Индульгенция. Без права на ошибку. Часть 6

Глава 26

Глава 26

Весь мир горел. От Балтики до Тихого океана, ото льдов до степей. Не было тыла. Каждый город, каждое село, каждая застава стали фронтом. Магия смешивалась с порохом, крики боевых кличей — с воплями умирающих, свет заклинаний — с заревом пожаров. Солдаты умирали, сжимая в руках амулеты и штыки. Маги падали замертво, истощив последние капли силы на поддержание щитов или нанесение решающего удара. Техника горела и взрывалась, унося с собой десятки тварей. Люди бились не за императоров, не за славу. Они бились за каждый дом, за каждый клочок родной земли, за крик ребенка, укрытого в подвале. Они бились, зная, что отступать некуда. Что за ними — только смерть и пустота.

Мы просчитались — Пустошь ударила там, где не ждали, атакуя вне своих границ там, где ее никогда не было.

И сквозь весь этот адский гул битвы, сквозь стоны раненых, рев тварей и грохот разрывов, до меня доносился тихий, но отчетливый вдох и выдох. Вдох — замах. Выдох — удар. Удары, которые наносили Мавка и Навка, защищая самое дорогое, что у меня есть. Каждый такой удар отдавался ледяной болью в моей груди. Каждый крик солдата на Новгородской равнине, каждый взрыв на Уральском заводе, каждый напев монаха в Печорах — все это сливалось в один невыносимый, оглушающий призыв, пронзавший даже мертвую тишину Дикой Пустоши: «СПЕШИ, ВИДАР! ИЛИ ВСЕ ПОГИБНУТ!»

Я стиснул рукоять меча Тьёрн так, что кости затрещали. Щит Нави на руке пылал ледяным огнем, насыщенный смертью, которую он поглотил здесь, в Пустоши. Яд Магии Пустоты горел в моих жилах, давая силу и пожирая меня изнутри. Передо мной встала новая туча кристальных скорпионов, их панцири мерцали в отблесках молний моего меча.

Времени на тактику не было. Только вперед. Только сквозь. Каждый миг промедления здесь стоил сотен жизней там. Я втянул в себя глоток ледяного, отравленного воздуха Пустоши, ощущая, как ее разрушительная энергия сливается с моей Серой магией, подпитывая ярость Тьёрна. Мои глаза, наверное, горели так же безумно, как глаза тварей, на меня нападавших.

С рыком, в котором смешалась моя собственная ярость и древняя жажда мести оружия в моей руке, я бросился навстречу скорпионам. Щит Нави — вперед, как таран. Меч Тьёрн — вихрь бело-голубых и кровавых молний. Внутри — готовность сжечь себя дотла, лишь бы успеть.

Империя истекала кровью. И единственная ее надежда пробивалась сквозь самое сердце ада, навстречу Наместнику, оплачивая каждый свой шаг жизнями тех, кто верил, что он успеет.

Больше не было тварей. Точнее, они были, но уже не смели приближаться. Я мчался. Не просто бежал — мчался, как пущенная из катапульты стрела, оставляя за собой лишь вихрь искаженного воздуха да шлейф черного дыма от сожженных магией Пустоты останков последних преград.

Камень безумных руин под ногами плавился от моих шагов, пропитанных яростью, и Серая магия сливалась с ядовитым шлейфом Пустотной силы, выжигая жилы, но давая нечеловеческую скорость.

Щит Нави, закинутый на спину, был раскаленным диском ада, переполненным поглощенной смертью тварей, его холод жёг кожу сквозь доспехи. Меч Тьёрн в моей руке был не оружием, а продолжением моей воли — бело-голубая молния с кровавыми прожилками, жаждущая разорвать того, кто ждал впереди.

Он был близок. Ощущение было физическим — давление на виски, металлический привкус страха и ненависти на языке, ледяной ветерок абсолютного зла, обдувающий лицо. Оно росло с каждым шагом, с каждым ударом сердца, которое колотилось как бешеное, напоминая: «Там! Там конец или начало!».

И вот руины расступились. Вернее, искаженное пространство сжалось, вытолкнув меня на гигантскую, пустую площадь. И я увидел здание, встающее из мрака Пустоши, как кошмарный нарыв на лице реальности. Величественное? Да. Но это была величественность падшего ангела, демона, восседающего на троне из костей. Оно не строилось — оно собиралось. Как безумный коллаж. Я узнавал отдельные фрагменты — готические шпили, содранные с каких-то неведомых соборов, античные колонны, перекрученные в немыслимые спирали, стены кремлевской стены, слитые с чем-то органическим, пульсирующим, как живая плоть. Окна были не окнами, а зияющими ранами, из которых сочился багровый свет. Линии ломались под невыносимыми углами, заставляя глаза слезиться, а разум протестовать.

Смотреть было больно. Но… была в этом мерзости и красота. Красота абсолютного отрицания, совершенства хаоса, выкованного нечеловеческим, чуждым разумом. Дворец Наместника. Голова или мозг Дикой Пустоши. И врата в небытие, которое стремилось поглотить мой мир.

Но мой взгляд скользнул по этому кошмару архитектуры и впился в фигуру у его подножия. На каменном подиуме, сложенном из таких же ломаных, кричащих камней, стоял Наместник.

Три метра искаженной мощи. Его кожа (если это была кожа) напоминала черный, потрескавшийся обсидиан, сквозь трещины которого пробивалось мертвенное, фиолетовое сияние. На голове — витые рога, как у падшего демона древних фресок, но не символ власти, а оружие. Они искривляли пространство вокруг себя, создавая мерцающие, нестабильные ореолы. Руки — не руки, а лапы, заканчивающиеся когтями длиной с мое предплечье. Каждый коготь был как выточенный из черного алмаза кинжал, и от их острий воздух плавился и струился, как над раскаленным железом.

Но самым страшным была броня. Она не покрывала его — она была частью него. Пластины, казалось, выросли из плоти, сияя тем самым потусторонним, искажающим светом. Взгляд, брошенный на нее, скользил, не мог зацепиться, вызывал головокружение и тошноту.

Реальность вокруг Наместника плыла. Камни подиума слегка изгибались, свет от дворца преломлялся в немыслимых спектрах. Он был воплощенным нарушением законов бытия. Тварь. Генерал Пустоши. Тот, кто открыл врата.

Время. Это слово ударило в виски гулким набатом. Не времени здесь, в этом вечном кошмаре. Времени там. Где лилась кровь Империи, где Мавка и Навка держали щит над матерью, где каждый миг стоил тысячи жизней. Где грохот битвы был моим саундтреком ярости.

Не было слов. Не было вызова. Не было пространства для маневра или тактики. Был только порыв. Животный, всесжигающий, выкристаллизовавшийся за все километры ада, пройденные по Пустоши. Ярость за Новгородские равнины, за Уральские горы, за монахов в Печорах, за мать, за отца, за моих любимых. Ярость за себя, загнанного в этот угол безумия.

Я не раздумывал. Не готовился. Я взорвался.

С рыком, в котором слились моя агония и древний рев меча Тьёрн, я ринулся вперед прыжком, усиленным взрывом Серой магии и ядовитой силой Пустоты под ногами. Камень подиума треснул там, где я оттолкнулся. Щит Нави не был защитой — он был тараном. Я выставил его перед собой, направляя всю накопленную смерть, всю поглощенную ненависть тварей — в точку перед Наместником. Черный диск вспыхнул ослепительно-лиловым, испуская волну чистой аннигиляции.

Наместник даже не сдвинулся. Его глаза — угольные ямы, полные холодного, безразличного интеллекта — сузились. Он просто поднял лапу. Когти, искажающие реальность, встретили волну аннигиляции. Пространство вокруг его лапы сжалось, скрутилось, как лист бумаги в кулаке. Волна от Щита Нави, способная стереть с лица земли башню, схлопнулась сама в себя с оглушительным звуком, не долетев до него. Броня Наместника даже не дрогнула.

Но я уже был в воздухе. Меч Тьёрн, ведомый не мной, а своей собственной жаждой возмездия богам и всему нечестивому, занесен для удара. Молнии на клинке сгустились до ослепительного ядра. Я вложил в удар всё — проклятье Раздоровых, Серый баланс, яд Пустоты, выжигающий мою душу, и неистовую, безумную ярость за весь гибнущий мир. Я рубил не по броне. Я рубил по самому искажению, по самой сути этого чудовища.

Наместник двинулся. Его вторая лапа с когтями-кинжалами метнулась вперед с невозможной, пугающей скоростью. Он целился мне в грудь, прямо в сердце. Его движения были экономичны, лишены эмоций, как у машины смерти. Он не видел во мне равного. Видел насекомое, которое надо раздавить.

«Щит!» — пронеслось в голове, но было поздно.

Щит Нави был еще перегружен от первого выброса, переключить его мгновенно невозможно. Когти, искажающие реальность, неслись ко мне, обещая не просто смерть, а стирание.

В последнее мгновение я довернул корпус. Чисто на инстинкте воина, выкованном сотнями боев. И вместо сердца коготь Наместника вонзился мне в левое плечо, чуть ниже доспеха.

Боль. Не просто боль. Разрушение. Коготь не просто разрывал плоть и кость. Он разъедал саму материю моего существа. Я почувствовал, как ткани вокруг раны не кровоточат, а распадаются, превращаясь в пепел и пустоту. Искажающая реальность сила когтя рвала связи между молекулами. Я закричал. Не от боли, а от ужаса абсолютного уничтожения.

Но мой удар, удар меча Тьёрн, уже шел вниз. И он достиг цели. Не в броню. В то место, где фиолетовое сияние, пробивающееся из трещин в обсидиановой «коже» Наместника, было ярче всего — на сгибе его мощной шеи.

Белый свет. Абсолютный. Грохот, как падения тысячи гор. Ударная волна, сбившая меня с ног и отшвырнувшая назад, как щепку. Я ударился спиной о кривой камень подиума, чувствуя, как рваная рана на плече извергает не кровь, а черный дым и искры умирающей материи. Мир плыл. В ушах звенело.

Но я видел.

Наместник отшатнулся. Впервые. Его монументальная фигура дрогнула. Там, куда впился меч, пылая жаждой мщения за Тора и за все живое, клубился не дым, а хаос. Фиолетовое сияние вспыхнуло яростно, потом погасло, оставив черную, дымящуюся рану. Не просто повреждение. Рана, из которой сочилось само ничто. Края «кожи» и брони вокруг нее крошились, как обгоревшая бумага, расползаясь в небытие. Искажение вокруг Наместника стало хаотичным, неконтролируемым.

Он не зарычал от боли. Он замер. Его угольные глаза впервые полностью устремились на меня. В них не было гнева. Было… удивление. Холодное, бездушное удивление машины, которую ткнули иголкой в неожиданном месте, и она дала сбой. И в этом удивлении была первая, крошечная трещина в его абсолютной уверенности.

Я поднялся на одно колено, опираясь на Тьёрна. Рука с мечом дрожала, но клинок все еще горел, жаждая большего. Левая рука висела плетью, плечо было кошмарной воронкой распада, боль от которой грозила затопить сознание. Щит Нави на руке гудел, пытаясь стабилизироваться. Время, выигранное этим ударом, исчислялось секундами.

Но я видел рану. Видел первый след на непобедимом. И в моей груди, сквозь боль и страх распада, вспыхнуло нечто новое. Не ярость. Уверенность. Он мог быть ранен. Он мог быть убит.

С хриплым, кровавым кашлем, я поднялся во весь рост. Меч Тьёрн указал на Наместника, на его дымящуюся шею.

— За всех! — прохрипел я, и мой голос, сорванный и слабый, прозвучал вызовом в гробовой тишине площади перед дворцом безумия. — За Империю! За ЖИЗНЬ!

И снова, забыв о боли, о распадающемся плече, о яде Пустоты в жилах, я бросился вперед. Время кончалось. Для него. Или для меня.

Боль. Она была всем. Всепоглощающей, белой и огненной. Каждый удар Наместника отдавался не просто в костях — в самой ткани моего существа. Его искажающие реальность когти рвали не только доспехи и плоть, но и саму связь времен, пространства, моей воли. Щит Нави на спине был холодной глыбой свинца, его резервы исчерпаны до дна, он больше не мог поглощать, только жёг спину своей ледяной тяжестью. Меч Тьёрн в моей правой руке горел, но его свет был уже не яростным вихрем, а трепещущим, слабым пламенем свечи на ветру. Моя левая рука… Я ее почти не чувствовал. Там, где коготь Наместника пронзил плечо, царил ледяной холод. Плоть и кость распадались, превращаясь в черный пепел и ускользающие в Пустоту искры. Каждый вдох обжигал легкие ледяным ядом этой мерзкой реальности.

Я откатился по камню, чувствуя, как трескаются ребра от удара его рогатой головы. Кровь — теплая, живая, своя — хлынула из разбитых губ, смешиваясь с липким пеплом пустоши на губах. Мир плыл. Багровые стены дворца безумия нависали, смещаясь под невыносимыми углами. Фигура Наместника, искаженная аурой его брони, казалась гигантской, непреодолимой скалой. Он шел ко мне. Неторопливо. Уверенно. Его угольные глаза, полные холодного, бездушного расчета, наблюдали, как жизнь утекает из меня. Он знал. Он чувствовал мою слабость. И усилил напор.

Его лапа взметнулась. Финальный штрих. Когти сжались, нацеливаясь в голову. Один удар — и не просто смерть. Стирание. Растворение в Пустоши без следа. Конец Видара. Конец надежды Империи. Конец всего.

— Нет! — кричало что-то внутри. Но сил не было. Только отчаяние. Туман заползал в сознание. Всплыли лица — мать, бледная с трудом удерживающая щит, Света с Кристиной, их слезы на моих щеках, Мавка и Навка, их безмолвный крик поддержки сквозь пространство; солдаты на руинах Новгорода, падающие под липкой тьмой…

И вдруг, сквозь боль, сквозь предсмертный туман, как молния в кромешной тьме — Ключ.

Мысль не моя. Чужая. Знакомая. Голос… Добрыни? Старого кузнеца — богатыря из Вырия? Там, в мире духов, где я искал ответы. Ключ давно скован и ждет своего хозяина.

Что? Какой ключ? От чего? Мысли метались, как пойманные в ловушку птицы. Голова раскалывалась. Наместник был уже в двух шагах, его когти, искажая воздух, нацеливались на мой лоб. Он чувствовал мое смятение, мою агонию. Уголки его пасти, похожей на разлом скалы, дрогнули — подобие улыбки торжествующего палача.

Ключ… Ключ… Вырий… Кузница Добрыни… Он ковал не артефакт. Он ковал… меня? Нет. Не так.

Я и есть ключ.

Озарение ударило, как удар Тьёрна по шее Наместника. Оно не было мыслью. Оно было знанием, пронзившим меня до глубин души, выжигающим туман боли и отчаяния.

Двуживущий. Пришелец. Волею богов (или злой шуткой судьбы) перенесенный в этот мир из другого. Из мира с иной магией, без богов, без Пустоши. Мира… совершенно иного. Чужого. Не только этому миру. Но и ей. Пустоши. Наместнику. Его власти. Его сути. Я был не просто смесью света и тьмы. Я был инопланетным вирусом в его упорядоченном хаосе. Частицей реальности, против которой у него не было защиты, потому что она была за пределами его понимания.

— Я… КЛЮЧ! — хрип вырвался из моего горла, больше похожий на предсмертный стон, но несущий в себе всю мощь этого осознания.

И тело отозвалось. Не магия. Не сила воли. Моя суть. Та самая инородная частица. Она взорвалась изнутри. Кровь, теплая, живая кровь из разбитых губ, из раны на плече, брызнула фонтаном. Но не упала на камни. Она закружилась. Словно подхваченная невидимым водоворотом, смешиваясь с искрами распадающейся плоти на плече, с последними искрами света из Тьёрна, с холодной тяжестью Нави, с ядом Пустоты в моих жилах, с Серой магией баланса… и с тем неуловимым, чужим, моим духом, пришедшим из другого мира.

Яркий, слепящий свет ударил во все стороны. Не белый, не голубой, не фиолетовый. Он был… невозможным. Цветом, которого не было в спектре этого мира. Светом самой чуждости.

Наместник взревел. Впервые — не от ярости, а от невыносимой боли. Его угольные глаза, привыкшие к мраку Пустоши и сиянию разрушения, были атакованы чем-то абсолютно непостижимым. Он рванулся назад, заслоняясь лапами, его броня, искажающая реальность, захлебнулась, не в силах сдержать этот поток чужеродной энергии. Его уверенность, его холодный расчет — все рухнуло в одно мгновение. Он почувствовал угрозу не жизни, а самому своему существованию как части Пустоши.

Но было поздно.

Я не направлял этот свет. Я был им. Ключ был вставлен в скважину. И он повернулся.

Вихрь крови, света, тьмы, магии и моей чужеродной сути сгустился передо мной в точку невероятной плотности. И я, сам став оружием, направил его в центр Наместника. В ту самую черную дыру сущности, что он являл собой.

— ЗА ВСЕХ! — мой крик был уже не хрипом, а ревом самой реальности, сопротивляющейся уничтожению.

Ключ — я — ударил.

Не было взрыва в привычном смысле. Был резкий хлопок. Как лопнувший мыльный пузырь вселенского масштаба. Или как захлопнувшаяся дверь между мирами.

Наместник… перестал быть. Не рассыпался, не испарился. Он просто исчез. Словно его стерли ластиком из реальности. Исчез и его чудовищный дворец безумия. Одно мгновение — он был, нависая кошмаром. Следующее — передо мной простиралась только бескрайняя, серая, пустая равнина. И тишина. Абсолютная, оглушающая тишина, сменившая грохот битвы и рев чудовища.

Победа.

Но Пустошь не сдалась просто так. Она была связана с Наместником. Она была им. И с его исчезновением она… треснула. Как старое зеркало. Гигантские, черные щели рванулись по серому небу, по мертвой земле под ногами. Они росли, ветвились, издавая жуткий, скрежещущий звук рвущейся материи.

И потом — ГРОМКИЙ ХЛОПОК.

Ударная волна чистой аннигиляции рванула от центра, где секунду назад был Наместник. Она сбила меня с ног, как соломинку, вырвала последний воздух из легких.

Я летел в пустоту, теряя сознание. Сквозь нарастающий звон в ушах прорвался другой звук — множество голосов. Не крики. Вопли. Вой. Тысячи, миллионы голосов невыразимой боли, ужаса и… освобождения. Голоса тварей Пустоши, всех ее порождений, рассыпавшихся в прах по всей Империи в тот же миг. Их связь с сердцем хаоса была разорвана. Они умерли.

И последнее ощущение перед тем, как тьма поглотила меня полностью — жар. Невыносимый жар на груди. Кристалл. Тот самый, что был подарен Снежаной, что впитал силу и знания двух сильнейших духов Земли и часть меня. Он пылал, как кусочек солнца, впившийся мне в грудь. Он был переполнен. Переполнен до предела силой сотен уничтоженных миров Пустоты. Он горел, обещая либо новую мощь, либо окончательное сожжение.

Потом наступила тьма. Без снов. Без боли. Только эхо воплей умирающей Пустоты и жар победы, купленной ценою всего, что у меня было.

Заключительная глава этой книги и старт нового цикла выйдет завтра между 9 и 10 часами по МСК. И если вам все нравится — поставьте лайк Видару. Кто знает — может мы с ним еще встретимся в новом цикле…