Господин следователь. Книга десятая

Глава 20 Рыжий «александровец»

Времени уже десять минут восьмого, но я сегодня никуда не спешу. И кухарка в курсе, и барышни предупреждены, что приглашен на ужин к Ивану Андреевичу Милютину. Он меня собирается познакомить со своим таинственным братом Василием, про которого говорят — дескать, Иван Андреевич прожекты пишет, а Василий Андреевич денежки зарабатывает.

И впрямь, в отличие от старшего брата, младший — фигура непубличная. Не входит ни в какие благотворительные общества, в Городскую думу не баллотируется и, вообще, чаще бывает либо в Рыбинске, либо в Нижнем Новгороде.

Как я понимаю, братья отлично дополняют друг друга. Старший идеолог, а младший исполнитель.

Мы с Милютиным собирались встретиться неделю назад, если не больше, но как-то все завертелось. То у меня убийство случилось, то у него на заводе какая-то печь сломалась. Я даже не знаю — что у него за печь? Понятно, что не русская, потому что в ней металл плавят, какая-то доменная, но не блюминг и не мартен. Потом выяснилось, что сломалась не сама печь, а что-то рядом. Никто не погиб, не покалечен, печь не погасла. Иначе бы пришлось новую ставить, а это огромные траты.

А мне надо с Иваном Андреевичем важный вопрос обсудить. Нет, он касается не будущего Череповца, не железной дороги, но для меня он куда важнее. Узнать — не собирается ли господин Милютин в ближайшее время съездить в Санкт-Петербург? А если не сам, так возможно, туда едет кто-то из его хороших знакомых или приказчиков?

Мне же нужно до января отправить в столицу Аньку. Она, разумеется, хорохорится — дескать, сама доеду, карета довезет. Ага, как же. Чтобы я ее отправил одну? Пятнадцать лет девке, три дня и три ночи, мало ли что. Возможно, она одна и доедет, но я за это время с ума сойду.

Милютин или кто-то из его доверенных лиц — идеальный вариант. А нет — так придется мне брать отпуск и самому с ней ехать, либо попросить Абрютина, чтобы тот откомандировал кого-нибудь из городовых, кто посерьезнее и постарше. И того, кому я доверю свою сестренку. Савушкину, скажем, или Ухтомскому. Дорогу и все расходы, включая командировочные, понятное дело, я оплачу, Василий мне не откажет (да и Верочка словечко замолвит), но для него — человека честного, отдавать подчиненного в распоряжении посторонней барышне — нарушение дисциплины.

С Петром Порфильевичем, разумеется, я распрощался за руку. И ритуал соблюли — он мне козырнул, и я ему отдал честь. И оба довольны. Он — потому что с ним ручкается цельный коллежский асессор и кавалер, а я, потому что пожимаю руку ветерану Крымской войны. Заметил, кстати, что глядя на меня и прочие судейские стали пожимать руку нашему служителю, а раньше только кивали.

— Мальчишка за углом стоит, наверняка вас дожидается, — сообщил мне служитель, кивая в сторону Крестовской улицы.

— Меня?

— Так все остальные-то уже по домам разошлись, даже Его Превосходительство, только вы и остались, — пояснил ветеран. Предложил: — Может, мне с вами пройтись? Мало ли что…

— Так что мне мальчишка сделает? — удивился я. Отмахнувшись, сказал: — Предупрежден, значит вооружен. А вообще — спасибо.

Не первый случай, когда Петр Порфильевич предупреждает о визитерах, не решающихся войти. А мальчишка… Нет, на самом-то деле любой мальчишка способен на многое — нож в спину или удар дубинкой по голове никто не отменял, но я теперь знаю, что меня ждут и буду готов. Конечно же, револьвер я опять не взял, так в мальчишку-то все равно стрелять не смогу.

А за углом… Нет, бояться нечего, свои. Мой рыжий приятель из Александровского технического училища — Лешка Смирнов, который вместе со своим лучшим другом Тохой Чистяковым не раз помогали череповецкой полиции и судебному следователю. А еще — отмутузили реалиста-ябеду, жаловавшегося отцу на мою Аньку.

— Алексей, а вы не меня ли ждете? — поинтересовался я.

— Вас, Иван Александрович, — кивнул тот. — Посоветоваться мне нужно.

Надеюсь, он не собирается просить руку и сердце моей сестренки? Парень неплохой, мне нравится, но не настолько, чтобы за него Аньку отдавать. Учится в Александровском, значит, из технарей, да еще и рыжий! Нет, против рыжих я ничего не имею. У моей Леночки волосы каштановые — почти рыжие, можно сказать, но одно дело барышня, другое — парень. Рыжие лысеют рано, зачем Аньке лысый муж?

Так, чего это я опять не туда? Анька сама себе выберет, а уж кого — лысого, волосатого, как девичье сердце подскажет.

— Алексей, а вы не замерзли? —поинтересовался я.

Парень и на самом деле одет слишком легко для ноября — без шинели, в какой-то короткой куртке, но с «александровцев», в отличие от реалистов, соблюдение форменной одежды в неучебное время не требовали. У них даже инспектора нет, который за учащимися следит.

— Да ничего, я тут живу неподалеку, не замерз, — отмахнулся Алексей.

— Так все мы живем неподалеку, — усмехнулся я и предложил: — Давайте-ка Алексей пройдемся, теплее будет, а заодно и расскажете.

Лешка шмыгнул носом, кивнул.

— Я, вот о чем с вами посоветоваться-то хотел… —начал парнишка. Замолчал, задумался, потом выпалил: — Я тут, дело нехорошее сделал. Согрешил…

— Так Леша, ежели, согрешил, тебе не ко мне, а к батюшке надо, — хмыкнул я, переходя на фамильярный, зато менее официальный тон. В данном случае он подойдет лучше, нежели официоз. — Я тебя только выслушать могу. Даже советовать побоюсь, если грех.

— Был я у батюшки, — мрачно ответил «александровец». — Исповедался я ему —сегодня, после общей молитвы, а отец Василий сказал, что грех мне отпустит, но чтобы я, после исповеди, к вам пошел, и все рассказал, а вы уж сами решите — что со мной делать.

Вот те раз. А я-то думал, что он о чем-то другом желает поговорить. Отец Василий? В Воскресенском соборе такого нет, значит, в Благовещенском.

— Ох, Лешка, — вздохнул я. — Только не говори, что ты деньги у кого-то украл, не поверю.

— А почему не поверите? — удивился рыжий.

— Не похож ты на человека, который ворует. Побить кого-то — это ты можешь.

— А я вот украл.

Так. Явка с повинной. Вести такой разговор на ходу не слишком удобно. Надо бы в кабинет возвращаться, но у меня рабочий день закончился. До дома Милютина пятнадцать минут хода, значит, в запасе еще минут двадцать — двадцать пять, чтобы послушать парнишку. А мы как раз удачно идем мимо кофейного заведения, а там никого нет. Ну да, все кофеманы по домам разбрелись, а заведение закроется в восемь.

— Давай-ка мы с тобой в кофейню зайдем, — решил я. — Присядем в уголочке, чтобы никто нас не слышал, ты все расскажешь.

— Так у меня денег нет.

— Считай, что я нынче тебя угощаю, а ты, когда-нибудь, тоже меня угостишь, — улыбнулся я. — Не обессудь — разговор у нас деловой, поэтому, никаких печений или пирожных. Да и времени у меня мало. Только кофе.

— А можно мне какаву?

Я только кивнул, открывая перед парнем дверь.

Мы с Лешкой уселись. Официант, недовольный появлением запоздавших посетителей уныло принял заказ — кофе и какао с сахаром и ушел. Надеюсь, уложусь в двадцать минут? Так, а у меня у самого-то деньги есть? Я же Федышенскому все из карманов выскреб. А, серебро осталось, значит, хватит. Михаил Терентьевич, как чувствовал, оставляя мне мелочь.

А парень-то замерз. Пока на улице были — не так заметно, а сейчас — вон, растирает руки, а из носа течет.

С некоторых пор таскаю с собой два носовых платка. Иной раз задействую только один, но иной раз и второй. Вот, как сейчас. Отдал Лешке, а тот, старательно прочистив нос, решил вернуть мне платок.

— Не надо, — усмехнулся я. Вот только чужих соплей мне не хватало. — Рассказывай. Сколько украл — рублей десять? Или двадцать?

Если бы было украдено больше, не исключено, что я бы о том уже знал. А из-за двадцати рублей никто жалобу не понесет. Впрочем, как знать.

— Двадцать. Только, я их не то, чтобы украл… Я их возле трактира нашел, — понурил голову парень.

Не украл, а нашел. Уже хорошо.

— А владельца не пытался сыскать? — поинтересовался я.

Рыжий посмотрел на меня, словно на дурака. Сам-то я, будучи в его возрасте, начал бы отыскивать владельца? Вот уж, чего не знаю, того не знаю. Нет, скорее всего, просто бы прошел мимо. С детства вбито, что чужое лучше не трогать, а то, что валяется — оно не твое. Но и в полицию не пошел бы сдавать — знаю, что там вопросами замучают.

— Ясно, — хмыкнул я, вытаскивая часы. Еще десять минут у меня есть. Вот, как раз и кофе с какавой несут.

Кивнул официанту, вытаскивая серебряные гривенники — пять штук. Тут и за наши напитки, и чаевые. Лучше я сразу рассчитаюсь. Подождав, пока повеселевший «бариста» (чаевых положено пять копеек с заказа, а тут гривенник) заберет деньги и отойдет, спросил:

— А с чего ты покаяться решил? Совесть замучила?

Алексей притих, громко хлюпая какао. Выдув половину стакана, сказал:

— Федька Полоскин видел, что я деньги нашел.

— Федька тебя видел, и что? Требует, чтобы ты деньги в полицию отнес?

— Нет, он половину потребовал. Мол — отдавай мою долю, иначе инспектору скажу. А у нас за кражу сразу из училища выгоняют. Я говорю — какая ж это кража, а он мне — раз чужое взял, значит, кража.

Полоскин прав. Тайное хищение чужого имущества все равно является кражей. Чисто формально я должен запротоколировать разговор, принять меры к тому, чтобы отыскать хозяина потерянных денег, взять с него жалобу, а потом передать материал в мировой суд. Ага, щас. Делать мне больше нечего, как с такой ерундой маяться.

Нет, для кого-то это немалые деньги — кухарка получает пять рублей в месяц. Но потерял кто-то у трактира… Рабочий люд по двадцать рублей в карманах не таскает. Скорее всего — либо купец какой, либо мещанин, а то и мой брат, чиновник. С голода семья не умрет из-за двадцати рублей.

— А деньги ты уже потратил, — констатировал я.

— Потратил, — кивнул мальчишка. — Я их в тот же вечер мамке отдал. У меня ж батьки нет — под пароход упал, под колесо затянуло. Господин Милютин нам с мамкой пенсию назначил — 200 рублей в год, и учусь я бесплатно. Но денег-то все равно не хватает. Нет, на двоих-то хватало бы, но у мамки еще дед старый. Ну, отец ейный. Мамка деду то рублик подкинет, а то два. А что делать? Дед-то старый совсем, огородом живет, а что с огорода? Я летом рыбу ловлю, раков — в трактиры продаю. А у меня сапоги совсем развалились, мамка на новые денег ходила занимать, отдавать надо. Я, когда деньги увидел, аж подскочил от радости. Решил, что Господь мне подарок дал.

Нашел двадцать рублей, но не потратил на свои мальчишеские нужды, вроде крючков или ножичков, а отдал матери, чтобы та отдала долг. Интересно, а мать спросила, где деньги взял? Возможно, что и спросила, но, скорее всего, особо не заморачивалась.

— А когда ты деньги нашел?

— С неделю назад. Я мимо трактира Степана Телегина шел, гляжу — две красненькие бумажки лежат. Ну, как же не взять?

— А Федька когда тебя стал шантажировать?

— Вчера.

То, что Лешка нашел деньги и не отдал их владельцу — это плохо, но, в сущности, дело житейское. А вот Федька — изрядная сволочь. В принципе, если он видел, как товарищ нашел двадцать рублей — мог бы и сразу подойти, потребовать — дескать, делись! Тут никаких претензий нет. А он подождал, зная, что товарищ деньги обязательно потратит, а уже потом начал шантаж. Ай да Федька, далеко пойдет!

Нужно будет эту идею в каком-нибудь рассказе о князе Крепкогорском развить. Вор — это плохо, но шантажист, на мой взгляд, если не хуже, то гораздо подлее.

Забавно, а ведь я не помню, что говорит по этому поводу Уложение о наказаниях Российской империи. То, что по Уголовному Кодексу Российской Федерации присвоение чужой собственности именуется кражей — это помню. С детками на уроке разбирали. Я им разъяснял, что в случае, если вы нашли чужое имущество, то обязаны отнести его в полицию. А если через шесть месяцев владелец не сыщется — деньги перейдут к вам. Деточки кивали, записывали в тетрадь, но посмеивались. Дураков нет, чтобы найденные деньги в полицию отдавать. Там ведь их точно, что присвоят.

— И что ты Федьке ответил?

— Сказал, что денег у меня нет.

— А он?

— Ответил, что его это не волнует. Мол — выплачивай по десять копеек в неделю, тогда он никому не скажет. А нет — сразу к инспектору побежит.

— Не побоится, что его наушником станут считать? Побьют?

— Побить-то побьют, да мне-то от этого не легче, — рассудительно отозвался парнишка. — Мне же в училище всего год остался, а там, глядишь, на пароход поступлю, но не в простые матросы, как батька — Царствие ему Небесное, а в помощники машиниста или механика. А выгонят — куда я пойду? Навигацию закрыли, теперь до следующей весны ждать, а на заводе у Ивана Андреевича рабочих хватает, да еще все боятся — как бы не уволили лишних.

Вот как? Рабочие нашего «градообразующего» предприятия боятся, что их могут уволить? С чего вдруг? Надо у Милютина спросить.

— А другу своему, Анатолию Чистякову, ты говорил? — поинтересовался я. Нет, никаких намеков на то, что шантажисту попросту следовало начистить морду. Двое на одного — нечестно. Я спросил потому, что Анатолий оказал бы другу моральную помощь.

— А че Тоха? Федька сказал, что ежели, я скажу кому-нибудь, так мне придется по двадцать копеек платить. Или — он сразу к инспектору пойдет, и тогда уже и про меня, и про Тоху расскажет.

— Ясно, — кивнул я, поднимаясь из-за стола. Времени у меня уже впритык, а опаздывать не люблю. — Тебе, Алексей, это на будущее хороший урок. Осознал?

— Осознал.

— Осознал, это хорошо. Полоскова, то есть, Полоскина посылай лесом. Если что, говори — деньги я следователю Чернавскому отдал. Хотя… — замешкался я, продумывая верное решение: — Лучше ты так сделай. Ты его завтра же лесом пошли — мол, иди к инспектору, а я тебя после уроков подкараулю (Господи, чему я мальчишку учу?). Но ты его не подкарауливай — не стоит хмыренок того, чтобы его приличные люди били. Пусть Федька идет к инспектору, ябедничает, а когда тебя вызовут, вот тогда и скажешь — мол, деньги нашел, потом встретил Ивана Александровича, а тот меня в свой кабинет привел, и при мне обе десятки в конверт положил, и в шкаф спрятал. Сказал — мол, наведу справки у полиции. Если найдется хозяин — то вернем, а нет — пошлю на какую-нибудь благотворительность. Вон, хотя бы в Благотворительный тюремный комитет… Ежели инспектору не лень, пусть проверяет. А я вашему инспектору — у вас же Потапов Николай Иванович в инспекторах, да? твои слова подтвержу.

— Спасибо, Иван Александрович, — пробормотал парнишка. Кажется, он даже слезу смахнул.

— Но вот что, Алексей Смирнов, — перешел я уже на другой тон — суровый и нравоучительный. — Кража — это нехорошо, некрасиво. Я грех на себя возьму, совру, но ты, как в механики или в помощники машиниста пойдешь, обещай мне, что вот что сделаешь…

— Что сделать? — встрепенулся парнишка.

— Со своего первого жалованья… Ладно, не с первого, первое у тебя небольшое будет, мамке отдашь. Вот, как денег накопишь. Так вот, отправишь двадцать рублей в Череповецкий тюремный комитет, на благотворительность. И не открыто, а тайно. Можешь по почте послать, в конвертике.

Я кивнул официанту, улыбнулся мальчишке и пошел к выходу. Отметил, что все-таки малость опоздаю — минутки на две, на три. Ну, простят, не такое и серьезное опоздание.

А сюжет интересный, точно, использую. И что-то мне еще сегодняшняя встреча с Алексеем подсказала. Какой-то рассказик. Ба, «Союз рыжих»! Пожалуй, что не зря с мальчишкой встретился. А если вдруг отыщется владелец двадцати рублей (кто знает?), так из своих отдам. Я за рассказ больше заработаю.