Господин следователь. Книга десятая

Глава 4 Пролом в крыше

— Ваше высокоблагородие, Иван Александрович, вам-то зачем лезть? — с тревогой и недовольством спросил пристав Ухтомский. — Сейчас человека пошлю, слазает, дыру замерит, все скажет.

Я только пожал плечами, посмотрел на старика удивленным взглядом — мол, как это без меня? — и взялся за перекладину. Проникновение совершено через крышу, надобно лично осмотреть. Посмотреть, пощупать, а не то, знаю я этих торгашей. Вдруг никакой кражи нет, а есть попытка получить страховку?

Сегодня ночью ограбили лавку купца Тугулукова. Чисто формально, с точки зрения закона, если похищение собственности совершено тайно, то это кража. Но купец, примчавшийся в полицейский участок ни свет, ни заря, орал, что его именно ограбили! Приказчик, открывший лавку с утра обнаружил, что внутри хозяйничал посторонний — кое-что из товаров пропало, люк, ведущий на чердак открыт, в крыше зияет дыра! Значит, преступник (или преступники)проникли в помещение сверху.

Центральная часть города Череповца застроена, в основном, двухэтажными зданиями. Первый этаж каменный, где располагалась лавка, второй жилой, деревянный.

Впрочем, имелись и одноэтажные здания — и лавки, и жилые дома. Лавка купца Тугулукова как раз и была одноэтажной. Здание, кстати, одно из самых старых в городе, год постройки едва не начала века. Построена основательно, крыша покрыта железом. Двери на ночь запирались, витрины забирались ставнями.

И лавка одна из самых богатых, потому что там продавалось оружие, патроны, и все, что потребно рыболову-любителю. Да, а еще всякие перочинные ножички. Помню-помню, как титулярный советник Виноградов украл на ярмарке сундучок с красивыми ножичками и пытался продать их купцу за сто пятьдесят рублей. Но, мало того, что украл, так попытался еще и меня подставить.

Но это все лирика, отстраненные воспоминания. А пока — «опергруппа, на выезд», что на практике означает — в лавку отправляется младший городовой, осматривается, на всякий случай материт приказчика (владельца материть не по чину), чешет репу и возвращается в участок. А там уже чешет репу сам пристав — нужно ли сообщать о случившемся судебному следователю, или нет? Не стоит ли вначале доложить господину исправнику, а уж главный начальник сообразит — вытаскивать ли Чернавского или рано? Потом решает — сообщать нужно. Значит, посылают за мной. Коляску не отправляют — у нас все в шаговой доступности. Пока лошадь запрягаешь — сам добегу.

Ухтомский думает — сколько ему человек с собой брать? Выбор-то не слишком большой — народ в разгоне или отсыпается дома. Значит, пристав отправляется сам, прихватив с собой пару человек.

Пока я собираюсь, они уже выдвигаются на позиции и начинают подворовой обход. Или стоят и ждут распоряжений судебного следователя.

И вот, наконец-то являюсь и я, собственной персоной (собирался минут десять, шел еще столько же), и для начала выгоняю из помещения и пристава, и городовых, и приказчика, а заодно и купца (тот что-то вякает — мол, надо товар проверить). Они, паразиты, уже и так мне все следы затоптали, а я и за эксперта-криминалиста, и за служебную собаку.

В общем — пошли все нафиг, пока я сам все не осмотрю, не обнюхаю, никому не лезть! И список украденного, вместе с оценкой ущерба, господин Тугулуков потом составит, попозже.

Осмотрел, зацепиться не за что. Если преступник вошел откуда-то сверху, значит, и я пойду тем же путем.

Когда поднимался услышал, как пристав вполголоса жалуется Спиридону Савушкину.

— Брякнется, с меня потом шкуру снимут.

— Чего это он брякнется-то? — заступился за меня Спиридон, недавно официально назначенный помощником Ухтомского, сдавший недавно экзамены на первый чин. Приказа нет, поэтому Савушкин пока ходит с погонами унтер-офицера, но скоро, надо думать, получит свой просвет и звездочку. Я его уже именую Спиридоном Спиридоновичем (ну почему такие имена-то некруглые?) и на вы. Пусть привыкает.

— Иван Александрович трезвый, а ухватистый, так покруче меня.

— Ухватистый-то ухватистый, да только вся крыша мокрая.

— Так невысоко тут падать, один этаж.

— Ага, невысоко. Он-то ничего, навернется (пристав сказал другое слово), не убьется, а у него девки… барышни, то есть, вредные, живьем сожрут на старости лет, — пробурчал пристав, а Спиридон Спиридонович хохотнул с пониманием.

А Ухтомский-то хорош гусь. Я решил, что старый хрыч, служака, то есть, обо мне переживает, а он боится, что его вредные девки сожрут. Анька — это понятно, эта может, но Леночка-то когда в эту категорию успела попасть? Милейшая барышня, учительница. Надо будет сказать, посмеемся вместе.

От смеха едва не поскользнулся — хватался за край крыши, а она, собака такая, вся мокрая. Лучше с крыши не падать. И авторитет пострадает, и здоровье. Авторитет важнее. Мало мне полена и печки, которую я затопил не открыв заслонку, станут падение с крыши поминать.

Этаж-то у этого дома один, только дом высокий. По меркам двадцать первого века — высота метров в семь, а это два в этажа[1].

Так, а я уже и на крыше. Тут есть поребрик, есть за что зацепиться, а что у нас дальше? А дальше дыра. Или отверстие?

Как бы написали в ориентировке в мое время? Написали бы так — «из лавки купца второй гильдии Тугулукова, методом пролома в крыше, неустановленными лицами[2]… похищены товары…». И перечисляем количество, указываем, что сперли. И сумму, на которую украли.

Черт бы побрал моего коллегу — трудовика, постоянно талдычившего в учительской, что дыра, она у нас, а отверстие либо в детали, либо в стене. Путайся теперь.

Значит, это у нас отверстие, размером — в длину четыре вершка, в ширину два. Или другие цифры? Четыре на два маловато. А чего голову-то ломать? Отверстие соответствует куску кровельного железа, снятого с крыши. И где этот кусок?

Отойдя к краю крыши, спросил:

— Антон Евлампиевич, там нигде железо не валяется?

— Сейчас посмотрим, — в один голос заявили господа полицейский и пошли искать.

— Есть! — радостно завопил Спиридон, обнаружив кусок кровли в пожухлом кусту крапивы.

— Бери его, отложи в сторонку, это у нас вещдок, — приказал я, снова подходя к отверстию.

Кому этот вещдок нужен, пока не знаю. Но заберу с собой. Измерю своей линейкой, уточню. А купец пусть дыру, отверстие, то есть, досками заколачивает.

Крыша покрыта кровельным железом, уложенным… На что кладут? Как называются деревяшки? Стропила? Да, они самые, а между ними деревянная обрешетка. Уточню.

Так, что еще интересное? Оказывается, куски кровельного железа не гвоздиками к стропилам прибивают, как я считал, а загибают и закрепляют медными треугольничками. Для раскрытия дела это значения не имеет, а вот для расширения кругозора — вполне-вполне. Вдруг пригодится?

Значит, для того, чтобы снять лист железа, понадобился инструмент. Снять треугольнички, разогнуть сгибы. Сняли листок, а потом… Судя по всему, обрешетку сначала подтесывали топором, а потом перепилили. В результате и получился лаз, ведущий с крыши на чердак.

Ишь ты, кто-то хорошо подготовился. И топор с собой взял, и пилу. А пассатижи или клещи нужны? Пожалуй, отжать треугольники можно лезвием топора.

Рассматривая отверстие, поймал себя на том, что меня что-то беспокоит. Что-то не так. А что именно?

Елки-палки, так на крыше сижу! А ведь я высоты боюсь.

Вспомнив, что у меня имеется фобия, стало страшно. Как это не свалился? Надобно срочно спускаться. А как? Обратно к краю я не пойду, страшно. Какого… я сюда вообще полез?

Не мудрствуя лукаво, спустил одну ногу, потом другую и полез в пробитое злоумышленником отверстие. Опасался, что высота окажется большая, но ничего, приземлился на обе ноги, не застрял.

Конечно, стоило сначала прикинуть — а куда же ты лезешь? А умный человек пошел бы на чердак другим путем — поднялся по лесенке, открыл люк. Но следователи не ищут легких путей! Зато я теперь уверен, что похитителей было двое, как минимум. В одиночку не справиться. Один стоял внизу и передавал краденое подельнику, который оставался на крыше. Какое именно я пока не знаю, но это в данном случае неважно.

Не исключено, что злодеев было не двое, а трое. Кто-то должен был и на шухере постоять. Лавка на Воскресенском проспекте. Ладно, дело творили ночью, заходили со стороны двора, но, все равно, кого-то оставляли на стреме.

Чердак, света здесь маловато, но кое-что разобрать можно. Например — птичий помет, устилавший пол ровным слоем (селитру не пробовали добывать?), а еще разную рухлядь, вроде сломанных ящиков, старого прилавка, какие-то толстые журналы (может, антиквариат?), а еще… Шарфик. Вязаный. По краям горизонтальные красные полосы, по центру — желтая. Желтая пошире, красные поуже. Напоминает флаг какой-то страны. Точно, испанский. Хрен с ними, с испанцами, но находка явно выбивается из общей картинки.

Шарф ручной вязки (а что, уже имеется машинная?), не слишком новый, но лежит здесь недавно. Вон, даже птички на него не успели покакать. Лежал бы он тут давно — нитки бы выбелились и пах сыростью. А этот?

Подавляя брезгливость, поднес шарф поближе, понюхал — пахнет табаком — но, так, слегка. Не факт, что владелец курит, шерсть табачный дым быстро впитывает. Еще какой-то душистой дрянью. Ежели этот шарф не купец или не приказчик оставили на чердаке, значит, его потерял кто-то из воров. Однозначно, что преступник не крестьянин — у этих вязаные шарфы не в ходу, для купеческого сословия выглядит непрезентабельно, не чиновник (нашему брату шарфы разрешается однотонные носить, под цвет шинели), офицеры вообще без шарфов ходят, значит, кто-то из мещан.

Ага, глубокая мысль. Можно подумать, что я и так бы до этого не додумался. Тьфу ты, опять тавтология.

Шарф с места преступления, оставленный потенциальным злоумышленником — улика хорошая. И что это мне даст? Служебно-розыскных собак еще не завели, тест на следы ДНК тоже не додумались делать. Если только выяснять методом опроса. «Чей туфля?» Пройтись по городу? Но даже такая улика лучше, чем ничего.

Я аккуратно сложил шарф и убрал его в карман шинели. Пусть лежит, потом подумаю, как использовать.

А вот теперь надо спуститься вниз. А люк зачем-то закрыт с той стороны. Чего его теперь закрывать, если все случилось?

Постучал, потянул люк на себя, тот отворился, а внизу стоят мои коллеги — господа полицейские. Спрашивается — а кто разрешал внутрь входить? Ладно, ругать не стану, если бы не зашли, пришлось бы опять, через отверстие в крыше выходить.

— Нашли что-нибудь? — поинтересовался Ухтомский. Как мне показалось — довольно ехидно. Смерив взглядом пристава, ответил очень неопределенно:

— Пока не знаю, нашел или нет. Кое-что надыбал.

Пристав, заслышав очередное непонятное слово, сделал брови домиком, а я осмотрел внутреннее помещение. Бывал здесь несколько раз. Прилавки, витрины горизонтальные и вертикальные. Для лавки, в которой случилась кража, все выглядит слишком прилично. Грязь на полу, нанесенная не то преступниками, не то самим купцом и полицейскими — ерунда. Не то, чтобы помню — как висят ружья на стенах, что там с прилавками, но чисто внешне все выглядит прилично. Ничего не раскидано, в витринах стекла не разбиты. Вон — «Смит и Вессон» лежат, четыре штуки, «бульдогов» парочка, еще что-то огнестрельное, да еще и украшенное. Навскидку — здесь рублей пятьсот, не меньше. Ружье английской работы. Вроде, Литтенбрант про такое говорил — мол, сто рублей. Нашенские, похуже, но все равно — рублей по пятьдесят, худым концом. И перочинные ножички с перламутром — радость подростков, на месте, а каждый стоит хорошие денежки — по рублю, а то и по три. Спрашивается — почему не взяли? И что же через дыру вытаскивали?

Хм… И что мне писать в Акте осмотра? Типа — все нормально, лавка в порядке, зато в крыше дыра?

Перевел взгляд на Тугулукова, спросил:

— Валериан Николаевич, что похищено?

— Всю кассу сняли, а там выручка за неделю, — хмуро отозвался купец. — Я вчера не приезжал, в отъезде был. — Посмотрев на приказчика, отиравшегося за его плечом, спросил: — Андрюшка, сколько денег было?

Андрюшка — парень лет двадцати пяти, в красной жилетке и белой рубахе навыпуск, немедленно отозвался:

— Пятнадцать тысяч бумажками и серебра на три тысячи.

Восемнадцать тысяч за неделю? Выручка — это не чистая прибыль, но все равно, не так и плохо, с учетом, что время для торговли не самое лучшее — навигация еще не закрыта, но пароходов почти нет, а санный путь по Шексне не проторен. И дождь уже неделю льет. Это вам не за хлебушком ходить, а за ружьем. В непогоду не каждый потащится.

Спрашивать — почему выручка не сдавалась в банк бессмысленно. У Тугулукова, как и у всех прочих купцов, свои порядки. Кто-то в банк несет, кто-то домой, а кто-то прямо в лавке хранит. Двери здесь крепкие, ставни на окнах надежные, а вот про крышу никто не подумал.

— Где касса? — поинтересовался я.

Вместо ответа купец подошел к прилавку и выдвинул из него два ящика — оба поделены на секции. В верхнем, там где секции помельче, хранилась «разменка» — вон, медные пятаки и прочие монетки остались на месте — побрезговали, а все серебро выгребли. В нижнем — бумажные деньги по номиналам, и серебряные рубли. В смысле — должны там они быть, а на данный момент отсутствуют.

Ключи к замкам не подбирали, их просто выломали. Ничего сложного всунуть лезвие ножа или топора в щель, а потом нажать посильнее. Я тоже так сумею. Замки сломали, ящики вычистили и вставили обратно. На полу валяется несколько щепочек, в глаза не бросаются.

— А ключи у кого? — зачем-то спросил я.

Теперь уже без разницы — у кого ключи. Просто, у меня выпадает один из явных подозреваемых — приказчик. Вот, если бы замок не сломали, а отперли, все бы стало ясно. Но сломан замок, открыт ли, приказчик все равно под подозрением.

— Ключи у меня, и у дяди Валериана, — сообщил приказчик, заработав недовольный взгляд купца. Правильно — не след поперек хозяина отвечать.

Дядя Валериан? Типа — племянник у дяди работает? В принципе, так обычно и бывает, что в лавке трудятся близкие родственники купцов. Так и надежнее, да и для молодежи полезно перенимать опыт старших. Прежнего приказчика помню — он помогал как-то в деле о смерти артистки. Куда-то пропал. Мог уволиться, мог и на повышение пойти.

— Значит, украдено восемнадцать тысяч рублей? — уточнил я.

— Если бы… — фыркнул купец. Подойдя к дверце — не то кладовка, не то подсобка, резко открыл ее. — Вот, полюбуйтесь.

Да, какая-то комнатенка, с полками вдоль стены. И, что характерно — пустыми.

— Вот ведь, б… этакая, — матюгнулся Тугулуков. — Все вынесли…

— А что здесь было? — полюбопытствовал я. — Оружие? Боеприпасы?

— Шубы тут были, а еще меха.

Купец добавил длинную фразу, которую вычеркнет любая цензура, поэтому я благоразумно ее не упоминаю. В пересказе на общедоступный язык, Валериан Николаевич желал коварным похитителям заполучить все краденое в одно место, а иначе он сам это сделает, но иным способом.

— Шубы и меха? — слегка удивился я. У наших купцов нет какой-то жесткой специализации, но Тугулуков славился тем, что он торговал по уезду именно охотничье-рыболовными товарами. Плюс еще револьверами.

— Нынешним летом в Тотьму ездил, там и купил, — пояснил Тугулуков. — В Тотьме соболь дешевый — по сто рублей шкурка, и шуба соболья тысячу рублей стоит. Двадцать шуб прикупил из соболя, да шкурки — сто штук. Хотел на ярмарке распродать, москвичи с лапочками бы взяли.

Хм… А в Тотьме соболя промышляют? С каких это пор? А, так там же связь с Сибирью еще с 16 столетия налажена, поэтому мех дешевле. Ярмарка у нас в декабре, через месяц. Разумно пока меховой товар попридержать, а там и продать. Понятно, что не с лотка, а тет-а-тет. Но это уже купец сам провернет, ходы-выходы знакомы.

Значит, посчитаем. Соболья шуба… Я своей бывшей квартирной хозяйке привез соболя за тысячу рублей, но шуба маменькина, два года ее носила. А новая стоит не меньше 3 тысяч. Двадцать шуб, да если по три тысячи (это минимум!) — шестьдесят тысяч. Соболья шкурка не меньше двухсот рублей. А уж за сколько ее москвичи возьмут — не могу сказать. Значит, пропажа на восемьдесят тысяч рублей. Ни хрена себе! Мне за такие деньги лет десять книги писать.

Да, еще восемнадцать штук наличкой. Получается, умыкнули у Тугулукова почти сто тысяч. На такие деньги можно уехать во Францию, купить там поместье, да и жить припеваючи до конца своих дней. А если поменять на золотишко, положить в банк — лучше швейцарский, то и детям останется. Про внуков не скажу, но у меня пока и детей-то нет.

Где там мой друг, господин исправник? Ему бы полагалось сюда мчаться на всех парах. Кража на сто тысяч!

Я подошел к дверце, посмотрел, потрогал. Замок навесной, а пробой хлипкий, дерево старое, подъеденное жучками. Замок не взламывали, а попросту выдернули вместе с пробоем. Даже фомка не нужна, топора хватит.

Купцы, блин. Да у меня в сарайке, в котором Манька живет, и пробой надежней, и замок круче. Впрочем — моя коза стоит дороже, нежели какие-то соболя.

[1] Автор подтверждает, что падать с крыши такого дома неприятно. Испытал на себе, когда скидывал снег с крыши (времена студенческие, а стипендии постоянно не хватало). Ладно, что упал в сугроб.

[2] Следователь Чернавский, по своей наивности не знает, что в современной ориентировке написали бы «неустановленным лицом», потому что при возбуждении уголовного дела следователю, сидевшему на «глухарях», пришлось бы открывать дело о краже, «совершенной группой лиц» т.е. по более тяжкой статье. Но следователь откроет ее по «неустановленному лицу». Вот, ежели «уголовка» отыщет этих лиц, начнется работа по доказыванию вины, тогда можно дело переквалифицировать на более тяжкое.