Индульгенция. Без права на ошибку. Часть 6

Глава 18

Глава 18

Время сжалось. Пустота внутри яростно взревела, сбрасывая оковы сна. Меч под кожей взвился, как разбуженный ударом тока, жаждущий крови. Его яростный звон пробился сквозь кости.

«Не их кровью пачкать тебя! — мысленно рявкнул я ему. — Спи. Я справлюсь».

Его гул стих, сменившись недовольным ворчанием, но он подчинился. Ярость осталась. Моя.

Первый шар света от Подбородка? Я не уворачивался. Вдохнул. Ладонь вперед, пальцы чуть согнуты — не жест, а фокус воли. Воздух перед ладонью схлопнулся, образовав на миг черную, мерцающую точку. Шар света втянулся в нее, как вода в воронку, исчез без следа с тихим звуком. На лицах первых рядов мелькнуло недоумение.

Тут же сбоку — Рыжий, с дубинкой, обмотанной колючей проволокой. Размах — на снесение головы.

Я шагнул навстречу. В последний миг присел, пропуская свистящий удар над головой. Левой рукой — хлесткий удар ребром ладони ему по горлу. Не просто удар. В точку удара вброшена игла ледяной пустоты. Хруст хрящей. Рыжий захрипел, выпустил дубину, схватился за шею, глаза полезли на лоб. Он рухнул на колени, давясь кровью. Пара минут, и труп.

Но они уже со всех сторон. Сзади — удар ногой в почку. Я почувствовал толчок, но тело, перерожденное в Купели, приняло его, лишь чуть качнувшись. Резкий разворот. Правый кулак, обернутый инеем, по дуге — в челюсть нападавшему. Удар был нечеловечески силен. Череп хрустнул, как скорлупа. Тело отбросило назад, снося еще двух.

Слева — яркая вспышка. Заклинание ослепления. Зажмурился — мне не нужно их видеть, чтобы убить. Выдохнул. Струя ледяного ветра, насыщенного мраком Пустоты, ударила в источник света. Послышался крик, шипение гаснущей магии и глухой стук — кто-то упал замертво.

Справа — двое с обломками скамей. Размахивают, как дубинками. Я не отступал. Рванул руками вниз, к земле. Плитки под их ногами вздыбились ледяными шипами, острыми и толстыми, как копья. Один вскрикнул, пронзенный через бедро. Другой успел отпрыгнуть, но потерял равновесие.

Но их много. Слишком много. Сковывающие нити света опутали мои ноги — не сильно, но достаточно, чтобы замедлить. Спереди — Подбородок, лицо перекошено яростью, обе руки выброшены вперед. Из ладоней — сдвоенный луч сжигающей энергии, толщиной в руку. Направлен мне в грудь.

— Сдохни!!! — заорал он.

Время замедлилось окончательно. Пустота внутри заурчала, как голодный зверь. Я не стал создавать щит. Я расширился. Взорвал пространство вокруг себя волной ледяной пустоты. Невидимой, но чудовищной силы. Она пошла кругами, как от брошенного в воду камня.

Нитки света, опутывающие мои ноги, лопнули, как паутина. Луч Подбородка, уже в сантиметрах от моей груди, искривился, заколебался, словно наткнувшись на невидимую преграду. Он не погас, но потерял фокус, превратившись в рассеянное сияние, обжигающее кожу, но не прожигающее насквозь.

И я пошел сквозь него. На Подбородка. Сквозь жар и свет. Ледяные каналы внутри горели, отводя часть энергии, но боль резала кожу. Я дошел до него. Его глаза, полные безумия, вдруг отразили чистый ужас. Он попытался отшатнуться.

Мои руки, обледеневшие до локтей, схватили его за плечи. Не для удара. Для контакта. Пустота хлынула через ладони прямо в его тело. Не просто холод. Абсолютный ноль. Остановка жизни.

Он не закричал. Он застыл. Буквально. Глаза остекленели, рот открыт в немом крике. Иней моментально покрыл его лицо, волосы, одежду. Он стоял, как ледяная статуя, в позе отчаяния, излучая жуткий холод. Я отступил. Его замерзшее тело рухнуло на плитку, разбившись на крупные, хрустящие осколки. Внутри — не кровь, а черный лед.

Тишина. Глубокая, звенящая. Только тяжелое дыхание и… всхлипывания. Оставшиеся — человек десять — замерли. Их праведный гнев испарился, сменившись первобытным страхом. Они смотрели на осколки Подбородка, на застывшего Рыжего с перебитым горлом, на тела, разбросанные ледяными шипами и моими ударами. На меня. На мои руки, с которых еще стекали капли тающего инея, на обожженную, но уже затягивающуюся кожу груди.

— Предупреждал ведь, — сказал я. Голос был хриплым, но ровным. Как скрип льда под сапогом. — Посеявший ветер пожнет бурю.

Я сделал шаг вперед. Не угрожающе. Просто шаг. Им этого хватило. Как по сигналу, они бросились врассыпную. Не бежали — панически метались, спотыкаясь, толкая друг друга, с визгами и всхлипами. Их боевой дух рассыпался прахом.

Я стоял, переводя дыхание. Пустота внутри насытилась — холодной энергией страха, боли, оборванных жизней. По аллее то тут, то там лежали тела: с перебитыми горлами, пронзенные шипами, с размозженными черепами.

Третий, молчаливый, сидел, прислонившись к дубу, держась за живот, из которого сочилась алая струйка — кто-то из своих, видимо, задел его в давке. Он смотрел на меня стеклянными глазами, не стонал.

И тут… ударило. Не по телу. Изнутри. Острая, режущая боль под сердцем. Как нож. Не физический. Глубже. По связи. Света. «Узы Мораны». Ее боль. Ее ужас. Сквозь связь прорвался шквал ее чистого, неконтролируемого страха. Она чувствовала… это. Смерть. Мою ярость. Мою ледяную пустоту. И это било по ней, слабой, связанной.

— Идиоты! — ярость вспыхнула с новой силой, но теперь — к себе. К ним. Ко всему. Я знал о риске. Но… не сдержался. Не смог? Или не захотел? Пустота требовала отплаты, а я… упивался своей силой.

Я сжал кулаки. На костяшках — засохшая кровь, не моя. Пустота успокаивалась, насыщенная, но оставляя горький осадок. Боль под сердцем ослабла, но не ушла. Света была жива. Но напугана. Ослаблена. И это была моя вина. Впрочем, плевать на нее.

Я посмотрел на растерзанную аллею. На утреннее солнце, освещавшее ледяные осколки и алые лужи. На панически убегающих «спасителей». Никакого умиротворения. Только послевкусие льда, крови и тяжелое осознание — теперь придется объяснять Совету, почему их студенты лежат в аллее.

— Чертов день, — прошипел я, чувствуя, как обожженная кожа на груди стягивается. — И ведь только начался. Надо было сразу их всех валить, а не играть в благородство. Все-таки мало во мне осталось от темного — совсем раскис.

Я развернулся и пошел к коттеджу, оставляя за спиной тихий стон Третьего и осколки ледяной статуи, которая еще минуту назад была человеком с подбородком.

Пустота была сыта. Но покоя мне не прибавилось. Только горечь и слабый, испуганный импульс от Светы, на который мне было плевать. И меч под кожей, который тихо заурчал — то ли одобрительно, то ли с упреком за недополученную кровь.

Я подошел к воротам, зашел внутрь. В дом заходить не стал — расположился на веранде. Задумался о том, что мне тут уже в принципе делать нечего. Все эти лекции, студенческая жизнь, Мранные — все отошло на второй план. Я чувствовал себя стариком, сидящим в детской песочнице, окруженным малышней. И куда теперь?

Домой не хотелось, на лекции — бессмысленно и скучно. Подумал, прикинул и решил устроить себе выходной. Такой вот одинокий, но полный всяких приятных мелочей день.

Дела у меня редко расходились с мыслями. Поэтому я замариновал мясо и оставил его стоять до вечера. А сами налил себе чай, нашлась и выпечка. Накрыл легкой стол прямо на улице, в тени, скинул с себя одежду, нацепил шорты и майку-босячку. Шлепанцы на ноги — красота! Вдохнул полной грудью и сделал первый глоток смородинового чая.

Кипяток приятно обжег горло, растапливая внутренний лед. Откинулся, блаженно щурясь — никуда бежать не надо, о спасении мира думать не надо. Да вообще, сегодня я решил не думать — надоело. Буду сильным героем, а не умным. Тогда, может, и голова меньше болеть будет.

Может, пригласить кого — не компании ради, а стриптиза для? А что? Кто бы отказался посмотреть на красотку, вертящуюся на шесте? На которой с каждым оборотом становится все меньше одежды?

Пришла типа такая строгая училка, в юбке и очках — и раз… Ка-а-ак зажгла! Надо Вивиан предложить — эта роль ей очень подойдет.

Тишина и вкус покоя. После ледяного ада Асгарда, после постоянных драк, после гудящей под кожей ярости меча — это было блаженство. Пустота внутри дремала, свернувшись теплым комком. Меч молчал. Даже слабый, ноющий след связи со Светой притих. Сегодня — мой день. День ничего. Просто чай, просто дуновение ветра и просто шелест листьев на деревьях.

Я закрыл глаза, вдыхая аромат чая, позволяя теплу разлиться по телу. Ни богов, ни Пустот, ни академических интриг. Только…

Холодок. Легкий, едва уловимый, как дыхание зимы на стекле в разгар лета. Я не открыл глаз. Знакомое присутствие.

— Опоздала на похороны идиотов, — пробормотал я в кружку, не меняя позы. — Хотя, стоп. Ты бы наверняка оценила ледяную статую. Получилось атмосферненько.

Воздух передо мной сгустился. Не в морозный вихрь, а в плавную волну прохлады. И появилась Морана в своем обычном обличье Богини Смерти — черные одежды, бледная кожа, глаза — бездны вечной зимы. Но ее аура… Она была приглушена. Сжата. Как тигр на цепи внутри клетки. Она смотрела на чай, на булочки, на мою расслабленную позу. Ее тонкие брови чуть приподнялись.

— Отдыхаешь, Видар? — ее голос был как шелест инея по стеклу, но без привычной ледяной остроты. С оттенком… удивления? — После дел праведных и подвигов ратных?

— Ага, — я приоткрыл один глаз. — Имею право, как по мне, потому как заслужил. И вообще, отдых — святое дело. Особенно когда тебя не жгут на костре за это.

Я махнул рукой в сторону второго кресла, стоявшего напротив стола — удобного, уютного, с мягкими подушками на сиденье. И теплом впитанного солнца.

— Присаживайся. Кипяток еще есть. Могу налить чаю. Простого. Смертного.

Она не двигалась. Смотрела на кресло, как на незнакомый артефакт.

— Чай?

— Да. Не нектар, не амброзию. Просто вода, листья смородины, немного мяты и пять минут покоя, — я сделал глоток, демонстративно причмокнув губами. — Попробуй. Забудь на пару часов, что ты Богиня Вечной Зимы и Всеобщего Конца. Побудь просто… Мораной. Случайной гостьей. Которая пришла в гости к другу, соседу, любовнику. Можешь если сильно в образ войдешь, попросить соли.

В ее глазах мелькнуло что-то нечитаемое. Острый интерес? Сомнение? Она медленно подошла к креслу, ее движения были плавными, но лишенными привычной божественной грации. Скорее… осторожными. Она села, откинувшись на спинку. Выглядело это неестественно. Как статуя, которую поставили в непривычную позу.

— Соли? Зачем соли?

— Не знаю. Но обычно так и начинаются всякие любовные романы. Но можем просто поболтать.

— Поболтать? — повторила она. — А о чем?

— О чем угодно. О том, как тебе удается не замерзнуть в этих одеждах. О том, какая глупая птица вьет гнездо в моем фикусе. О том, как Переруг в Совете богов пытался украсть рог у Велеса и с треском провалился.

Я протянул ей чистую кружку и чайник с кипятком.

— Налей из заварника. Поверь мне, это очень вкусно. Если бы этот мир погибал, его стоило бы спасти только ради такого чая.

Она взяла кружку. Ее тонкие пальцы обхватили фарфор с непривычной осторожностью. Богиня смотрела на чайник, на рассыпанные травы. Потом с видом ученого, исследующего сложный артефакт, налила немного заварки в кружку, залила водой. Пар поднялся, окутывая ее бледное лицо.

— Просто… Мораной, — прошептала она, как будто пробуя на вкус слова. Потом поднесла кружку к губам, сделала маленький глоток. Я видел, как она морщится от непривычной горечи, потом — как ее брови снова поднимаются от неожиданного послевкусия черной смородины и мяты. Интересно.

Так и началось. Несколько часов. Ледяная Богиня Смерти и я, простой смертный, сидели в уютном коттедже и… болтали. Я рассказывал о глупых случаях из своей юности — о том, как пытался приручить дикого барсука и чуть не лишился пальца, о первой попытке варить зелье, закончившейся взрывом и зелеными волосами на месяц. Она, поначалу сдержанно, потом с легкой, почти неуловимой улыбкой, делилась закулисными байками божественного пантеона — как Перун в пьяном виде пытался выковать молнию в кузнице Сварога и чуть не спалил Дворец, как Велес проиграл в кости собственную шапку-невидимку Лешему, а потом год пытался ее выкрасть обратно. Она говорила о бесконечных зимних сумерках своих владений, о тишине, которая бывает разной — умиротворяющей и гнетущей. Я говорил о шуме дождя по крыше, о первом снеге, о запахе хвои.

Ее ледяная аура была спрятана глубоко, глубже, чем обычно. Лицо оживилось легким румянцем (иллюзия? магия?), глаза потеряли часть своей бездонной глубины, став просто очень светлыми, очень старыми и… заинтересованными. Она смеялась — тихим, серебристым смешком, когда я описывал выражение лица Переруга, когда он понял, что не будет, как он хочет. Это было странно. Прекрасно и странно. Как если бы сама Смерть на час стала твоей соседкой по кухне.

Мы допивали вторую кружку, когда в коттедж ворвался ураган. Калитка распахнулась с грохотом.

— Вида-а-ар! Ты дома⁈ Мы тебе. — Гиви, мой вечно энергичный друг-некромант, замер на пороге, уставившись на сцену — я в кресле, Морана (в своем простом, но все равно откровенном и неакадемическом платье из черного шелка, с распущенными темными волосами) напротив, с кружкой в руках. За его спиной, как гроздья винограда, застыли Танька с глазами, сразу сузившимися до щелочек, Снежана с удивленно приоткрытым ртом, Кристина со злостью и бешенством в глазах, Настя, что с интересом разглядывала незнакомку, и Изабелла, которой все было пофиг.

Тишина. Густая, как сливки. Гиви оглядел Морану с ног до головы, потом перевел взгляд на меня, на наши чашки, на уютную обстановку. Его лицо медленно расплылось в широкой, абсолютно идиотской улыбке.

— А-а-а-а! — протянул он с театральным пониманием. — Вот почему ты с утра такой довольный! Новенькая! Откуда, Видар, а? И заодно скажи, где ты вообще берешь таких красивых девушек⁈

Танька фыркнула, скрестив руки на груди, призывно ей колыхнув. Поймала мой настороженный и в то же время заинтересованный взгляд. Сделала какие-то выводы, усмехнулась и двинулась вперед. Ну да, она у меня бойкая и отступать даже перед богиней не будет.

Снежана нахмурилась, изучая Морану. Кристина, кажется, взбесилась еще сильнее. Настя застенчиво улыбнулась Моране. Изабелла просто подняла бровь.

Морана… Морана медленно поставила кружку. Ее глаза, только что казавшиеся теплыми и заинтересованными, снова стали бездонными, но теперь в них плескалось чистейшее, кристальное лукавство. Уголки ее губ дрогнули в едва уловимой улыбке. Она не стала возвращать свою ледяную ауру, нет. Она оставалась в образе «простой смертной», но в этом образе вдруг стало тесно от… божественного веселья.

— Добрый день, — сказала она, ее голос был низким, мелодичным, абсолютно человеческим, но в нем вибрировала скрытая сталь. — Я… просто зашла на чай. Видар был так любезен.

Гиви захихикал.

— На чай! Ну конечно! Они к нему только за этим и приходят, — он подмигнул мне так преувеличенно, что у него, казалось, свело веко. — А потом кидают друг на друга бешеные взгляды и спорят, кто будет первой женой.

Я простонал и опустил лицо в ладони. Покой кончился. Бесславно и с грохотом. Пустота внутри лениво пошевелилась, словно говоря: ну что, хозяин, снова в бой?

— Гиви, — пробормотал я сквозь пальцы. — Заткнись. Пожалуйста. Просто… заткнись.

Морана тихонько рассмеялась — тот самый серебристый смешок, который теперь звучал как чистой воды издевка над моим желанием побыть хоть один день в одиночестве.

Она подняла кружку, сделала маленький глоток чая и посмотрела на меня через край фарфора. В ее взгляде читалось: ну что, смертный? Еще хочешь забыть, что я богиня?

Я вздохнул. Глубоко. Сегодня явно был не мой день. Даже чай перестал казаться таким уж вкусным…