Индульгенция. Без права на ошибку. Часть 6

Глава 5

Глава 5

Я снова вижу этот бой —

Огонь и дым, сверканье стали,

Мы шли вперед, забыв про боль,

И, не жалея, убивали,

Мы в ярости сметали всё,

И наслаждалися Игрою,

А Смерть стояла за плечом

И забирала нас с собою.

Я был по пояс обнажён,

Мои мечи чертили руны,

Я в окружении врагов

Был под защитою Перуна,

Среди величия войны

Я жил по яростным законам,

Летело Время сквозь меня,

И сталь отскакивала со звоном. («Битва Богов», Сергей Коробченко )

— Это Асгард, сука!!! А волки… Вон тот, что побольше, точно Фенрир, а двое поменьше — Хати и Сколь. А ты, мой друг Пурген…

— Тангнисир. Тангниостр погиб. Точней, его сожрали вот эти вот…

— Да ну, бред…

— Бред — это вся твоя жизнь. А это реальность Ммемир, место захоронения Тора.

— Так, я не понял, все ли я понял — ты что, мать твою, можешь говорить⁈ –внезапно я осознал, что болтаю с козлом.

— Да уж получше тебя. Дурное-то дело не хитрое. Ладно, об этом побеседуем после — если выживем, конечно. Злые псины совсем обезумели после смерти хозяина. Поэтому надо помочь им отправиться в Вальхаллу.

— А разве она не часть Асгарда?

— Ага. Такая же, как ваш Ирий. Но хватит болтать — ты ж хотел узнать границы своей силы? Вот и действуй. Иначе сожрут. К тому же, тут есть то, что тебе в дальнейшем поможет. Я укажу место, где лежит Великий артефакт и оружие. И раз уж ты понял, кто они, вспомни все, что ранее слышал о них, добавь любые домыслы и фантазии — и действуй. Без этого порвут.

— Ладно, кажется, пришло время вспомнить старые летописи Раздоровых. Итак, что я о них помню?

Фенрир, Хати и Сколь родились из Тени, что легла меж корнями Древа Миров — Иггдрасиля — в тот миг, когда Локи, Хитрец, впервые задумал осквернить саму ткань сущего. Их матерью была Ангрбода, гигантесса Железного Леса, чрево которой вынашивало лишь гибель. А отцом… отцом был сам Хаос, что шептал Локи на ухо сладкие слова измены.

Когда весть о рождении чудовищ достигла светлых чертогов Асгарда, дрогнули даже копья эйнхериев. Один, Всеотец, чей взгляд пронзал века, узрел в них не просто зверей. Он увидел предзнаменование Рагнарёка. Три волка — три жернова, призванные перемолоть само небо и землю.

Сначала был Фенрир.

Он рос не по дням, а по часам. Щенком он был мил, с золотистой шерсткой и глазами, полными дикого любопытства. Асы, дабы усмирить страх, взяли его в Асгард. Но доброта была ширмой. Сила Фенрира была чудовищна. Он рвал самые крепкие цепи, как паутину. Его рык сотрясал основания Вальхаллы. Страх поселился в сердцах богов. Лишь Тюр, бог чести и воинской доблести, осмеливался кормить волка с руки. Но и в его глазах читалась тревога.

Пророчество вёльвы неумолимо: «Фенрир сорвётся, и челюсти его разверзнутся от земли до неба». Решили боги сковать чудовище. Созвали они карликов-цвергов, искуснейших кузнецов, и те выковали цепь Глейпнир. Она была тонка, как шёлк, холодна, как зимний ветер, и соткана из шести несуществующих вещей: шума кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьего смеха, дыхания камня и добродушия змеи. Цепь была обманом, иллюзией, воплощённой в металл.

Фенрир почуял подвох. Он согласился на испытание лишь тогда, когда один из богов вложил руку ему в пасть в залог чести. Тюр, единственный, кто не дрогнул перед лицом лжи, шагнул вперёд. Глейпнир опутала волка. Он рванулся — и тончайшая нить впилась в плоть, став крепче любой стали. Фенрир взревел, ярость этого рева содрогает миры до сих пор. Он сомкнул челюсти — и рука Тюра осталась в пасти, искромсанная в клочья.

Волка пронзили мечом по самый эфес, приковали цепью Глейпнир к гигантскому валуну Гьёлль, что был глубоко в земле, и вбили клин Тватти ему в челюсти, чтобы он не мог кусать.

Его слюна, кипящая от ярости, потекла рекой — так родилась река Ван (Надежда). Там, в кромешной тьме, под вой ветра и плач гигантов, Фенрир ждёт до сих пор. Ждёт своего часа, когда звёзды упадут, и цепи лопнут. И он тогда станет Пастью Гибели, что поглотит само Солнце и растерзает Отца Всех.

Следующим появился Хати Хродвитниссон.

Если Фенрир — это гибель в оскале, то Хати — гибель в погоне. Его имя значит «Ненавистник». Он не был скован. Он был отпущен в мир. Ибо его добыча была не богом, а той, что приходит с темнотой. Каждую ночь Хати взбирается на небосклон, гонится за сияющей колесницей Мани — Луны. Его бег беззвучен, его тень скользит по звёздам, его горячее дыхание обжигает спину бедного возничего. Он — вечный преследователь, воплощение ненасытной тьмы, что жаждет поглотить свет.

Люди видят его в искажённых очертаниях облаков, заслоняющих луну. Слышат в завывании ночного ветра в горных ущельях. Чувствуют его холодное дыхание на затылке, когда идут в кромешной тьме. Он не знает усталости. Он знает лишь голод — голод по лунному свету. И в день Рагнарёка он добьётся своего. Его пасть, выросшая до размеров небосвода, сомкнётся на Луне, погрузив мир во тьму. Он — Пожиратель Ночи, что сделает ночь вечной.

И последним был Сколь.

Имя его означает «Предатель» или «Насмешник». Он — брат Хати, столь же огромный, столь же страшный, но куда более коварный. Его цель — Солнце. Каждое утро, когда богиня Соль впрягает своих коней Арвака и Альсвида в сияющую колесницу Солнца, Сколь начинает свою погоню. Он бежит по небу, невидимый днём, но ощутимый. Его жаркое дыхание — это палящий зной, иссушающий землю. Его тень — это внезапные затмения, наводящие ужас.

Сколь — это не просто погоня. Он — тень сомнения, что ложится на самый яркий свет. Он — изнурение от бесконечного дня. Он — обещание конца, что таится за каждым восходом. Он знает, что его час настанет. Когда Фенрир сорвётся, а Хати поглотит Луну, Сколь сделает последний рывок. Его челюсти, раскалённые докрасна, сомкнутся на Солнце. Он погасит День, вырвет из мира его сердце и растерзает его. Он — Угаситель Света, последний аккорд в симфонии гибели.

Три Волка. Три Судьбы. Три Лика Конца.

Они не просто звери. Они — живые пророчества. Фенрир — ярость и разрушение, вырвавшиеся на свободу. Хати — неумолимая погоня тьмы за светом, что обречена на успех. Сколь — предательство самого источника жизни, Солнца. Они напоминают богам и смертным: даже самые прочные цепи (Глейпнир) — лишь отсрочка. Даже самый яркий свет (Солнце) — лишь временная милость. Даже высшая честь (Тюра) — может быть принесена в жертву страху.

Они ждут. В глубинах земли, в беге по ночному и дневному небу. Ждут часа, когда звёзды содрогнутся, цепи лопнут, и Пасть, Пожиратель и Предатель исполнят своё предназначение — погрузят Девять Миров во тьму Рагнарёка, чтобы всё началось заново. Ибо такова воля Рока, выкованная из страха богов и тени Локи. Такова легенда о Волках Асгарда — вечных детях Тьмы и Предвестниках Конца Времён.

И что мне это дает? На хрена мне об этом помнить? Как грохнуть тех, кто без страха встает против богов⁈ Об Асграде было крайне мало информации. Кто его разрушил? Зачем? Я как-то читал об этом в летописях, но ничего существенного в них не было.Правда, отец говорил, что это наши боги постарались, но зачем?

— А затем, — вырвал меня из раздумий голос Пургена. — Я покажу, как все было на самом деле…

Холодный ветер с Гнипахеллира принес запах крови еще до рассвета. Но это была не кровь павших воинов Мидгарда. Это была кровь богов. Воздух над Асгардом, некогда пропитанный медовым светом Вальхаллы и звоном кузниц Ивалиди, дрожал от предчувствия. Иггдрасиль, Древо Миров, стонало в своих корнях, предвещая конец эпохи. На равнине Вигрид, где суждено было свершиться Рагнарёку, собрались не сыновья Муспельхейма и не армии Хель. На равнину вступили иные боги.

Их привел Сварог, Небесный Кузнец. Его медная кольчуга пылала отражением тысяч кузнечных горнов, а в руке он сжимал молот Сварожич, раскаленный добела, испепеляющий саму материю.

За ним, подобно грозовой туче, надвигались славянские божества и их войска. Перун, громовержец, бил молотом о свой щит из чистой урановой руды, и каждый удар рождал ослепительные сполохи, опаляющие небеса. Даждьбог, сияющий как само солнце, держал щит, сплетенный из лучей, ослепляющий врагов. Велес, хозяин Нижнего Мира и мудрости, шел, окруженный тенями предков и ревом священных медведей, его посох из черного дуба пульсировал запретной магией. Стрибог, повелитель ветров, свистел в свою раковину, и с воем налетали бури, срывающие шлемы с голов асов. Мокошь, великая Пряха Судьбы, невидимая для глаз, но ощутимая в каждом содрогании земли, тянула нити, готовя петли для чужих жизней.

На золотых стенах Асгарда стоял Один, Всеотец. Его единственный глаз, синий, как лед Ётунхейма, горел яростью и скорбью. Его плащ из звездного неба трепетал на ветру Стрибога. В руке — Гунгнир, копье, не знающее промаха. Рядом — Тор, бог Грома, что яростно вращал Мьёльнир, искры от молота прожигали камень. Хеймдалль, страж Биврёста, трубил в рог Гьяллархорн, и его звук, зовущий к последней битве, сотрясал основания миров. Тюр, однорукий бог чести, сжимал меч. Фрейр, бог плодородия и мира, стоял с печальным лицом, держа золотого вепря Гуллинбурсти. Даже прекрасная Фрейя в своем соколином оперении и с ожерельем Брисингамен готова была ринуться в бой. Они не ждали Рагнарёка так скоро. Они ждали Волков, Змея, армии мертвых. Но пришли иные хозяева неба и земли, жаждущие власти над Мидгардом, над потоками веры и силой, что она дает.

— Один! — Голос Сварога прокатился громом, заглушая рог Хеймдалля. — Земля не вместит двух пантеонов! Покиньте ее или умрите!

— Асгард не склонится пред пламенем чужого горна! — ответил Один, и его голос был как скрежет ледников. — Власть добывается копьем и кровью!

Больше слов не было. Равнина Вигрид взорвалась.

Это была не битва. Это был конец света в миниатюре. Молнии Перуна, толще вековых дубовых стволов, били в строй эйнхериев, испепеляя золотые доспехи в пыль. Мьёльнир Тора, летящий с ревом, встретился в небе с молотом Сварога. Удар был таким, что расколол небо. Появилась трещина, из которой хлынул поток звездного пламени, опаливший и асов, и славян. Земля под ногами богов превращалась в кипящую лаву под взмахом посоха Велеса, вызывавшего древних чудовищ из глубин. Тени предков, ведомые Велесом, облепляли асов, высасывая силу, сея ужас и сомнение даже в бессмертных сердцах.

Тор сразился с Перуном. Два громовержца. Мьёльнир против секиры. Каждый удар порождал землетрясения, сокрушавшие дальние горы Ётунхейма. Они бились, как титаны, но ярость Перуна, подпитываемая верой в свое дело и гневом Сварога, была неукротима. Когда Мьёльнир, отбитый щитом Даждьбога, отлетел, Перун вонзил свою секиру в грудь Тора. Бог Грома рухнул, и его падение потрясло все Девять Миров. Его кровь, горячая как магма, залила поле боя.

Один ринулся на Сварога. Гунгнир против Сварожича. Копье судьбы против молота творения. Они сражались в эпицентре хаоса, их удары перекраивали реальность. Один, мудрый и яростный, использовал всю свою магию, все руны, выжженные на копье. Но Сварог был непоколебим как скала, раскален как его горн. Его молот не просто бил — он аннигилировал.

Однорукий Тюр бросился на защиту отца, но ветер Стрибога подхватил его и швырнул на скалы, где бог чести разбился. Хеймдалль пытался собрать оставшихся асов, но луч Даждьбога ослепил его навеки, а следующий удар Сварожича превратил зоркого стража в пылающий факел.

Фрейр пал, пронзенный невидимой нитью Мокоши, запутавшей его в сеть собственной судьбы. Его золотой вепрь был разорван тенями Велеса. Фрейя, плача кровавыми слезами по брату, сражалась отчаянно, но буря Стрибога сорвала ее соколиное оперение, а молния Перуна нашла ее сердце.

И остался лишь Один, истекающий божественным ихором, лицом к лицу с Сварогом. Всеотец был ранен, его плащ звездного неба был прожжен, Гунгнир дрожал в ослабевшей руке. Сварог стоял перед ним, могучий и неумолимый. Его молот пылал.

— Асгард пал, Одноглазый, — прогремел Сварог. — Ваше время истекло.

Один взглянул своим единственным глазом на руины золотого города, на тела павших сыновей и дочерей. В его взгляде не было страха. Только бесконечная скорбь и принятие.

— Время… асгардцев… еще придет… — прохрипел он.

Молот Сварога обрушился. Удар был сконцентрированным актом уничтожения. Он не просто убил Одина. Он стер его из бытия. От Всеотца не осталось и праха, лишь волна чистой аннигиляции, пронесшаяся по Вигриду.

С гибелью Одина, сердца Асгарда, что-то сломалось в самой ткани этой небесной твердыни. Золотые стены потускнели в мгновение ока, превратившись в серый, безжизненный камень. Цветы Идалира завяли и рассыпались в прах. Рев реки Тунд стих, вода замерзла, превратившись в черный лед. Сила славянских богов, их воля к власти и гнев, обрушились на Асгард как ледяное проклятие.

Сварог поднял свой молот. Велес ударил посохом о землю. Перун воздел секиру. Даждьбог погасил свой щит. Стрибог выдохнул. И из этого объединенного акта воли родилась Великая Стужа.

Она пришла не с ветром. Она материализовалась из самого отчаяния павших асов, из триумфа победителей, из пустоты, оставленной Одином. Абсолютный, всепоглощающий холод. Он не морозил — он превращал в лед саму суть вещей. Воздух замерзал со звоном, падая на землю хрустальной пылью. Камни стен Асгарда трескались с оглушительным грохотом, рассыпаясь, и тут же сковывались вечной мерзлотой. Вода, кровь, даже свет — все застывало в причудливых, ужасающих формах. Башни Вальхаллы рухнули, превратившись в груды ледяных глыб. Поля Идавёлль, где гуляли павшие герои, стали бескрайней, мертвой равниной, уходящей в серую мглу. Биврёст, радужный мост, рассыпался на миллионы ледяных осколков, усеявших бездну Гиннунгагап.

За считанные мгновения Асгард, Небесная Твердыня, Дом Богов-Асов, превратился в ледяную пустыню. Безмолвную, мертвую, пронизанную холодом, способным заморозить душу. Лишь призрачные отблески северного сияния, слабые и печальные, иногда скользили по бескрайним ледяным дюнам, напоминая о былом сиянии золотых крыш. Среди вечных льдов торчали, как надгробия, обломки былого величия — скованный льдом остов трона Хлидскьяльв, фрагмент арки из Вальхаллы, вмерзший в лед меч забытого эйнхерия. И вечный, пронизывающий вой ветра — плач по погибшему миру.

Славянские боги стояли на краю этой новорожденной пустыни. На их лицах не было ликования. Лишь тяжелое молчание и тень усталости от содеянного. Они выиграли битву. Они уничтожили конкурентов. Они получили власть над землей. Но цена… Цена была видна перед ними — безжизненная, замерзшая пустота, памятник божественной гордыне и ужасу войны богов.

Сварог опустил свой остывший молот. Его взгляд скользнул по ледяной пустоши, где еще минуту назад кипела жизнь и властвовали иные небожители.

— Уходим, — произнес он глухо, и его слово, подхваченное ветром, затерялось в бескрайнем холоде мертвого Асгарда.

Они развернулись и ушли, оставив за спиной вечную мерзлоту божественного кладбища. Победа была за ними. Но пахла она не триумфом, а пеплом и ледяной пылью. Иггдрасиль, оказавшийся глубоко подо льдом, содрогнулся еще раз — теперь он держал на своих ветвях мертвый мир. Эпоха Асов закончилась. Начиналась новая эра. Но тень замерзшей небесной твердыни будет вечно лежать на душе победителей.

— Жесть! — меня выдернуло из воспоминаний и, открыв глаза, я увидел перед собой огромную раскрытую пасть, полную острейших зубов, которая собиралась откусить мне голову…