— Идите сюда, Виконт, — потянула меня за руку, побуждая подняться с пола и проследовать за ней ближе к перилам обзорной площадки, Анна.
Глухое недовольство при этом шевельнулось в моей груди: мне и так хреново, дышать-то в напряг, а ещё вставать и идти куда-то! Но, наружу, пока что, не прорвалось — фокуса со стаканом воды хватало. Опять же — пока хватало.
— Вы ведь здесь в магии практиковались, верно? — дотащив меня до перил, в которые я тут же вцепился, предварительно спрятав револьвер, до этого зажатый в правой руке, в набедренную кобуру.
Ответа девушка опять же не дождалась. Но она и не дожидалась. Ответ словесный ей был не нужен: она и так прекрасно видела постреляные доски и слой белого холодного пепла на полу. Правда, чтобы сделать из наличия этих двух элементов вывод относительно моего занятия здесь, имеется в виду — верный вывод, нужно обладать недюжинными дедуктивными способностями, потрясающей женской интуицией… либо подглядывать из-за угла, не высовываясь и не показываясь на глаза до времени.
И, почему-то, я склонен предположить здесь именно третий вариант, как наиболее реалистичный и вероятный.
— Выглядите ужасно! — продолжила она. — Знаете, Виконт, мой Наставник по магии всегда, в обязательном порядке, после каждого занятия, заставлял меня «медитировать». Он буквально требовал выполнения этого правила.
— Медитировать? — отодвигая раздражение и растущую агрессию, прорвалось недоумение, даже любопытство, и я повернулся к баронской дочке, вглядываясь в её лицо.
— Ну, это Наставник так называл, — тут же смутилась она под моим взглядом, опустила свой и едва-едва порозовела щеками. — На самом деле, это не совсем медитация, да… — залепетала пониая и понижая голос девушка.
— А что же это? Что за медитация, которая не медитация? — нахмурился я. Как-то совсем не то было состояние, чтобы играть во все эти игры с покраснениями, смущениями и опусканиями взгляда. — И хорош уже с этими «вы» и «Виконт». Пока я не показывал этот дурацкий перстень, мы ж нормально общались, не?
— Но как же… вы же Виконт — старший в титуловании, тогда, как я просто баронская дочка, даже не наследница…
— Хорош! — поморщился и повторил уже с большим раздражением. — Да — я дурак, и занимался здесь магией без присмотра. Да — закономерно сделал что-то не так, и мне сейчас, как никогда погано. Можешь помочь — помоги. А не крути тут вокруг да около! Нет — лучше уйди, к… короче, чтобы не нарваться на откровенную грубость — к «политесам» и «вежливости» я нынче не способен.
— Я… — замерла, слегка опешив от такой отповеди она. Но тут же заспешила-заговорила. — Наставник определял это состояние, как «магическое истощение». Соответственно, чтобы стало легче, надо как-то пополнить свой «магический резерв»…
— Да это и ежу понятно! — рыкнул я, прислоняясь лбом к перилам. — Делать-то что?!
— Закрыть глаза…
— Закрыл.
— Затем, потянуться к тому, что составляет суть твоей магии… к той энергии, которой ты только что управлял. К тому, как ты её помнишь…
— Ка-а-ак? — простонал я, пытаясь понять, но всё ещё не понимая её объяснений.
— Просто вспомни свои ощущения, свои чувства от соприкосновения со своей магией. Вспомни, а потом потянись ко всему, что хоть как-то похоже в окружающем мире… — выдохнув, я до треска сжал руками перила, за которые держался, и попытался сделать то, что описывал приятный до отвращения голос баронской дочки.
— Все виды магической энергии, какие только можно придумать, к каким имеют сродство маги, постоянно находятся вокруг нас… — продолжала быстро-быстро говорить Анна, видимо, слегка напуганная моей эмоциональной вспышкой… и треском натурально ломающихся и крошащихся перил под A-ранговыми пальцами. — Энергий крохи, и они очень сильно перемешаны, но они есть. А в состоянии «магического истощения», даже таких крох хватит, чтобы стало немного легче… На самом деле, это состояние само собой пройдёт с течением какого-то времени: час, может два, и ты будешь в порядке — энергия накопится или сгенерируется самостоятельно… но, если «помедитировать», то процесс можно ускорить…
Я честно и старательно, даже истово пытался сделать то, что она говорила. Радовало последнее, сказанное ей — что состояние вообще обратимо, более того, «рассосётся само», даже, если у меня сейчас ничего не получится. Но ждать час… тем более — два!
Поэтому, я страстно тянулся, одновременно пытаясь вспомнить свои ощущения от своего пламени…
И вдруг! Действительно что-то почувствовал. Что-то знакомое прямо перед собой. Прямо в том, за что продолжал держаться своими руками. Там, в этом чём-то, этого непойми чего было больше, чем просто в воздухе вокруг. Оно там было!
И я сильнее стиснул руки, всем своим естеством потянул это непойми что на себя, к себе, в себя, по кратчайшему пути — через руки. И это что-то двинулось. Двинулось и, сначала медленно, потом быстрее и охотнее, поползло ко мне… в меня…
Это… описать это ощущение словами сложно. Это будет нечто среднее между первым глотком воды после многочасовой жажды, тенью, после испепеляющего солнцепёка, прыжком с жары в ледяную воду, шипучим жаропонижающим и стаканом апельсинового сока после недельной голодовки… среднее… среднее, возведённое в степень! В двузначную степень!
Я непроизвольно отпустил руки, открыл глаза и отшатнулся, сделав шаг или два назад.
Открыл глаза и охренел: перила пустили зелёные ростки, которые вытянулись вверх сантиметров на пятнадцать. Почки на этих ростках набухли, лопнули и выпустили наружу зелёные листья… и даже бутоны цветов, которые тут же, прямо под моим взглядом, тоже набухли и распустились, начав источать приятный аромат.
От увиденной картины я испытал шок. Самый настоящий — психологический, понятийный и сенсорный.
— Что это?!.. Как?!.. у меня же сродство со Смертью??! С магией Смерти?! — отступая всё дальше, говорил в шоковом состоянии я, глядя то на ростки с цветами, то на свои руки, то на стоящую всё там же девушку… раскрасневшуюся и чем-то весьма довольную девушку, старательно изображающую испуг и недоумение… но, скинем это на шоковую галлюцинацию.
Почему? Да потому что, плевать мне в этот момент было на ней. Да и на весь мир. На всё, кроме того пчелиного роя мыслей, что поселился у меня под черепом и гудел всё сильней и сильней.
— Смерть — противоположность Жизни, — прозвучали слова. Не знаю, то ли Анна их сказала, то ли они вообще, сами возникли внутри моей головы. Не важно. — Если убрать Смерть — Жизнь расцветает…
Гудение роя мыслей-пчёл в голове становилось всё невыносимее. Мир качался. Мир мутнел, словно после удачно прошедшего джеба в район подбородка… Я поплыл… Мир качнулся и потемнел…