Индульгенция. Без права на ошибку. Часть 6

Глава 20

Глава 20

— Это гениально, Вивиан, — чуть замявшись, сказал я, стараясь вложить в голос искреннее восхищение.

Я взял фолиант из ее рук, медленно начал перелистывать страницы, делая вид, что впитываю сложные схемы.

— Распределенная сеть… Мигрирующий центр… Это… Это меняет все. Полностью переворачивает стратегию. Вивиан, твоя работа бесценна. За такой короткий срок докопаться до истины… Такое мало кому под силу.

Каждое слово давалось мне с трудом, как предательство. Но необходимое предательство.

— Надо будет обсудить это с отцом и ректором. Твои данные… Они могут стать ключом ко всему.

Она пристально смотрела на меня, и мне показалось, что в глубине ее умных глаз мелькнул луч сомнения. Уловила ли она фальшь? Или просто удивлена моей быстрой реакцией? Но потом она кивнула, немного расслабившись, видимо, все же приняв похвалу за чистую монету.

— Я надеюсь, Видар. Я очень надеюсь. Потому что если я права… Задача становится на порядок сложнее. Найти и уничтожить нечто нестабильное, многоликое…

Она замолчала, задумчиво глядя в окно. Академия осталась далеко позади. Мы мчались по главной дороге, мимо дорогих магазинов, к кварталу высших аристократов, к темному силуэту поместья Раздоровых, выраставшему на горизонте.

Чем ближе мы подъезжали к дому, тем сильнее сжималось что-то у меня внутри. Не страх. Предчувствие. Поместье, обычно излучавшее мощь и незыблемость, сегодня казалось… напряженным. Как сжатый кулак. По периметру стен я заметил больше охраны, чем обычно. Магические артефакты по углам башен горели ярче, их свет неестественно резал сгущающиеся сумерки. Воздух вокруг нашего поместья словно вибрировал от скрытой мощи — словно здесь собрали гигантский лук и до предела, до протестующего гула натянули его тетиву.

Кавалькада машин заехала внутрь и остановилась во внутреннем дворе. Охрана мгновенно открыла двери. Воздух ударил в лицо — не свежий, вечерний, а тяжелый, пропитанный ощущением напряжения, мрачности… Тревоги.

Вивиан вышла из машины следом за мной, ее внимательный взгляд скользнул по усиленным караулам, по мрачным лицам слуг, и ее собственная маска академического спокойствия дала трещину. Она инстинктивно прижала фолиант к груди.

— Что-то… происходит, Видар? — прошептала она.

Я не успел ответить. На широком крыльце главного дома, освещенный яркими фонарями, стоял отец. Рядом с ним — высокая, сухопарая фигура в строгих, почти монашеских одеждах темно-серого цвета, с лицом, словно высеченным из мореного дуба, и пронзительными, как шило, глазами. Ректор Фрида Иннокентьевна Упырева. Ее взгляд, холодный и всевидящий, упал сначала на меня, потом на Вивиан, задержавшись на фолианте в ее руках. В этом взгляде не было ни капли приветливости. Была оценка. И ожидание.

— Рад, что вы прибыли столь быстро. Заходите. Многое… Очень многое предстоит нам обсудить сегодня.

Он повернулся и исчез в зияющем провале открытых дверей. Упырева, видимо, тоже только что приехавшая, последовала за ним, так и не проронив ни слова, ее взгляд скользнул по Вивиан с ледяной вежливостью. Двери остались открытыми. Ну да, было бы странно, если бы они захлопнулись перед моим носом.

Вивиан нерешительно замерла, ее лицо побледнело. Она почувствовала грозовое напряжение, витавшее в воздухе. Готовность к бою. И свою собственную, внезапную уязвимость с ее, возможно, ошибочными, но столь дорогими выводами в руках.

— Видар… — ее шепот был полон немого вопроса.

Я взял ее под локоть, чувствуя, как она слегка дрожит. Моя ложь по дороге домой казалась теперь ничтожной перед лицом того, что ждало нас внутри.

— Идем, — сказал я просто, ведя ее вперед, навстречу свету факелов и густой, давящей тишине раздоровского дома. Тишине перед бурей. Тишине перед войной. Пора было узнать, какие сюрпризы приготовила нам судьба. И Пустошь.

Кабинет отца, обычно пахнущий табаком, кожей и мужским упрямством, сегодня был наполнен иными ароматами. Запах старого дерева смешивался с терпкими нотами магических трав, легкой пылью древних артефактов и… напряжением. Густым, как смола, висящим в воздухе между клубами дыма от трубок и сигар.

Отец сидел за своим массивным дубовым столом, но не в кресле хозяина, а чуть в стороне. Центр стола занимала огромная карта Империи, на которой красным шелком были отмечены известные Пустоши — кровавые шрамы на теле мира.

Вокруг в тяжелых креслах и на строгих диванах расположились те, от чьих решений теперь зависело, возможно, само существование Империи. Их силуэты вырисовывались в полумраке, подсвеченные трепещущим пламенем камина и магическими светильниками в виде хищных птиц.

Графиня Елизавета Карнаухова. Глава Темного Совета. Казалось, тени сгустились вокруг ее высокой, сухой фигуры, облаченной в платье, что было чернее ночи. Лицо — бледная маска с тонкими, бескровными губами и глазами, как две щели в леднике. Ее пальцы с длинными, острыми ногтями, покрытыми черным лаком, медленно поглаживали череп из черного хрусталя, покосившийся на ее коленях. От нее веяло холодом могилы и бездонной, старой силой. Она лишь коротко, почти незаметно кивнула в ответ на мой поклон, ее взгляд скользнул по мне, как лезвие скальпеля, оценивая, впитывая.

Барон Евгений Безотрадный. Он отвечал за разведку Пустошей. Человек-призрак. Его серый камзол сливался с обивкой кресла, лицо было невзрачным, из тех, что мгновенно стираются из памяти. Но глаза… Его глаза были живыми, пронзительными, всевидящими. Он сидел неподвижно, сливаясь с тенями, и лишь его взгляд постоянно двигался, сканируя карту, лица присутствующих, тени в углах комнаты. Его присутствие было едва ощутимым, но невероятно весомым. Он знал то, о чем другие боялись даже думать.

Ректор Фрида Упырева. Она сидела прямо, как древко знамени. Ее строгий серый мундир был безупречен. Лицо высечено из гранита забот и ответственности. Взгляд, обычно такой острый и властный, охватывающий все и всех, сейчас был прикован к карте, но я, тем не менее, чувствовал ее внимание, как физическое давление. Она не одобряла моего досрочного выпуска, но была вынуждена с этим смириться — война диктовала свои правила. Перед ней на столе лежала стопка бумаги. Древней, на мой неискушенный взгляд. Иногда она отрывала взгляд от карты, опускала глаза, перебирая пальцами чуть пожелтевшие страницы.

Князь Алексей Туманный. Генерал армии. Человек-гора в парадном мундире, увешанном орденами. Его лицо, обветренное и грубое, с седыми баками, дышало силой и привычкой командовать. Он тяжело опирался на трость с набалдашником в виде львиной головы, но его глаза, маленькие и яркие, как угли, горели неукротимой волей. Он что-то негромко бубнил отцу, тыча толстым пальцем куда-то в район Карельской Пустоши.

Отец. Григорий Раздоров. Дипломат по формальному статусу, воин по сути. Сегодня он выглядел старше, но тверже гранита. Его золотистый дар, обретенный контроль, ощущался как теплая, уверенная аура. Он был якорем этого совета. Его взгляд встретился с моим — в нем была усталость, тревога, но и несгибаемая решимость. И… предупреждение.

Мать. Ольга Морова. Она сидела чуть в стороне от стола, в кресле у камина. В темном, строгом платье, с высоко поднятой головой. Ее лицо было бледным, но спокойным. В глазах — глубокая печаль и невероятная сила воли. Она смотрела на огонь, но чувствовала каждый взгляд, каждую мысль в комнате. Она была живым свидетельством ужаса, к которому все готовились. И ключом к его пониманию.

Вивиан испуганно замерла у двери, как олененок перед стаей матерых волков. Ее академическая уверенность испарилась под тяжестью взглядов присутствующих. Девушка инстинктивно покрепче прижала к себе старинный фолиант, словно черпая из него силу и уверенность. Я легонько подтолкнул ее вперед, к свободному креслу рядом с Упыревой. Ректор кивнула ей почти незаметно — жест поддержки, но и напоминание о субординации.

Представления были краткими, деловыми. Имена, титулы, ключевые роли. Никаких любезностей. Время текло как расплавленное стекло — медленно и обжигающе. Все знали, зачем здесь собрались. Ждали главного.

— Ольга Афанасьевна, — официальный голос отца прозвучал в натянутой тишине, как удар гонга. Все взгляды устремились к камину. — Слово за вами. Расскажите им, что вы знаете.

Мать медленно подняла глаза. Не на отца. На карту. На эти кровавые отметины. Она встала. Ее фигура в свете пламени казалась хрупкой и монументальной одновременно.

— Пустошь… — ее голос был низким, хрипловатым, но заполнил собой всю комнату, заглушив потрескивание дров. — … это не место. Это организм. Живой. Чудовищный. Раскинувший свое тело по нашему миру.

Она сделала шаг к столу, ее тень легла на карту.

— То, что вы видите… Карелия, Урал, Кавказский разлом… это не просто дыры в реальности. Это конечности. Органы. Сердце… — ее палец тронул Карельскую метку, — … которое качает мерзкую силу. Когти, что рвут плоть мира. Желудок, что переваривает жизнь…

Она говорила. Спокойно, без надрыва, но каждое слово падало, как камень в тихую воду, вызывая круги шока на лицах слушающих. Карнаухова замерла, ее черные глаза впились в Ольгу, как кинжалы. Безотрадный перестал сканировать комнату, его взгляд стал острым, как игла. Туманный перестал бубнить, его кулак сжался на набалдашнике трости. Упырева сидела неподвижно, но губы ее плотно сжались. Вивиан побледнела еще больше, ее взгляд метнулся к своему фолианту, потом обратно к Ольге — в ее глазах читалось осознание крушения собственной теории.

— Но чтобы убить тварь… — продолжала мать, ее голос стал жестче, — … нужно отрубить голову. Центр. Мозг. То, что связывает все части воедино. Что дает им волю. Охраняет его… — она сделала паузу, и в тишине зазвучало шипение пламени, — … Наместник. Не демон. Не страж. Орудие. Прямое воплощение Воли самой Пустоты.

— Где? — слово вырвалось у Туманного, хриплое, как скрежет железа. — Где этот центр? Где голова?

Мать покачала головой, выражение боли мелькнуло на ее лице.

— Воспоминания… обрывочны. Пропитаны болью и… Его влиянием.

Она коснулась виска.

— Путь туда скрыт. Им и самой Пустошью. Темнота… серые земли… древние леса… Ощущение бездны… — она замолчала, закрыв глаза. Все ждали, затаив дыхание. — Конкретное место… не помню. Оно ускользает. Как вода сквозь пальцы.

Она открыла глаза, полные искренней муки.

— Я… не могу. Простите.

Тишина. Глубокая. Разочарованная. Но никто не усомнился. Никто не потребовал большего. Они видели в ее глазах следы ада. Видели, как ей тяжело. Видели правду.

Безотрадный первым нарушил молчание. Его тихий голос, казалось, доносился из угла комнаты:

— Значит, ищем. Мои люди уже в работе. По всем известным и предполагаемым аномалиям. Ищем след. Ищем дверь. — он кивнул Ольге. — Ваши ощущения… «темнота», «древние леса», «бездна»… это уже вектор. Сузим круг.

— И мои архивы, — добавила Упырева, ее голос звучал ровно, но в нем появилась новая нота — решимость действовать, несмотря на опровержение теории ее протеже. — Все данные о северных, малоизученных регионах. Легенды о «Темных землях» будут перепроверены.

— Армия начнет скрытую мобилизацию, — проскрипел Туманный. — Сосредоточение ударных магических групп у границ самых опасных Пустошей. Чтобы сдержать волну, если… когда центр будет найден.

Карнаухова медленно подняла свою бледную руку. Черный хрустальный череп в ее пальцах слабо светился изнутри.

— Темный Совет активирует все резервы, — ее голос был шепотом, но он резал слух, как нож по стеклу. — Некроманты, призыватели теней, мастера порчи… Они будут готовы. К щиту. И к мечу.

Ее ледяной взгляд упал на меня.

— Особенно если ключ к двери… уникален.

Все взгляды обратились ко мне. Я почувствовал их тяжесть. Ожидание. Доверие, выстраданное матерью и отцом. Я кивнул, не вдаваясь в детали. Они поняли.

Совет длился еще долго. Часы пробили полночь, потом первый час. Обсуждали логистику, связь, возможные сценарии прорыва тварей, распределение ресурсов. Голоса то повышались в споре, то опускались до шепота. Дрова в камине догорали. Карта покрывалась новыми пометками — синими, зелеными, черными. Планы. Надежды. Стратегии, основанные на обрывочных данных и вере в слова женщины, прошедшей ад.

Наконец, Туманный тяжело поднялся, опираясь на трость.

— Хватит. Болтовня не заменит дела. — он посмотрел на отца. — Григорий. Держи нас в курсе. Как только твои следопыты или Безотрадный что-то найдут… немедленный сигнал. — его взгляд скользнул по всем. — Каждый знает свою задачу. Готовьтесь. Война уже идет. Просто мы еще не слышали первых залпов.

Один за другим они поднимались. Карнаухова растворилась в тени у двери, словно ее и не было. Безотрадный исчез так же тихо, как появился. Туманный тяжело заковылял к выходу, сопровождаемый адъютантом. Упырева собрала свои бумаги, кивнула отцу и Ольге, бросила сложный взгляд на Вивиан и меня.

— Вивиан, с вами встретимся завтра. В архивах. Сразу после занятий, — бросила она на прощание и вышла, прямая и негнущаяся.

Остались мы трое. Отец, мать и я. И Вивиан, которая сидела, все еще бледная, сжимая руки на коленях и глядя в потухший камин.

— Иди, Видар, — тихо сказала мать. — Проводи Вивиан. Ей… нужно отдохнуть.

Я подошел к Вивиан, протянул руку. Она вздрогнула, словно очнувшись, подняла на меня глаза. В них была буря — крушение теории, осознание масштаба угрозы, шок от услышанного. Но осталось еще одно неразрешенное дело.

— Мам, пап — я сделал предложение руки и сердца Вивиан, и она приняла его. Прошу с этого момента считать ее моей невестой.

— Молодец сын. Я в тебе и не сомневался, — чуть усмехнулся отец.

Напряжение после совета — нет, оно не ушло, но стало как будто слабее.

— Как быстро ты вырос, Видар, — мама промокнула слезу, а потом порывисто встала и обняла нас обоих. — Счастья вам, дети мои! Нашему роду нужна крепкая опора и надежный тыл.

— И еще. Пап, в общем, надо что-то решать еще с Темниковыми и Темноводными. У Опаловой родных нет, так что там все и так понятно. А насчет Кристины — я сам поговорил с Императором. Но если надо, сделай это официально. В общем, не знаю, как там правильно все делается — это ваша территория, но свои планы я обозначил. Все девушки дали свое согласие — дело за их родителями. Но тут, уверен, проблем не будет.

— Не будет, — согласно кивнул он. — Породниться с нами все захотят — чай, не последний род в империи. Но ты не сильно торопишься?

— Пока обозначаю намерения. Что невесты — объявим сразу, после ваших переговоров. А свадьбы состоятся после закрытия Пустоши. Такое условие поставил мне Борис. А жениться на других раньше, чем на его дочери, значит оскорбить его. Кристина будет первой.

И да, что касается Светы — я убрал «Узы Мораны». Теперь она свободна.

— Убрал? — удивился отец. — Но это невозможно. Лишь она сама… — он замер, вглядываясь в мое лицо и, видимо, что-то там увидел. — Вот, значит, как, да? И что дальше?

— Верну ей магию и пусть валит на все четыре стороны. Надеюсь, после в этом мире станет на одного ненавидящегоменя человека меньше. Она, кстати, сейчас где?

— Тебя к ней проводят, сын. Иди и делай, что решил. А Вивиан…

— Ее я сама провожу, — мама подхватила ошарашенную всем происходящим герцогиню под руку и вышла с ней из кабинета.

Ну, и я следом — слуга уже ждал и уверенно повел меня в сторону гостевых покоев. Ну что ж, хорошо, хоть не в комнату для слуг ее запихнули. Ладно, пусть планы насчет нее и накрылись медным тазом, но зато моя совесть будет чиста…