пойдем завтра в кабак?»

Она замерла. Совсем. Даже дыхание, казалось, остановилось. Потом фыркнула. Коротко, недоверчиво.

— Ты чего, с ума сошел, Видар Григорьевич? Имбиря перепил? — она ткнула меня пальцем в грудь. — У тебя же Кристина Годуновна! Помолвка! Осенний бал! Империя ахнет!

— Второй женой, — уточнил я, ловя ее палец.

Ладонь у нее была теплая, шершавая от магических реактивов и работы в оранжереях. Настоящая.

— Второй. Рядом. Всегда. Ты… ты как родной дом, Тань. Ты как вот этот чай. Без тебя… — я махнул рукой в сторону пустого, чужого коттеджа, — … здесь пусто и холодно. Даже с императорской дочкой в невестах.

Она смотрела на меня. Сначала с недоверием, потом с изумлением, а потом… Потом в ее глазах вспыхнуло что-то яркое, теплое, безудержное. Она рассмеялась. Звонко, по-детски, как тогда, когда мы закапывали свитки.

— Видар Раздоров, ты конченый безумец! — выдохнула она, вырывая руку, но не отодвигаясь. — Предлагаешь руку и сердце, как кружку чая! «На, Тань, выпей, согрейся!» Да ты понимаешь, что твой будущий тесть-император…

— Борис Федорович? — я пожал плечами, внезапно ощущая прилив дерзости. — Он прагматик. Главное — Пустоши закрыть. А сколько там жен у его зятя… — я усмехнулся. — Думаю, он проглотит. Если ты согласна.

Она замолчала. Смотрела на меня долго, очень долго. Потом медленно, очень медленно кивнула. Один раз. Уверенно.

— Ладно, безумец, — прошептала она, и в ее голосе дрожали смех и слезы. — По рукам. Но учти, я девушка вольная и люблю свободу. Сидеть в четырех стенах не намерена. Но, конечно же, обещаю верность и душой, и телом. Мне кроме тебя никто не нужен!

— Принимается. Делай, что хочешь, только на других мужиков не смотри, — я потянул ее к себе.

Она не сопротивлялась. Губы ее пахли имбирем и чем-то неуловимо родным, Танькиным. Ночь за стенами коттеджа перестала существовать.

Утро встретило нас беспощадно ярким солнцем и необходимостью идти на лекцию. Шли мы вместе. Рука об руку. Моя академическая форма, ее простое платье — Танька не стала переодеваться — мы выглядели как обычные студенты. Но не были ими.

Шепот зародился еще у ворот академии и по мере нашего продвижения вглубь территории академии только множился. При взгляде на нас расширялись глаза, раздавались приглушенные возгласы: «Видар Раздоров… и Танька? Вместе? Под ручку?».

Танька шла, высоко подняв голову, с легкой, победной улыбкой. Я пытался сохранять невозмутимость, но чувствовал, как горит лицо.

И вот она — развилка коридора перед аудиторией «Теории и Практики Запредельных Зон». И Кристина. Она стояла, окруженная свитой, в своей неизменной, безупречно сидящей на ней изящной форме. Ее глаза, холодные и острые, как алмазы, метнулись с моей руки, обвивающей талию Таньки, на мое лицо. Я увидел в них молнию — ревность, гнев, унижение. Миг. Один миг. Потом… Все потухло. Выражение ее лица стало ледяным, расчетливым. Она что-то тихо сказала своей ближайшей фрейлине, та отступила. Крис сделала шаг навстречу. Не ко мне. К Таньке.

— Татьяна, — голос ее был ровным, вежливым, но в нем вибрировала сталь. — Поздравляю. Кажется, мы теперь… сестры?

Танька не смутилась. Улыбнулась во весь рот, по-своему, открыто.

— Кажется, да, Ваше Высочество. Надо будет обсудить, кто за чаем будет ходить, а кто мужу носки стирать. А то этот, — она кивнула в мою сторону, — у него только Пустоши в голове.

Крис… улыбнулась? Нет, скорее, уголки ее губ дрогнули вверх. Микроскопически. Она кивнула Таньке, взяла ее под руку и… отвела в сторону. Они склонились головами друг к другу, шепчась. Шепот был интенсивным, с резкими жестами Таньки и сдержанными кивками Кристины. Видимо, решали, кто будет главной по носкам и чаю. Или по чему-то гораздо более важному.

Я стоял, ощущая себя странно лишним. И тут на меня обрушилось… все остальное.

Снежана, с глазами, полными злых слез, пристально смотрела на меня. Настя, практичная и решительная, просто схватила за рукав и прошипела: «Видар, нам надо поговорить. Сегодня. После лекций. Ты ОБЯЗАН!». Ее взгляд обещал, что разговор будет серьезным. И, возможно, болезненным.

К счастью, дверь аудитории открылась. Спасение пришло в лице Вивиан. Моей… еще одной невесты? Мысль о том, что лекцию по Пустошам ведет она, вызвала лишь усталую иронию. Вивиан, в строгих одеждах магистра Тайных Путей — так назывались преподаватели этого факультета, бросила на меня быстрый, непроницаемый взгляд. Она знала. Всегда знала все первой. Но ее лицо оставалось бесстрастным, профессиональным.

— Занимайте места, — ее голос, чистый и холодный, разрезал суету в коридоре. — Сегодня разбираем динамику пространственных разломов в северных Пустошах по данным экспедиции Врангеля.

Аудитория хлынула внутрь. Кристина и Танька, закончив свой таинственный шепот, прошли мимо меня, удостоив лишь беглых взглядов. Снежана и Настя, не оставляя попыток поймать мой взгляд, тоже зашли. Вивиан стояла у кафедры, раскладывая карты.

Я замер на пороге. Динамика развития? Данные Врангеля? Я знал эти доклады наизусть. Я был в тех Пустошах, более того, я ее прошел. Эта лекция была пылью для меня. Пустой тратой времени, которого и так катастрофически мало. А в голове стучало: смотрины у отца. Новые невесты. Его шанс на счастье. Его золотые, послушные руки, которые больше не несут яд раздора. Это было важно. Гораздо важнее, чем слушать пересказ давно известных мне истин из уст Вивиан.

Вивиан подняла глаза. Увидела меня, стоящего в дверях. Ее взгляд был вопросительным, но не удерживающим. Она понимала. Она всегда понимала слишком много.

Я сделал шаг назад. Потом еще один. Развернулся и пошел прочь по пустынному коридору, оставляя позади гул начинающейся лекции, шепотки моих невест и проницательный взгляд магистра Тайных Путей.

Воздух за пределами академии показался свободнее. Дежурная машина ждала возле входа. Я вышел, и охрана академии не посмела меня останавливать. Пусть там будет суета, неловкие представления, женские взгляды, полные расчета или надежды. Это была живая жизнь. А не пыльные свитки о том, как умирает пространство. У меня будет время умереть в Пустошах позже. А сегодня… сегодня был день живых. И отца, наконец-то готового начать жить заново.

Мы ехали уже знакомым маршрутом — сколько уже раз по нему катаюсь, а все никак не привыкну. Кажется- смотришь в окно и видишь одну и туже картину. А моргнул и вдруг видится все иначе. И город сразу кажется незнакомым, и люди иными.

Сердце как-то больно кольнуло предчувствием чего-то надвигающегося. Но не понятно — хорошего или плохого. Хотя, от этой жизни я уже ничего доброго и не жду. Перерывы у меня настолько редки, что я их и не замечаю и почитаю за счастье заночевать хотя бы в своей постели и поспать без снов.

И вроде влияния богов на меня нет, а все ж ничего не поменялось. Бесит? Очень. Могу я с этим хоть что-то сделать? Не уверен, но попробую. Мне жизненно нужна пауза — иначе перегорю.

Так что я принимаю кардинальное решение о смене образа жизни — учеба на грани отдыха, девки и разврат. Все исследования, не вставая с постели, все тренировки по желанию, все мысли — только о позитивном. Никакого стресса, никаких идиотских дуэлей и драк. А если уж придется бить, то сразу насмерть, чтобы потом к этому не возвращаться.

Все, отныне только так и будет, не будь я Видар Раздоров! А кто с этим не согласен, пусть целует меня в жопу.

Удовлетворенно кивнув сам себе, я расслабился и не услышал, как кто-то там наверху тихо рассмеялся от моих планов….