Индульгенция. Без права на ошибку. Часть 6

Глава 23

Глава 23

Холод. Не просто осенняя стужа Темноярского края, а нечто глубинное, идущее от самой воды озера Виви. Оно лежало передо мной, огромное и черное, как расплавленный обсидиан под низким, свинцовым небом. Его поверхность была зеркалом, отражающим не свет, а саму тяжесть предстоящего.

Но мой взгляд не цеплялся за воду. Он был прикован к тому, что лежало за озером. Туман. Не просто дымка, а живая, дышащая стена. Дикая Пустошь. Ее дыхание — ледяное, влажное, с запахом гниющих корней, озона после грозы и чего-то невыразимо чужого — било мне в лицо, словно предупреждая, отгоняя. Последний рубеж. Мой порог.

За спиной стоял гул. Не шум праздной толпы, а низкое, напряженное, как натянутая тетива, гудение тысячи жизней и магических сил. Объединенное войско. Серебро и белизна светлых магов — их ауры, обычно чистые как родниковая вода, сейчас были колючие, наэлектризованные страхом.

Багрянец и чернь темных — их сила, тяжелая и вязкая, как расплавленный деготь, уже готова к удару, к разрушению. И над этим морем власти, как скала над бурным океаном, возвышался Темный Император, Борис Годунов. Его фигура в латах цвета воронова крыла казалась высеченной из самой ночи. Я чувствовал его взгляд на своем затылке — тяжелый, неумолимый, как жернов. Он был здесь, командующий этим последним резервом у самой пасти бездны.

А где-то далеко, на всех рубежах Российской Империи, от ледяных пустошей севера до степей юга, его светлый соправитель, Олег Рюрикович, рассредоточил основные силы магов. Они стояли у границ всех известных Пустошей, больших и малых копий той, в которую мне предстояло войти. Все они замерли в ожидании. Ожидании того, что мой шаг станет сигналом, пробьет плотину. Что из каждой щели, из каждой тени всех Пустошей хлынет потоп чудовищ, порожденных хаосом.

Страх витал в воздухе гуще тумана над озером, исходил от аристократов, столпившихся чуть поодаль. Весь цвет Империи, разодетый в бархат и парчу, пришел смотреть, как один-единственный человек, полукровка, балансирующий на лезвии между светом и тьмой, шагнет в небытие. Как на казнь. Или на обожествление. Их перешептывания, полные ужаса и любопытства, были фоном к гудению магии….

Наши маги вернулись, разведка прошла успешно, информация мамы подтвердилась — и завертелось. Шила в мешке не утаишь, да никто особо и не скрывался — смысла уже в этом не было. Да, мы знали, что подобных маме, захваченных Пустошью, существует немало, и да, мы прекрасно понимали, что Наместник обо всем узнает. Но на это нам было уже наплевать — он и так все понял, когда потерял связь с ней.

Войска, техника, маги — все в спешном порядке приводилось в боевую готовность и выдвигалось на рубежи. Небывалое — в одном строю стояли светлые и темные, и не было меж ними вражды.

Мои друзья — с их стороны было много криков и ругани. С Гиви я даже чуть не подрался — он хотел идти со мной, а я не разрешал. Как и мои невесты. Но нет — пусть я их всех любил и уважал, но как маги, они слабы и им на передовой не место. Они — последний рубеж нашей обороны, если вдруг мы не удержим лавину тварей. Поэтому все они, кроме Вивиан, остались в Москве, чтобы держать оборону. Да, им это не понравилось, да, они на меня жутко обиделись. Но лучше уж так, чем потом рыдать над их трупами.

И вот теперь я стою тут. Я не оборачивался. Но я знал, они здесь. Мои тихие тени, мои ангелы-хранители, мои души. За левым плечом — светлая Мавка. Ее присутствие было как первый луч солнца после долгой ночи, теплый и нежный. От нее веяло запахом луговых трав, молодых листьев и чистой родниковой воды. Сияние, исходившее от нее, едва уловимое, но стойкое, отгоняло мрак от самого края души. За правым — темная Навка. Холодок, струящийся от нее, был не враждебен, а… надежен. Как сталь. Запах прелых листьев, влажного мха и глубокой, древней тишины соснового бора. Ее темные глаза, полные непоколебимой решимости, были щитом.

Они не пойдут со мной. Их долг — высший, данный не императорами, а самой сутью нашей связи. Охранять ее. Мою мать. Когда я исчезну в этой белесой пасти, они будут ее щитом, ее невидимой стражей. Пока я не вернусь. Если вернусь.

— Увы, внутрь Дикой Пустоши зайти может лишь он.

Слова Годунова, сказанные на военном совете, звучали в ушах не как констатация уникальности, а как приговор. Только моя серая магия, этот коктейль из светлой силы и темной мощи, сплетенных воедино в моем существе, могла быть ключом. Ключом к вратам, ведущим в самую сердцевину безумия. Туда, где ждал Наместник. Не демон, не титан древности. Тварь. Плоть от плоти Пустоши, ее живая воля, ее бессменный страж и генерал. Охранник у врат небытия, чья сила питалась самим хаосом. С ним мне и предстояло сойтись. Один на один. В его владениях.

Готов ли я? Вопрос риторический. Все, что можно было сделать, сделано. Прощания… Они все еще жгли губы. Плач Светы, моей светлой невесты, ее глаза — бездонные озера скорби. Сухие, но бесконечно глубокие глаза Кристины, темной, чья ярость и боль были скованы железной волей. Танька, Настя, Снежана… Их слова любви, клятвы ждать, предчувствия вечной разлуки — все это было со мной. Как талисман и как рана.

Дела завершены. Последние распоряжения отданы друзьям, которые, возможно, уже никогда не услышат мой голос. Завещание, написанное дрожащей рукой, передано в надежные руки. Большой шанс умереть? Это было преуменьшением. Шанс выжить казался призрачной искоркой в кромешной тьме. Но стоять здесь, на краю, под тяжестью тысяч взглядов, под гнетом ожидания целой Империи, было хуже любой смерти. Ожидание разъедало душу, парализовало волю.

Я все же обернулся. В последний раз. Мои духи встретили мой взгляд. Мавка — едва заметной, дрожащей улыбкой. В ее сияющих глазах читалось: «Иди. Мы сбережем ее. Иди, Видар.» Навка ответила резким, почти воинственным кивком. Ее темный взгляд горел холодным огнем абсолютной преданности и обещания: «Ничто не тронет ее. Выполни долг. И главное, вернись.»

Мой взгляд скользнул по рядам воинов. Светлые маги — их лица бледны, в глазах тревога, смешанная с тенью надежды, которую они боялись отпустить. Темные смотрели на меня с мрачным уважением, оценкой воина, идущего на верную гибель, и… с тем же любопытством. Смогут ли они удержать линию, когда Пустошь взревет от моего вторжения?

Увидел я и бледные, напряженные лица аристократов, видел их перешептывания за драгоценными веерами, страх, прикрытый высокомерием. И над всем этим — Годунов. Его лицо, высеченное из гранита властью и годами, было непроницаемо. В его темных глазах не было ни поощрения, ни жалости. Был холодный расчет, ожидание исполнения сценария, в котором я был ключевой, но расходной фигурой. Пешкой, зашедшей слишком далеко. Пешкой, которая должна либо принести победу ценой собственной жизни, либо открыть врата Апокалипсиса.

И тогда я улыбнулся. Не гордо, не дерзко. Просто. Как улыбаются, глядя на последний пригорок перед спуском в неизведанную долину. Как буднично проверяют ножны перед работой, которая не терпит суеты. В этой улыбке была вся горечь прощания, весь холод страха и странное, обретенное в последнюю минуту спокойствие. Путь здесь закончен. Все, что мог, я сделал. Осталось закончить там.

Я повернулся к Туману. Он клубился, пульсировал, как живое легкое, манил обещанием тайны и отталкивал ледяным дыханием небытия. За этой белесой пеленой не было просто пустоты. Там был изначальный хаос. Там царил Наместник. Там ждал ответ на вопрос, стоящий жизни Империи. Или мой конец.

Один шаг. Всего лишь шаг. От твердой, знакомой земли Темноярского берега, утоптанной сапогами солдат и магов, в зыбкую, ненадежную, живую хмарь Пустоши. Шаг из мира порядка, пусть и хрупкого, в мир чистого безумия.

Я сделал его. В воду.

Мгновенный, всепроникающий холод, как удар ледяного молота, обрушился на меня. Звуки — шум озера, металлический лязг доспехов, сдержанный гул войска, шепот аристократов — все оборвалось. Абсолютная, оглушающая тишина. Словно гигантская дверь в реальность захлопнулась за моей спиной. Туман сомкнулся, плотный, непроглядный, отрезав вид на озеро, на войско, на последние проблески знакомого мира. Он обволакивал, проникал под кожу, в легкие, вытесняя воздух чем-то тяжелым и безжизненным. Белизна была слепящей и одновременно абсолютно глухой, лишающей ориентиров. Я был внутри. Совершенно один. Лишь с холодом Пустоши в костях, тяжестью меча на бедре и огненным следом прощаний в сердце.

Позади остались все переживания, вся моя жизнь. Впереди — только Дикая Пустошь и ее Наместник. Путь начался. Иного пути, пути назад не было.

Холод тумана был не просто физическим. Он проникал сквозь кожу, мышцы, впивался в кости, высасывая тепло самой жизни. Звуки мира — шум озера, гул войска, шепот ветра — отсеклись разом, как ножом. Осталась оглушающая, абсолютная тишина. Не мертвая, а напряженная. Словно вселенная затаила дыхание, ожидая, что же сделает это насекомое, вползшее в ее чрево.

Я стоял, слепой и глухой в белесой мгле, пытаясь услышать хоть что-то кроме собственного сердца, колотившегося как барабан в предсмертной агонии. Руки инстинктивно сжали пустоту у бедра. Где меч? Где якорь в этом безумии?

И тогда он ответил. Не звуком, а жаром. Волна знакомой, яростной силы прокатилась по моей правой руке, от локтя до кончиков пальцев. Воздух с шипением расступился, и в ладони материализовалась рукоять. Твердая, неистовая, живая. Мьёльнир? Нет. Нечто иное, но родственное. Меч. Длинный, тяжелый клинок из металла, который не знали кузнецы Мидгарда. На его темной поверхности заструились, как молнии в грозовой туче, прожилки чистого, бело-голубого света. Меч Тьёрн — пришло в голове его имя. Молот Мьёльнир — воплощение бога Грома, теперь имело иное имя — Тьёрн — оружие мстителя, принявшее меня. Его свет был не просто сиянием — он был жаждой. Жаждой битвы, возмездия, рассечения тьмы. Он дрожал в моей руке, как гончая, учуявшая зверя. И его свет… он раздвигал туман.

Белесая пелена вокруг начала редеть, как дым под порывом ветра. Невидимые нити тягучего холода рвались с шипением, сталкиваясь с излучаемой мечом яростью. И мир… проступил.

Я стоял посреди руин. Но каких! Это был не человеческий город. Камни под ногами были неестественно гладкими, холодными, как лед, но не скользкими. Стены… остатки стен вздымались ввысь под углами, которые заставляли глаза слезиться. Прямые линии были здесь редкостью, предательством здравого смысла. Все было ломаным, скрученным, словно гигантская рука смяла каменную ткань пространства и бросила обломки в кучу. Башни, некогда устремленные в небо, теперь были сломаны, как спички, их острые вершины торчали под немыслимыми углами, нависая над головой с угрожающей нестабильностью.

И руны. Они покрывали каждый камень, каждый уцелевший фрагмент стены. Незнакомые, чужеродные символы, выжженные или высеченные с такой силой, что казалось, они светятся изнутри. Если смотреть на них прямо, они плыли перед глазами, кружили голову, вызывали тошноту и приступ глухой, животной тревоги. Они шептали. Не словами, а ощущениями. Безумием. Вечностью. Забвением. Тишина здесь была не пустотой, а наполненностью этим шепотом камней, этой подавляющей, нечеловеческой архитектурой. Давящая тишина руин.

Я сделал шаг. Сапог скрипнул по странному, темному пеплу, покрывавшему землю. Звук был громким, кощунственным в этой гробовой тишине. Меч Тьёрна светился ярче, его прожилки пульсировали, освещая причудливые тени, отбрасываемые обломками. Он чувствовал угрозу. Не здесь, прямо сейчас, а… повсюду. Само место было угрозой.

И тогда воздух передо мной запел вибрацией пространства. Он задрожал, искривился, и из ниоткуда, разорвав ткань реальности, вырвались две фигуры. Они не шли — они явились, окутанные остаточным сиянием портала, который тут же закрылся с хлопком, похожим на лопнувшую пустоту.

Сварог. Кузнец Миров. Лик его был суров, как горная гряда на закате, борода — сплетение пламени и теней. Его глаза, горящие как угли в горне, смотрели на меня с холодным, оценивающим могуществом. Рядом — Переруг, повелитель раздора. Мелкий, мерзкий старик с куцей бородкой, был одет в грязно-серый плащ с капюшоном, из глубины которого горели два зеленоватых огонька, как свет гнилушек на болоте. Их ауры — жар наковальни и смрад трясины — столкнулись с холодом Пустоши и сиянием меча, создавая вокруг нас зону невыносимого напряжения.

— Видар, Сын Григория, — голос Сварога был как удар молота по наковальне, звонкий и тяжелый. Он эхом отразился от безумных стен. — Ты ступил туда, где смертным не место.

— Но место тем, кто несет нашу Волю, — добавил Переруг, его голос шелестел, как змея по мокрым камням. — Мы предлагаем силу. Метку Кузнеца и Метку Помутнения разума. Они дадут тебе шанс выжить в пасти Наместника.

Я помнил про этот договор. Сам же его предложил в свое время. Метки дадут силу, но свяжут меня. Сделают орудием, попользовавшись котором, его просто выкинут, лишив при этом силы, полностью ее забрав. Так хотели они — не я. Потому как цена всего этого — воля. Самостоятельность. Возможно, душа.

— Условия известны, — ответил я, сжимая рукоять Тьёрна. Меч ответил гулким жаром, как бы предупреждая. — Я принимаю силу. Но не рабство. Не условия, что сделают меня вашим рабом. Как я уже говорил, я требую часть силы Пустоши себе.

Сварог нахмурился. Пламя в его бороде вспыхнуло ярче.

— Ты слишком мал и ничтожен, чтобы диктовать условия Вечности. Мы даем — ты берешь. И благодаришь. Силы тебе хватит, чтобы не сгинуть в первом же порыве ветра Пустоши. Большего тебе не осилить. Не больше, чем нужно для выполнения нашей цели.

— Немного, и хватит с тебя, — прошипел Переруг. — Иначе умрешь здесь и сейчас. Бесславно. Бесполезно. Пустошь сожрет твой прах, не оставив и памяти.

Гордость? Упрямство? Или просто отчаяние, что предпочло смерть рабству? Не знаю. Но слова вырвались сами, подогретые яростью меча в руке и давящим безумием руин.

— Нет.

Тишина руин стала еще глубже, еще тяжелее. Даже шепот чужих рун на мгновение стих.

— Нет? — Сварог произнес это слово тихо, но оно прокатилось громом. Воздух вокруг него закипел жаром. — Тогда ты сдохнешь здесь и сейчас. А мы потом найдем другого. Перед нами вечность — мы подождем!!!

Он не стал жестикулировать. Просто взглянул. И пространство между нами воспламенилось. Не просто огонь — это был сгусток первозданного пламени, плавления звездных недр. Он рванул ко мне, выжигая воздух, плавя каменный пол под ногами.

Переруг действовал тише. Его рука, похожая на сплетение корней, совершила лишь один взмах. И из трещин в камнях, из самого пепла под моими ногами рванули вверх черные скользкие щупальца, сотканные из тени и гнили. Они должны были опутать меня, сломать, утащить вглубь.

Но меч Тьёрн уже был в движении. Не я им взмахивал. Он вел мою руку. Оружие мстителя, жаждавшее воздать богам за падение своего прежнего владельца. Он взревел вибрацией, разрывающей магию. Бело-голубые молнии, жившие в его клинке, вырвались наружу, сплетаясь в свирепый вихрь.

Пламя Сварога столкнулось с молниями меча. Не взрыв — а какофония разрушения. Ослепительная вспышка, грохот, от которого зазвенело в ушах и задрожали древние руины. Пламя божественного кузнеца разорвалось, рассеянное яростной силой, жаждавшей возмездия за Тора. Щупальца Переруга, коснувшись сияющего клинка, с противным шипением обратились в черный пепел.

Но сила богов была огромна. Волна удара отбросила меня назад, как щепку. Я врезался спиной в кривую, покрытую рунами стену. Боль пронзила ребра, в глазах помутнело. Но меч в руке не потух, его свет лишь стал яростнее.

Сварог не ожидал отпора. Особенно от оружия. Его величавая осанка дрогнула. И в этот миг Тьёрн, словно живой, толкнул мою руку вперед. Не удар — выпад. Чистый, яростный, направленный самой сутью мести, живущей в клинке. Молнии сгустились на острие.

Сварог двинулся, чтобы отразить удар или увернуться от него. Но здесь, в Дикой Пустоши, где законы реальности были искажены, его движение, рассчитанное на иную метрику пространства, оказалось… неточным. Всего на сантиметр. Но этого хватило…