Индульгенция. Без права на ошибку. Часть 6

Глава 25

Глава 25

Тишина Дикой Пустоши, сквозь которую я пробивался, была иллюзией. Гробовой покой руин обманчив. Я чувствовал это кожей, нервами, самой кровью, смешанной со светом и тьмой. Разрыв. Как будто гигантскую плотину прорвало в сотне мест одновременно. Через тончайшие, но неразрывные нити связи с Мавкой и Навкой, через саму дрожащую ткань магии мира, хлынул поток ужаса, боли и ярости. Империя закричала.

Мой шаг за туманную грань озера Виви был не началом пути, а спусковым крючком. Наместник не стал ждать. Он сыграл на опережение. Почти в сотне точек по всей необъятной Российской Империи — там, где были расположены врата в малые Пустоши, трещины в реальности, места силы, искривленные древними войнами или стихийными бедствиями — пространство взорвалось тихим, леденящим душу хлюпаньем разрывающейся плоти мира. И из этих ран хлынули твари Дикой Пустоши и ее бесчисленных отрогов. Армада безумия и плотоядной тьмы обрушилась на мир людей.

Новгородские Равнины. Здесь, где когда-то решались судьбы Руси, теперь разворачивалась битва за само ее существование. Волны Теней-Пиявок, низких и липких, как разлившаяся нефть, катились по замерзшей степи, пытаясь облепить, высосать жизнь из всего живого. Им навстречу встали стройные ряды светлых магов. Их серебристые мантии сливались в единое сияющее полотно. Руки подняты, голоса слились в суровый хорал. Воздух загудел. Перед строем взметнулась Стена Света — ослепительная, неистовая, как сжатое полуденное солнце. Тени-Пиявки врезались в нее с шипением и воплями несуществующих глоток. Они горели, испарялись, но их было МНОГО. Стена колебалась, свет мигал под напором живой тьмы. За щитом магов, на безопасном расстоянии, строчили техномагические ружья простых солдат. Заряды, начиненные порошком священного железа и освященной солью, вырывали клочья из тел более материальных тварей — кричащих Когтистых Болотников, вылезших из соседних разломов.

Земля превращалась в месиво из грязи, льда, черной слизи и крови. Над полем битвы кружили Крылатые Скверны — твари, похожие на скелеты гигантских летучих мышей, обтянутые гниющей кожей. Их атаковали маги-аэроманты, рождая вихри из лезвий льда и сбивая меткими выстрелами сконцентрированного света.

Москва-Град, Сердце Империи. Здесь атака была тоньше, страшнее. Из трещин, внезапно разверзшихся на Императорской площади, в старинных переулках Китай-города, даже в фундаментах новых небоскребов, полезли Ткачи Иллюзий. Неуловимые, меняющие облик, они сеяли панику. Один мог показаться ребенком, зовущим на помощь, а когда к нему подбегал солдат — оборачивался гроздью щупалец с игольчатыми зубами. Другой принимал облик падающей колонны или провала в асфальте.

Город погрузился в хаос страха и взаимного недоверия. Над Кремлем взвились десятки темных магов. Их фигуры, окутанные багровым и черным сиянием, парили как зловещие стервятники. Они не строили щитов. Они наносили удары. Черные Молнии рвали пространство, испепеляя Ткачей целыми гнездами. Теневые Клинки, материализованные волей, рассекали невидимых врагов. Но Ткачи были хитры. Они укрывались среди мирных жителей, используя панику как щит.

Пришлось вводить в бой Темных Следопытов — магов-универсалов, чьи чувства могли отличить фальшивую боль от настоящей, иллюзию от реальности. Они шли по следу, а за ними, неся смерть настоящим чудовищам, двигались отряды Имперской Гвардии с освященными клинками и амулетами, подавляющими слабые иллюзии.

Перед озером Виви, под защитой усиленного щита Отрицания, поставленного жрецами старых богов, стояла хрупкая женщина. Моя мать. Ее лицо было бледно, но непоколебимо. Рядом, сплетаясь светом и тенью, парили Мавка и Навка. Их ауры, обычно нежные и холодные, теперь пылали яростным светом и поглощающей тьмой, отражая редкие выстрелы энергии или атаки прорвавшихся Мелких Скверн. Каждый щит, поставленный ими, каждый отраженный удар — это был крик ко мне через пространство: «Мы держимся! Иди!»

Псково-Печерский Храм, Северо-Запад. Древние стены, освященные веками молитв, дрожали под ударами. Снаружи, из черного разлома в земле, бившего смрадом гниющего болота, лезли Живые Лавины — аморфные массы тьмы, сминающие все на своем пути. Волхвы, облаченные в простые рясы, стояли на стенах. Не с оружием, а с посохами и песнопениями. Их вера была их щитом. Стройные напевы создавали купол золотистого света над обителью, в который врезались Живые Лавины. Плоть Пустоши шипела и плавилась, соприкасаясь с чистой верой, но массы были огромны, и купол давал трещины.

На башнях, рядом с колоколами, замерли маги-геоманты. Они возлагали руки на древние камни храма, вливая в них свою силу. Стены оживали, камни сдвигались, заделывая бреши, сбрасывая вниз глыбы на атакующих тварей. Колокола били набат — не просто звук, а волны очищающей энергии, сбивавшие с ног мелких Скверненышей, пытавшихся пролезть через щели. Это была битва духа против плоти, веры против безумия.

Глухая тайга, Сибирь. Здесь не было городов, только редкие поселки да бескрайние леса. И здесь тоже разверзлась Пустошь. Из нее выползли Лесные Пожиратели — существа, похожие на ожившие коряги, покрытые мхом и шипами, способные сливаться с деревьями. Они нападали тихо, растворяясь в сумерках, высасывая жизнь из деревьев и заблудших путников. Против них действовали не регулярные войска, а охотники-оборотни и темные следопыты. Они знали тайгу как свои пять пальцев. Борьба шла не в открытую, а в тишине, среди вековых кедров. Вспышки темной магии, разрезающей стволы Пожирателей, вой оборотней, рвущих клыками упругую плоть тварей, свист освященных стрел шаманов-удэгейцев, читающих заклинания на древнем наречии. Это была война теней в царстве теней.

Уральские Горные Заводы. Центр техномагической мощи Империи. Здесь Пустошь ударила по промышленным узлам. Из разломов в шахтах и цехах полезли Кристальные Скорпионы и Коррозионные Слизни. Первые — быстрые, с панцирями, отражающими заклинания, выстреливающие сгустками пустоты, разъедающими металл. Вторые оставляли за собой следы едкой слизи, разъедающей все, включая зачарованную сталь.

Навстречу им выкатили боевых големов, собранных из закаленной стали и оживленных рунами магов-инженеров. Големы, неуязвимые для кислоты и отчасти для выстрелов пустоты, сокрушали Скорпионов тяжелыми кулаками. По крышам цехов бегали маги-пиротехники, выжигая Слизней потоками адского пламени. А над всем этим грохотали магические батареи — огромные пушки, стреляющие снарядами, начинёнными гравитационным коллапсом или чистой световой энергией. Каждый выстрел оставлял кратер, уничтожая скопления тварей, но и нанося урон заводам. Плавилась сталь, рушились перекрытия, но люди стояли. Рабочие с техномагическими инструментами в руках сражались рядом с солдатами, ремонтировали големов под огнем, подносили заряды к орудиям.

Китеж-град, Южные Рубежи. Здесь Пустошь наложилась на старые раны — древние курганы и места забытых битв проснулись черными воротами. На плодородные земли выползли Песчаные Черви, огромные, как поезда, пожирающие все на своем пути и выплевывающие тучи ядовитой пыли, и стаи Костяных Воронов, сыплющих с неба осколки костей, пробивающих броню. Светлые маги юга подняли Ветры Очищения, разгоняющие ядовитые тучи. Темные маги вызывали Земляные Клыки, разрывающие тела Червей изнутри. Казачьи сотни на зачарованных конях, несущихся быстрее ветра, прочесывали степи, вырезая прорвавшихся мелких тварей. Над Софийским Собором сиял огромный щит, похожий на перевернутую чашу из света, под которым укрывались беженцы.

Архангельск, Беломорье. Ледяное дыхание Пустоши смешалось с дыханием Севера. Из трещин во льдах вылезли Ледяные Призраки — существа из чистого холода, замораживающие все вокруг, и Морские Бездны, твари с щупальцами, покрытыми ледяными шипами. Им противостояли шаманы поморов и волхвы Севера. Их бубны били, как сердца Матери-Земли, их заклинания будили духов льда и ветра. Льдины вставали на пути Призраков, ледяные штормы сбивали Бездн в черные воды, где их добивали гарпунами с рунами огня. Старики и дети вязали обереги из рыбьих костей и моржовой кости, подпитывая защиту.

Тишины не было нигде. От Балтики до Тихого океана, от ледяных пустынь севера до жарких степей юга воздух дрожал от грохота магических разрядов, рева тварей и предсмертных криков. Империя не просто воевала — она горела в горниле битвы за само свое право существовать. И в этом аду рождалось нечто, что Пустошь не могла понять: несгибаемое мужество. Оно проявлялось не в героических подвигах одиночек, а в тысячах маленьких актов отчаяния, ярости и любви, сливающихся в единый рев сопротивления….

Гул боевых големов, сокрушающих кристальных скорпионов, смешивался с пронзительным визгом режущих пил и грохотом обрушающихся ферм цеха № 7. Мастер Григорий, лицо которого было в саже и крови, не отрываясь от паяльного кристалла, чинил поврежденную руку голема «Ураган». Рядом валялись обезглавленные тела двух его подмастерьев — их забрызгала кислота Коррозийного Слизня, прорвавшегося через дыру в стене.

— Держись, старик! — орал молодой техномаг Алёша, швыряя в щель, откуда лез новый Слизень, гранату с зарядом сжатого света.

Вспышка ослепила, слизень взвыл, отползая.

Григорий даже не вздрогнул. Его мозолистые пальцы с нечеловеческой скоростью вплетали новые руны в поврежденный сустав голема. Он видел, как по цеху метнулась тень Когтистого Болотника — прямо к группе женщин и детей, укрывшихся за штабелями закаленной стали.

— «Ураган»! — рявкнул мастер, в последний раз ударив молотком по руне. — Вон ту погань! Защити людей!

Огромный стальной голем выпрямился, искры сыпались из его швов, он развернулся с удивительной ловкостью. Его кулак, что был размером с телегу, опустился на Болотника как молот бога.

Чудовище хрустнуло, расплющилось в кровавое месиво. Голем задымился, одна нога подломилась — повреждения были критичны. Но он встал, как скала, между людьми и новой щелью в стене, из которой уже выглядывали мерцающие панцири.

Мастер Григорий схватил сварочный кристалл и пошел навстречу новой угрозе, подбирая по пути окровавленный гаечный ключ. У него не было титулов, только звание Мастера. И бесконечная ярость за своих погибших ребят….

Стена Света, воздвигнутая сотнями светлых магов, трещала под неослабевающим напором Теней-Пиявок. Они горели тысячами, но на смену им из черных разломов выползали новые волны. Ряды магов редели — падали изможденные, их место занимали новые, бледные, но с таким же решительным взглядом.

— Не пустим! — хрипел молодой маг Илья, кровь текла из носа от перегрузки. Его руки дрожали, но поток света из ладоней не ослабевал.

Рядом упала девушка-маг, ее серебристые одежды почернели от тени, коснувшейся щита. Ее мгновенно оттащили назад, место занял седой старик в походном кафтане ополченца. Он не был магом. Он поднял посох с рунами Рода на нем.

— Владыка жизни, защити детей своих! — закричал старик хриплым, но громким голосом.

Его вера, чистая и бесхитростная, стала каплей в море магии. Но каплей, от которой световая Стена на мгновение вспыхнула ярче. Рядовой Петров, простой солдат с техно-ружьем, увидел это. Он видел, как падают маги, как тени лезут и лезут. Ненависть, острая и чистая, как лезвие, сжала его сердце.

— За Родину! За Новгород! — заорал он, выскакивая из-за укрытия и часто стреляя по низко летящей Крылатой Скверне. Заряды, начиненные священным железом, разорвали тварь в клочья. — Бей их, сволочей! Не пустим!

Его крик подхватили десятки, сотни голосов. Солдаты, ополченцы, даже раненые, поднялись. Их ненависть к порождениям Пустоши, этим бесформенным пожирателям жизни, была топливом, почти равным магии. Они били из всего, что было — ружья, дробовики, самодельные коктейли с освященным маслом. Они знали — отступать некуда. За ними — дома, семьи, весь их мир…

Князь Дмитрий Ржавин, потомок древнего рода, привыкший к блеску столичных салонов, теперь полз по грязи и хвое, его дорогой кафтан был изодран в клочья. Рядом с ним, сливаясь с сумерками, двигался Сергей — Темный — охотник-оборотень, его проводник. Из чащи выполз Лесной Пожиратель, похожий на оживший корень вековой лиственницы, покрытый ядовитыми шипами. От него несло тленом и холодом Пустоши.

— Левей! — прошипел Темный.

Князь, забыв о титулах и достоинстве, кубарем откатился. Шипастая «ветка» Пожирателя вонзилась в землю там, где он был секунду назад.

Охотник, превратившись в тень, бросился на тварь, его клыки впились в упругую, древесную плоть. Пожиратель завизжал, замахал щупальцами.

Дмитрий не растерялся. В его жилах текла не только голубая кровь, но и капля древней магии предков. Он выхватил фамильный кинжал — клинок из лунного серебра с рунами. Не думая, вложив в удар всю свою ярость против этого кошмара, вторгшегося в его родовые леса, он вонзил кинжал в «глазницу» Пожирателя — мерцающий сгусток тьмы среди корней. Тварь вздрогнула и замерла, из раны хлынула черная смола. Сергей отпрыгнул, снова приняв человеческий облик, тяжело дыша.

— Чистая работа, Князь, — хрипло сказал он, вытирая кровь с лица. — Не ожидал.

Дмитрий вытащил кинжал, его рука дрожала не от страха, а от адреналина. Он посмотрел на смоляную лужу, оставшуюся от твари, потом на простого охотника.

— Здесь нет князей, Сергей. Только люди. И твари, которых надо убить. Идем дальше.

В его голосе не было высокомерия, только холодная решимость защитить свою землю, свою Империю, до последнего вздоха.

Над холмом, где расположился командный центр армии, что пришла с Видаром, бушевал ад. Черные молнии темных магов рвали небо, сшибаясь с выбросами энергии летающих Скверн. Щит Отрицания, огромный, переливающийся холодными фиолетово-черными оттенками, дрожал под ударами, но держался. У его основания, на воздвигнутой геомантами башне, стояла Ольга, мать Видара. Ее лицо было белым как мрамор, но взгляд непоколебим. Напрягшись, она держала щит, закрывающий простых воинов. Она не знала их, но она была матерью. И ее воля, ее вера в сына, была частью щита.

Рядом, почти слившись воедино, парили Мавка и Навка. Светлый дух сияла ослепительно, как маленькое солнце, ее свет резал крылья тварям, пытавшимся прорваться к башне. Темный дух была черной дырой, поглощающей выстрелы энергии, теневые когти, все, что летело в их направлении. Лица духов были искажены нечеловеческим усилием. Каждый удар по щиту отдавался в них, как удар кинжалом.

— Держитесь! — крикнул кто-то из магов, отражая атаку Ткача Иллюзий, принявшего облик падающей колонны. — Ради Видара! Ради Империи!

Имя Видара, прозвучавшее над ревом битвы, будто дало новую силу. Мавка вспыхнула ярче, Навка сгустила тьму вокруг щита. Ольга закрыла глаза, сжав кулон на шее — подарок мужа. Она мысленно молилась не богам, а ему: «Спеши, сынок. Мы держимся. Ради всех нас. Спеши!»

Щит Отрицания, подпитанный этой немой мольбой и отчаянной силой духов, на миг вспыхнул нестерпимым светом, отбросив очередную волну атакующих. Ее муж и император Олег, как многие другие, были на острие атаки. Нет, она не видела их, но знала, что они живы. И это придавало ей сил. На мгновение стало тише. Но все знали — это затишье перед новой бурей.

По всей Империи, на каждом клочке земли, шел свой страшный, героический бой. Аристократы в рваных мантиях сражались плечом к плечу с крестьянами, вооруженными косами. Маги выжимали последние капли силы, падали замертво, и их место занимали ученики. Солдаты бросались с гранатами под ноги гигантским тварям. Женщины и дети тушили пожары, перевязывали раненых, носили воду и патроны. Техномагические творения горели, унося с собой десятки врагов. Шаманы призывали духов предков, волхвы шептали заклинания древних богов, молились — все силы, все верования слились в единый порыв — ЖИТЬ!

Это была не просто битва за территории. Это была битва за Право. За право солнца светить над полями, за право детей смеяться, за право стариков умирать в своих кроватях, а не в пасти монстра. За каждый камень родного дома, за каждый шелест листвы в лесу, за каждый вздох любимого человека. Против бессмысленной, всепожирающей Пустоши встала Воля к Жизни. И эта Воля, выкованная в крови, боли и невероятной доблести простых и знатных, солдат и магов, стариков и детей, гнулась, но не ломалась.

Где-то там, в сердце самого кошмара, Видар пробивался сквозь тьму. Каждый вздох его матери, каждый удар колокола в Печорах, каждый крик «За Видара!» на Урале и в Новгороде, Кавказе каждый камень, брошенный ребенком в тень у стен Кремля — все это было звеньями одной цепи. Цепи надежды. Цепи, которая тянулась к нему сквозь пространство и безумие, напоминая: «Ты не один. Мы держимся. Иди и убей эту тварь. Ради всех нас. Ради Жизни».