Индульгенция. Без права на ошибку. Часть 6

Глава 3

Глава 3

Совет богов. Два слова, за которыми должны стоять мудрость веков, взвешенные решения и судьбы миров. На деле это оказался адский балаган, где уровень интеллектуальности дискуссии стремительно падал ниже плинтуса, пробивал мраморный пол и уходил куда-то в расплавленное ядро глупости.

Сварог только открыл рот, видимо, намереваясь объявить повестку — что-то про «возрастающую угрозу Пустошей» или «необходимость координации». Не успел. Какой-то божок с лицом, напоминающим перезревшую тыкву и в одеяниях цвета заплесневелого мха, вскочил, тыча пальцем в меня:

— А почему ему⁈ Почему только трое⁈ — его голос визжал, как несмазанная дверь. — Энергия от закрытия Пустошей — она же должна распределяться справедливо! По рангу! По заслугам! Я, например, бог… бог…

— Болотных испарений и комариного зуда, Весник? — холодно подсказала Морана, развалившись на своем кресле из черного льда. Она выглядела так, будто наблюдала за особенно тупым спектаклем.

— Вот именно! — Весник даже не понял сарказма. — И мне тоже положена доля! Пусть ставит и мою метку! Мне много не надо! Всего лишь…

Его не дали договорить. Кто-то с рогами, обвитыми колючей проволокой (бог спорных границ и пограничных конфликтов, как позже шепотом пояснила мне Морана), рявкнул:

— Твоя метка, Весник? Да он после нее чесаться будет вечность! Нет, метку должен ставить я! Чтобы сила шла на укрепление рубежей!

И понеслась. Ор поднялся такой, что уши закладывало. Казалось, в зале одновременно вопят сто разъяренных торгашей на базаре, делящих последнюю тухлую селедку. Аргументы сводились к «я хочу!», «а мне больше надо!» и «а ты кто вообще такой⁈ Давай до свидания».

Кто-то пустил в ход кулаки. Раздался звонкий шлепок — богиня с лицом вечной девочки и косами до пят (покровительница чего-то невыносимо слащавого) дала пощечину бородатому типу с молотом поменьше сварожьего. Тот, ошалев, ответил легким подзатыльником. Она завизжала и вцепилась ему в бороду. Началась потасовка. Летели искры божественной энергии, кто-то опрокинул гигантскую вазу с небесными лилиями, залив пол липким нектаром. Перун где-то в углу орал, что всех перемолотит, но его голос тонул в общем гаме.

А потом они вспомнили обо мне.

Как стая голодных псов, учуявших кость, часть дерущихся развернулась в мою сторону. Глаза горели алчностью.

— Мальчик! Герой! Слушай сюда! — к мне прорвался Весник, пахнущий тиной и отчаянием. — Моя метка! Она… она будет тебе помогать! В болотах! А там тоже Пустоши бывают! Представляешь⁈

— Не слушай его! — перекрыл его крик зычным голосом бородач с молотом, что пытался отцепить от своей бороды визжащую богиню. — Я дам тебе силу камня! Непробиваемую! И… и молоток в подарок! Красивый!

— Метку! Поставь мою метку! — неслось со всех сторон.

Ко мне тянулись руки — сияющие, мохнатые, чешуйчатые. Запахло потом, святостью, жадностью и терпкими лилиями. Я отступал к стене, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом. Какого черта⁈ Я же не ларёк с благословениями!

И тут воздух сгустился и потемнел. Как будто в зал влили ведро самой густой, черной, вонючей смолы. Гул стих. Дерущиеся замерли. Даже визжащая богиня наконец отцепилась от бороды. Из этой черноты, медленно, словно из глубин самой Нави, вышел Он.

Чернобог.

Не просто бог. Владыка мертвого царства, перед которым сама смерть склоняет голову. Живая Тень. Его лицо было красиво, как заброшенный мавзолей, и так же мертво. Глаза — две угольные ямы, в которых тонул свет. Он прошел сквозь толпу, и боги расступались перед ним, как трава перед косой. Его взгляд упал на Морану, потом на меня. И в этом взгляде была такая театральная, преувеличенная скорбь, что стало почти смешно. Почти.

— Морана… — его голос был шепотом скребущих по камню когтей. — Я чувствовал. Чувствовал измену. Твою холодную руку на… на этом… смертном.

Морана подняла одну бровь.

— Чернуша, милый, у тебя опять галлюцинации от переизбытка собственной важности? Или Велес подсунул тебе браги с поганками?

Чернобог сделал шаг ко мне. Я почувствовал, как леденеет кровь. Это не был страх. Это было признание мощи. Древней, беспросветной.

— Ты… — он протянул ко мне руку с длинными, черными ногтями. — Ты прикоснулся к тому, что принадлежит мне. По праву хозяина. По праву мужа. Ты осквернил священную п…

— Не продолжай!!! — не выдержала Морана. — Чернобог, хватит клоунады! Он мне не любовник, а инвестиция. Дорогостоящая, между прочим. Ты же к работе не ревнуешь?

Чернобог проигнорировал ее. Его угольные глаза пылали (буквально, маленькими черными огоньками) исключительно на меня.

— Но я… великодушен, — продолжил он, нарочито трагично. — Я могу простить. Могу забыть эту… оплошность. Прими мою метку, смертный. Мою темную благодать. И все будет забыто. Мы… будем друзьями.

Он попытался изобразить что-то вроде улыбки. Получилось жутко.

Друзья? С Чернобогом? Да я лучше в ближайшую Пустошь без штанов прыгну! Его «благодать» — это билет в один конец в вечные мучения с экскурсией по всем кругам его личного ада.

Адреналин ударил в виски. Надо было бежать. Срочно. Но как? Зал кишел взбешенными божествами. Выход казался светящейся точкой где-то за тридевять земель. Чернобог протягивал руку ближе. Его когти вот-вот коснутся моей груди.

Я отпрянул, пытаясь достать из кольца меч, прекрасно понимая, что против него он бесполезен. Как и моя магия — только не против одного из сильнейших богов. Морана встала передо мной, ее черный лед начал шипеть при столкновении с его тьмой.

— Не трогай его, муж. Он под моей защитой. И под договором.

— Твоя защита? — Чернобог засмеялся, звук ломающегося стекла и умирающих надежд. — Она ничто перед моим…

Он не договорил. Воздух над нами вдруг заколебался. Не просто дрожал — он загудел, как раскаленная струна. И запахло. Запахло гарью. Настоящей, чистой, очищающей гарью. Как после лесного пожара, когда выгоревшая земля готова родить новую жизнь.

С потолка, сквозь само пространство зала, словно сквозь тонкую пленку, проломилось нечто огненное. Не шар, не птица — живое пламя в форме крылатого пса, огромного, величественного. Оно рухнуло между мной и Чернобогом, ударив когтистыми лапами о каменный пол. Искры брызнули во все стороны, заставив богов вскрикнуть и отпрянуть. Тьма Чернобога отхлынула, шипя, как вода, попавшая на раскаленную сковороду.

Пламя схлынуло, как прилив, оставив на его месте существо. Зверь? Бог? Огромный, покрытый сверкающей чешуей, похожей на закаленную сталь, с мощными крыльями, сложенными за спиной. Голова — гордая, как у волка, но с глазами — двумя углями, в которых горел настоящий, неугасимый огонь. Из пасти вырывались клубы дыма с запахом горящей сухой травы.

— Шумно, — произнесло существо. Его голос был низким гулом, как грохот камнепада в горах. — Очень шумно. Мешаете сосредоточиться.

Симаргл. Бог огня. Очищающего пламени. Тот, кто выжигает старое, чтобы дать дорогу новому. Он оглядел зал своим пламенным взором. Взгляд скользнул по замершим в глупых позах богам, по Чернобогу, отступившему с лицом, искаженным ненавистью и… страхом перед этой чистой стихией. Остановился на мне.

— Ты. Тот, кто выжил. Ты здесь зажигаешь не тот огонь. Слишком много… копоти.

Он кивнул своей волчьей головой к выходу.

— Идем. Здесь пахнет глупостью. И испорченным воздухом.

Я не раздумывал ни секунды. Шагнул к Симарглу, стараясь не смотреть на Чернобога, чья тень сжималась и пульсировала от бессильной ярости, и на Морану, которая уставилась на огненного бога с неожиданным… уважением? Или просто расчетом?

Симаргл развернулся. Его крылья, не раскрываясь, излучали жар. Он пошел к выходу, и боги перед ним расступались шире, чем перед Чернобогом. Не из страха, а из инстинктивного уважения к неконтролируемой стихии. Я шел за ним, чувствуя, как жар от его спины обжигает мое лицо, но это был добрый жар. Жар спасения.

Мы вышли из Зала Совета, оставив за спиной возобновляющийся гул скандала, шипение Чернобога и пронзительный крик Лады: «А мое платье! Ты знаешь, сколько оно стоит, гад⁈»

Дверь закрылась, отсекая весь этот божественный балаган. Тишина коридора оглушила. Симаргл остановился, оглянулся на меня. Его огненные глаза мерцали.

— Пустошь, — произнес он. Дымок вырвался из ноздрей. — Они горят неправильным огнем. Чужим. Грязным. Твой путь — туда. Мой огонь… может помочь. Иногда. Если ты не будешь шуметь, как они.

Он кивнул назад, в сторону зала, откуда снова донесся грохот и чей-то вопль.

— Иди, смертный. Зажигай правильный огонь. И не давай им себя… закоптить. Я слежу за тобой, и мне пока все нравится. И береги дочку — за нее я спрошу с тебя.

Он развернулся и пошел прочь, растворяясь в полумраке коридора, оставляя за собой лишь легкий запах гари и ощущение невероятного облегчения. Я стоял один, слушая, как моё сердце колотится о ребра, пытаясь вырваться из грудной клетки. Из одного ада — в коридор перед следующим. Но хотя бы без идиотских меток, драки за косы и театральных сцен ревности от Повелителя Тьмы.

— Правильный огонь… — пробормотал я, направляясь наугад, подальше от этого безумия. — Главное, чтобы меня при этом не подожгли со всех сторон.

Симаргл, конечно, крут. Но он — стихия. А стихиям плевать на смертных. Мне нужна была не помощь богов, а оказаться подальше от их «заботы». Пока этот цирк не сгорел дотла вместе со всеми нами.

Выход. Обычная дубовая дверь с железными скобами, встроенная в арку из грубого камня. Никакого сияния, никаких божественных виньеток. Как дверь в хороший, крепкий амбар. Или в ад — смотря с какой стороны. Сейчас для меня это была дверь в рай. Рай тишины и отсутствия дерущихся богов.

Я уже протянул руку к холодной железной скобе, мысленно представляя, как падаю обратно на свою мягкую постельку в коттедже, как из тени самой арки, прямо перед дверью, выплыла она. Морана. Беззвучно, как туман на рассвете. Ее черные одежды сливались с камнем, только лицо, бледное и отточенное, светилось в полумраке, а глаза — две мерцающие звезды в ледяной бездне — были прикованы ко мне.

— Бежишь, поджав хвост? А как же любовь? — ее голос был тише шелеста крыльев ночной бабочки, но резал по нервам острее любого крика. В нем слышалась… насмешка? Досада? — Не попрощавшись? После такого представления?

Я замер, рука была все еще на весу. Сердце колотилось где-то в горле. Позорно бежать? Нет, это тактическое отступление. А если останусь тут, шансов уйти живым и здоровым будет меньше, чем у снежинки в кузнице Сварога.

— Совет, как видишь, в разгаре, — сухо заметил я, стараясь звучать спокойнее, чем чувствовал. — Боюсь, мое присутствие только подливает масла в священный огонь раздора. А у меня дела еще. Пока болтаем, враг качается, и все такое.

Она сделала шаг ближе. Холодок предсмертной росы коснулся моего лица.

— Верно, — прошелестела она. — И именно поэтому тебя сейчас нельзя отпускать с пустыми руками. И с целой толпой разъяренных «инвесторов» на хвосте.

Еще один шаг. Теперь я чувствовал легкий аромат инея и… чего-то древнего, как пыль на костях мамонтов.

— Жаль, что времени на… более приятное общение нет, — ее губы дрогнули в чем-то, отдаленно напоминающем улыбку. — Но о тебе я позабочусь.

— А можно не нужно? — я не смог сдержать дрожи в голосе. — А то как только обо мне начинают заботиться боги, так сразу жизнь идет кувырком. Давай я лучше без ансамбля, сам бля, один бля…

— Не сравнивай меня с этими криворукими, — холодно отрезала она. — Моя забота действенна. Во-первых, пока ты будешь занят настоящим делом, я придержу этих… — она мотнула головой в сторону грохота из зала Совета, — … идиотов. Чтобы не лезли. Чтобы не мешали. Они слишком жадны и глупы, чтобы понять, что ты сейчас — хрупкий сосуд, который нельзя трясти. Особенно Переруг. И особенно Чернобог. В ее глазах мелькнуло что-то опасное. — Я найду, чем их занять.

Это звучало как обещание. Обещание чего-то очень неприятного для упомянутых сторон. Я почти пожалел их. Почти.

— Во-вторых, — продолжила она, — я подготовлю пару артефактов. Не благословений, не меток. Инструментов. Они помогут тебе… чувствовать Пустоши. И закрывать их эффективнее. Без лишних фокусов и подвохов. Чистая работа. Как ты любишь.

— Люблю? — я усмехнулся. — Я люблю выживать там, где дохнут другие. Если твои инструменты в этом помогут — я не против. Главное, чтобы они не пытались съесть мою душу по дороге.

— Обещаю, я с ними… договорюсь — ее губы снова дрогнули. — И в-третьих… задание.

Вот оно. Расплата. Или ловушка? С Мораной всегда было и то, и другое.

— Найди ее, Видар, — ее голос стал тише, жестче. — Главную Пустошь. Ты сам говорил — не нужно прыгать по всем. Найди сердце гнили. Она должна быть… больше. Сильнее. Древнее. Дышать иной мерзостью. Ищи место, где мир истончен, как гнилая ткань. Где сама реальность ноет от боли. Это ключ. Закроешь ее — ослабеют и остальные. Или… — она пожала плечами, — … схлопнешь все разом. Экономия сил и времени.

— Просто найти самую большую дыру в мире, — резюмировал я. — Без проблем. А адресок? Хоть наводочку?

— Если бы знала — сказала бы, — отрезала Морана. — Ищи. Чувствуй. Используй голову, а не мускулы.

Она посмотрела на дверь, потом снова на меня. Стало понятно, что время истекло.

— Теперь — иди. Пока они не опомнились.

Она сделала последний шаг. Не для того, чтобы пропустить. Для другого. Ее холодные руки схватили меня за воротник куртки. Я не успел даже вскрикнуть — ее губы прижались к моим. Холодные. Твердые. Как лед, обжигающий огнем. Вкус снежной бури и вечной тишины могилы. Поцелуй длился мгновение, но в нем был век одиночества и обещание… чего-то неотвратимого. Когда она отстранилась, на моих губах осталось ощущение легкого обморожения.

— На удачу, смертный, — прошептала она. Ее глаза горели. — Не подведи меня.

И прежде чем я успел что-то сказать, возмутиться, спросить, схватить ее за задницу — она толкнула меня. Не сильно. Но этого хватило.

Я отлетел к дубовой двери, спина ударилась о железные скобы. Дверь с глухим стуком распахнулась — не в коридор, а в вихрь серого, безвкусного света.

Я полетел. Вниз. Вверх. Неважно. Мимо мелькали обрывки образов: ее бледное лицо, полное холодной решимости; грохот совета; огненные глаза Симаргла где-то вдалеке. Потом — удар. Мягкий. Знакомый. Запах девушки, секса и разлитого вина.

Я лежал плашмя на постели. В своем коттедже. Рядом тихо сопела Кристина. Я перевернулся на спину, глядя в потолок, ища на нем ответы на все вопросы. Губы все еще горели ледяным ожогом ее поцелуя. В ушах стоял гул от божественного балагана.

— Позаботиться… артефакты… придержать богов… найти главную Пустошь… — мысленно перебирал я ее слова, поднимаясь и отряхиваясь. — И поцелуй на удачу. От Богини Смерти. Лучше бы трахнулись, честное слово — секс, он точно к хорошим делам.

Я подошел к окну. За ним — привычный хмурый пейзаж, сосны, туман. Никакого дворца. Никаких светящихся идиотов. Только тишина. И задача, масштабом с континент.

— Найти самую большую дыру в мире, — пробормотал я, прикасаясь пальцами к обожженным губам. — Легко сказать. Особенно когда за тобой могут прийти в любой момент.

Я сделал бутерброд. Жизнь, пусть и с божественным вмешательством и вечной угрозой гибели, продолжалась. И первым делом нужно было найти карту. Самую подробную. И отметить на ней все места, где «реальность ноет от боли». Начинать можно было прямо отсюда. После бутерброда…