Господин следователь. Книга десятая

Глава 14 Заседание

Спасибо, Иван Андреевич, удружил. Мог бы предупредить. Вам это, господин городской голова дорого обойдется. Как минимум — в дюжину пирожных.

Конечно же, выступать не желаю, но придется. А с места — нет, мне надо видеть, к кому обращаюсь. И лучше стоя, чтобы доминировать.

— Господа, прежде всего, хотел бы поприветствовать всех присутствующих и поблагодарить за то, что вы пригласили меня участвовать в заседании… — начал я.

— Я вас не приглашал, земство тоже не приглашало… — нервно бросил Румянцев. — Вас приглашала Городская дума, так что, благодарите ее гласных.

— За что же вы меня так не любите, Николай Федорович? — деланно удивился я, хотя и знал, что Румянцеву меня любить не за что. Я, как молодой и образованный человек, должен бы поддерживать все прогрессивное, вроде идей земства, а я стою на позициях консерваторов. А еще арестовал соратника Румянцева — дворянина и землевладельца, оказавшегося отцеубийцем.

— А вы не барышня, чтобы любить, — огрызнулся председатель земства.

— Согласен с вами целиком и полностью. Подход у вас правильный, — не стал я спорить. — Любить следует барышень, а вот закон следует уважать. Я полагаю, что Земской управе пора обзавестись собственным юристом, который бы помог избежать нарушения законов империи. Например — напомнить, что решение о строительстве железных дорог принимает государь, а не уездное земство.

— Господин Чернавский, в составе земства достаточно образованных людей, — опять огрызнулся Николай Федорович. — В случае необходимости мы можем получить консультацию у лучших юристов — хоть Санкт-Петербурга, а хоть Москвы. А государь — он тоже человек и вправе ошибаться. Вот, если бы в его окружении были достойные советники, то ошибки бы не произошло. Но государь может прислушаться к голосу уездного земства и остановить строительство.

Ну вот, опять Румянцев повторяет легенду о Совете из выборных людей, который, якобы, завещал создать покойный Александр Освободитель. Сейчас ведь договориться до того, что исправнику придется арестовывать предводителя земцев. Василий арестует, а мне дознание проводить?

— Давайте мы сейчас не станем уходить от основной темы, — улыбнулся я. — Вы считаете, что строительство железной дороги — это ошибка. А я считаю — это огромная удача и для уезда, и для уездного земства. Половина Вологодской губернии и треть Новгородской, которые без дороги останутся, от зависти удавятся.

Румянцев собирался еще что-то сказать, но я, как можно мягче его оборвал:

— Николай Федорович, с вашего позволения, все дебаты потом. Люди приехали издалека, а мы с вами станем препираться, как два студента. Не будем? Спасибо. Прошу прощения, но у меня имеется несколько предложений. Не сомневаюсь, что присутствующие их выслушают…

Я снова поступил по старой учительской методике — обвел взглядом зал, мысленно поделил его на квадраты, пробежался взором по каждому из земцев или из думцев. Теперь, когда стану держать речь, время от времени посматривая в условный квадрат, каждый из присутствующих — купцов ли, крестьян или дворян, будет считать, что я обращаюсь к нему. Лестно же, если лично на него смотрит сынок товарища министра, да не простого, а МВД. К тому же, у меня у самого кое-какой авторитет имеется. Вот, теперь нужно использовать совокупность папенькина должностного авторитета, и моего, личностного. А начать надо с какой-нибудь шутки. Ага.

— Хочу начать с того, что у каждого свой собственный — не побоюсь этого слова, шкурный интерес к железной дороге. Например, лично у меня появится возможность почаще навещать родителей. Сейчас это сделать трудно. Нужно брать отпуск недели на две, а это, сами понимаете, для судебного следователя не всегда возможно. А если бы в городе была железнодорожная станция, а то и вокзал — ничего сложного. Сел в вагон, проспал до утра, потом взял извозчика, навестил родителей, а вечером обратно.

Что-то они меня слушают не очень внимательно. Видимо, не слишком прониклись тем, что коллежскому асессору нужно навещать отца и мать. Ладно.

— Или, предположим, такая проблема… — сказал я и сделал паузу. — Хочу сообщить, если кто не знает, что в Череповце у меня невеста, а ее родители живут в Белозерске.

Вот это уже интереснее. Народ навострил уши.

— Так вот, я уже с полгода не могу сыграть свадьбу, — пожаловался я. — Надо, чтобы и родители жениха, и родители невесты, все в сборе были. А у меня, сами понимаете, батюшка серьезный пост занимает. Ему в Череповец ехать — это у государя отпуск брать, недели на две, а то и дольше. Думаю, Череповец не в восторге будет, если сюда товарищ министра пожалует.

При этих моих словах Абрютин издал звук, напоминавший рык. Не то меня морально поддерживает, не то и впрямь, как нормальный уездный «воевода» не слишком жаждет появления высокого начальства.

— Если нам с невестой в Петербург ехать — тоже свои сложности. Тесть будущий, он тоже при должности. А с железной дорогой — гости в вагон уселись, хоть туда, хоть сюда. Понимаю, что для вас это мелочь, но мне каково? Обвенчаться и без родителей можно, но потом долго придется прощение у них вымаливать. Согласны?

В принципе, присутствующим до лампочки личная жизнь какого-то следователя. Мелочь. Но! Именно через мелочи иной раз доходит что-то важное. Да и солидный человек, вроде меня, да без законной жены — это только наполовину солидный человек. И все это понимают.

— Еще такая деталь, на которую следует обратить внимание. Сегодня, чтобы заказать какие-то товары, приходится ждать с полгода, если не год. Пока их привезут в Санкт-Петербург, пока нам доставят. Вон, послал прислугу в «керосинку», а в лавке нет керосина.

В зале слегка зашевелились, а наш «керосиновый король» — Никита Алексеевич Шангин, что держит керосиновые лавки в уезде, начал оправдываться:

— Ваше высокоблагородие, керосин к нам из Нижнего Новгорода второй месяц везут, судно на мель село. Но должны вот-вот снять и доставить.

— Ежели твое судно в лед не вмерзнет, — хохотнул его сосед.

— Не вмерзнет, а вмерзнет, так лед пока слабый, снимут, — отмахнулся Шангин.

Комментарии, как говорится, излишни. Была бы железная дорога, керосин бы прибыл давно, не пришлось бы нам с девчонками при свечах писать.

А теперь можно поговорить и о серьезных вещах.

— Господин Румянцев совершенно правильно отметил, что основа благосостояния города и уезда — Мариинская водная система. Напомню, что еще государыня Екатерина Великая, при основании нашего города упомянула, что Череповец построен для пользы водной коммуникации. А ведь при Екатерине Алексеевне Мариинской водной системы не существовало, поэтому ее слова можно истолковать так, что она ставила задачу впрок, на будущее. Исходя из опыта других стран, хочу заверить, что водная система никуда не денется. У англичан, скажем, и поезда по всему острову бегают, и каналов полно, а еще и новые роют. Так и у нас — водная система будет расширена, а русло канала станет постоянно углубляться. Существуют проекты строительства Волго-Донского канала.

Про Волго-Балтийский канал и создание Рыбинского водохранилища говорить не стану, не поймут. Скажу о другом.

— Здесь прозвучали слова, что строительство железной дороги выгодно только господину Милютину, потому что он приобретет возможность грузить зерно с барж в вагоны. У меня вопрос — ежели Мариинка будет загублена, то откуда Иван Андреевич станет брать зерно? Он что, будет рубить сук, на котором сидит? Из Нижнего Новгорода или из Рыбинска зерно пешком не придет.

Я краем глаза посмотрел на Румянцева. Все-таки, дошли до него очевидные вещи или нет? Неужели он сам до этого не додумался? Или же из природной вредности?

Но я продолжу.

— Железная дорога при всем желании не сможет заменить водный транспорт, потому что одна баржа перевозит больше, чем может утянуть железнодорожный состав. Железная дорога только дополняет водную систему. Допустим, летом используется одна дорога, а на зиму набивают другую… Подскажите, как она называется? — наморщил я лоб, сделав вид, что забыл. — Из головы вылетело.

— Зимник, — подсказал кто-то, сразу же став моим союзником. И не только он, но и еще несколько человек.

Я легким поклоном поблагодарил подсказчика и продолжил:

— Все тоже самое. Чем больше дорог — тем выгоднее. А чем плохо, если Иван Андреевич станет еще богаче? И не он один. Сколько купцов занимается хлебоперевозками? Человек десять, не меньше. Чем они богаче, тем больше смогут сделать для города, и для уезда. Гимназия у нас есть, реальное училище, учительская семинария. Будут деньги, будет железная дорога, то можно в Череповце и высшее учебное заведение создать. Если не университет, то высшее училище или институт.

— Да ну… — с недоверием произнес кто-то.

— А почему бы и нет? — хмыкнул я. — Если появятся лишние деньги, можно отстроить университетский городок — общежития для студентов, учебные корпуса, дома для преподавателей. Желающих стать профессорами достаточно, а жилье дадим — прибегут. Все упирается в желание и в средства.

— А еще — в целесообразность! — назидательно сказал один из гласных Городской думы, которого я знал. Кадобнов, первый помощник Милютина.

— Абсолютно с вами согласен, — не стал я спорить. — На данный момент у нас такой возможности нет, да и смысла тоже, но это я так, на будущее…

Нет пока такого убойного клейма как «Нью-Васюки», но я-то такое помню. Стало быть, буду говорить о реальных вещах, не забегая вперед.

— Поэтому, Мариинский канал и железная дорога — единое существо. И те из вас, кто каким-то образом причастен к существованию нашей Мариинки, может не волноваться — работы на его век хватит. Еще и внукам с правнуками останется. Но, опять-таки, не вам объяснять, что водные коммуникации — дело сезонное. С ноября по апрель вы теряете деньги, а земство — налоги. Но коли появится железная дорога, то она не разорит, а напротив (я малость сбился, подбирая правильное — а главное, умное выражение. Не хотелось открытым текстом говорить — наполнит карманы. Ага, придумал)…сумеет поспособствовать процветанию нашего края…

— И каким же образом? — мрачно поинтересовался бородатый дядька в поддевке, по виду похожий не то на сельского купца, не то на богатого крестьянина, которых уже начали называть кулаками.

— Помочь материально уезду вы сможете тем, что у нас с вами — про себя, как вы понимаете, это я образно… появится новый источник заработка. Господин Румянцев, — кивнул я на председателя земской управы, — верно подметил, что у уезда существуют некоторые трудности. Ну да, господа, череповецким хлебом мы столицу не накормим, но у нас есть другое. Молоко, масло, яйца. Все это нужно везти и продавать.

Народ вытаращился на меня с неким недоумением. Большинство из присутствующих и так этим занимается.

Что ж, разовью свою мысль.

— Сегодня в столицах — особенно в Санкт- Петербурге, фунт масло стоит шестьдесят, а то и восемьдесят копеек. Зимой цены упадут копеек до пятидесяти, а летом опять подпрыгнут. Верно?

Выборные деятели закивали, не слишком-то понимая, к чему я веду речь. Всем известно, что летом масло дорожает, потому что доставлять его в столицу сложно. Конечно же привозят, но, в основном, из ближних к Петербургу уездов, да из Финляндии.

— Появление железной дороги сделает доставку сливочного масла, а еще яиц выгодной для хозяйств Череповецкого уезда. Сейчас, насколько мне известно, крестьяне, в основном, продают масло только зимой. Летом его везти в Петербург не слишком-то выгодно.

— Пока везешь, оно и растает, — заметил кто-то из зала. — Льдом перекладывать, так где лед по дороге брать? Привозишь, приходится за бесценок отдавать. Соленое за копейки берут. Или перетапливать надо. А топленое дешевле, да и много ли натопишь?

— Вот-вот… Только зимой, по санному пути. Да и много ли увезешь? Даже обоз снарядить — все равно, прибыль маленькая. Зато в вагон влезет…

Я призадумался, вспоминая грузоподъемность вагона, — 64 тонны, но нынешние в два раза меньше вагонов из моего времени, перевел тонны в пуды.

— В вагоне можно перевезти две тысячи пудов. И зимой, и даже летом.

Народ призадумался. Две тысячи пудов можно отвезти только на 100 телегах, или на семидесяти санях. А кто себе сможет такое позволить? Купеческие обозы, в лучшем случае — двадцать телег.

— Так господин следователь, да кто же столько молока взять, чтобы две тысячи пудов масла сбить? — хохотнул дядька в поддевке. — У меня маслобойка, так хорошо, если десять пудов в неделю.

Десять пудов в неделю? По нашим меркам — очень даже много. Но можно еще больше.

— Понятно, что с одной маслобойки столько не взять.Но, если объединить усилия не деревни, а целой волости — вполне возможно. Насколько я знаю — наш земляк, господин Верещагин, уже несколько сельскохозяйственных артелей организовал. И в Тверской губернии, и в Ярославской.

— И в Вологодской есть, — подсказал кто-то из зала.

— Видите, вы лучше меня все знаете. Если Верещагин создал артель под Вологдой, так кто мешает нашему земству съездить туда, опыта поднабраться? Опять-таки, если станут появляться сыроваренные заводы, то для земства это отлично.

Я посмотрел на Румянцева. А ведь призадумался. Масломолочный или сыроваренный завод — недвижимое имущество. Считай — налоги в пользу земства.

— Да, знаю, что масло вы в столицу сами возите или отправляете на продажу. Но объемы-то незначительные. Не сравнить с Вологодским уездом. Но там-то как раз есть железная дорога, по которой масло прямым ходом идет в Москву, а оттуда в Петербург. Но вы-то поближе.

Не зря я статистические справочники смотрю! Все-таки, земские учреждения статистику хорошо поставили.

— Еще в Петербург можно возить яйца — какая-никакая, а прибыль.

Земцы призадумались. В целом идея им нравилась, но крестьяне всегда отыщут какие-то заковыки. Вот и теперь…

— Так все равно, летом сложно масло возить. Сколько дорога займет времени?

— А в чем проблема? Имеются специальные вагоны-холодильник. — пожал я плечами. — В Европе свежих устриц из Франции до Берлина возят. А устрицы портятся быстрее, нежели масло.

— С маслом, господин следователь, вы все ладно рассказываете, — поднялся с места один из земских деятелей — судя по костюму-тройке, наверняка он был из помещиков средней руки. — А мне как быть?

— А у вас что… в том смысле — какие претензии к железной дороге? —

— Претензии у меня такие, — начал интеллигент. — У меня почти конезавод в Никольском — там лошадей под сотню. Я их и государственной почте в аренду сдаю, у меня гужевые перевозки от Ярославля до Санкт-Петербурга. Мне как быть? Построят дорогу, так что, лошадок моих под нож?

О как! Даже не знал, что в нашем уезде имеется такой крутой коневладелец. И что человеку сказать? С развитием железнодорожного сообщения и на самом деле ямщики станут не нужны, да и перевозки сойдут на нет. Правда, все это будет не скоро.

— Во-первых, дорогу построят еще не скоро, — начал я. — И как построят, то пассажирские составы запустят не сразу — года через три, не раньше. И с грузами все тоже самое. Пока раскачаются, пока то да се, на ваших лошадок хватит. Во-вторых, внутренние перевозки никто не отменял. Допустим, дорога пройдет от Петербурга до Череповца. А как доставлять грузы в Устюжну, Белозерск или Кириллов? Опять-таки — тамошний народ тоже захочет свои товары поближе к железнодорожным станциям подвозить. Череповец станет больше, кто жителей из одного конца в другой повезет? Дрова там перевозить, еще что-то… Так что, — подвел я итог, —пока не появится какой-то вид транспорта, что не по рельсам бегает, а по дорогам, вам опасаться нечего.

Заседание закончилось. Кажется, всех убедили, за исключением председателя. Румянцев ушел, не попрощавшись. Ну так и черт с ним.

Зато остальные пожимали мне руку, пытались задавать еще какие-то вопросы, уточнять, но я только устало улыбался, давая понять — мол, устал. И Милютин пришел на помощь.

— Господа, у Ивана Александровича был сегодня тяжелый день. Он к нам прямо из рабочего кабинета, у него много дел. Государственных!

Абрютин тоже не бросил друга. Но исправник поступил проще — встал рядом со мной, закрыв своим корпусом, давая понять, что следователь устал, пора и честь знать.

Проводив взглядом последнего земца, Василий сказал:

— Ты так красочно расписывал про производство масла, что мне самому захотелось завести маслобойку.

— Давай, — кивнул я. — У меня Анька собиралась маслобойку завести, даже проект составила. Я тебе ее в помощницы дам — живо все изладит.

— Так сам понимаешь, не положено исправнику маслобойки иметь, — уклончиво сказал Василий. — Мы обязаны на свое жалованье жить.

Ага, не положено. Не хочет признаваться, что ему с Анькой связываться не хочется — знает, что застроит. А зря. Я бы ему секрет вологодского, то есть — пока «парижского» масла выдал.

Милютин, подойдя ко мне, долго тряс мою измученную рукопожатиями руку.

— Иван Александрович не знаю, как вас и благодарить. И все изъяснили доходчиво, словно учитель в школе. С примерами, с аргументами. А я ведь переживал — как народ воспримет? Вон, вдохновились. Надеюсь, что идея с артельными маслозаводами им по душе придется.

Хмуро посмотрев на Городского голову, сияющего, словно медный самовар, сказал:

— Иван Андреевич, мое выступление вам обойдется в дюжину пирожных и одну козу.

— Козу? — удивленно посмотрел на меня Милютин, а исправник хохотнул:

— Вы, Иван Андреевич, своей козой из господина следователя коллекционера сделали. Он теперь по всем лавкам ходит, коз разыскивает. И городовые лавочников трясут — есть ли у них фарфоровые козы? Мол — Ивану Александровичу подарим.

— По козам у меня Маша, Мария Ивановна знаток, — засмеялся Милютин. — А пирожные — хоть сейчас. На ужин придете?

— Нет, на ужин сегодня не смогу, — покачал я головой. — Дела домашние.

Ну да, ужин у Милютина — прекрасно, но меня письмо рассеянного профессора заинтересовало. О чем оно?

— Тогда пирожные я вам сегодня со слугой пришлю, — пообещал Иван Андреевич, потом сказал: — Вы тут про вагоны со льдом сказали, хотел с вами поподробнее поговорить. Еще хотел вас с братом познакомить.

Про брата Ивана Андреевича я слышал. Но тот, в отличие от Городского головы, фигура непубличная, в Городскую думу ходить не любит, предпочитая заниматься конкретными делами.

— Обязательно, — кивнул я.

— Да, задержу вас на минутку… Хотел сказать, что знаком я с Николаем Васильевичем Верещагиным, который кооперацией да маслом занимается. Он же после Реформы у нас мировым посредником был. У нас женился, отсюда в Швейцарию уехал сыроварению и маслоделию учиться. Жалко, что не получилось у него близ Череповца школу сыроварения открыть — денег не нашлось, так он в Тверь уехал. Тамошнее губернское земство мудрее нашего оказалось. И я тогда Николая Васильевича поддержать не смог. А масло он и на самом деле хорошее делает. И секрет имеет.

— Хотите выдам? — усмехнулся я. — Маслобойку не желаете завести?

— Так есть у меня маслобойка, — хмыкнул Милютин. — У меня даже сельскохозяйственная школа имеется. Правда, маленькая.

— Сливки, из которых делают парижское масло, нужно как следует вскипятить. Еще — при изготовлении масла требуется стерильная чистота. Вот и все.

Сообщив этот выдающийся «секрет», от частого упоминания которого на научных конференциях у меня уши свернулись в трубочку, собрался откланяться, но Городской голова меня остановил, буквально ухватив за рукав:

— Подождите-ка Иван Александрович, не уходите. Скажите, сколько вам за секрет? Десятой части прибыли хватит?

— Господь с вами, — испугался я. — Я сам случайно этот секрет узнал. Ничего не надо.

— Нет, Иван Александрович, так нельзя, — заволновался Милютин. — Я же теперь производство смогу развернуть. Получится, что я вам должен буду, а я этого не люблю.

Исправник же пришел в окончательный восторг. Ухватывая меня за плечо, Василий развернул лицом к выходу, освобождая от чересчур честного купца.

— А вы ему еще одну фарфоровую козу купите, — посоветовал Абрютин. — И Иван Александрович будет доволен, и у вас на душе спокойней.