Господин следователь. Книга десятая

Глава 22 То не лед трещит…

— Ваня, ты когда Ане судака принесешь? — хитренько улыбнулась Леночка.

— Судака? — не понял я. — Какого судака?

Судака барышня сама купит, если нужно. Если я пойду выбирать, так обязательно несвежего подсунут. Не посмотрят, что начальник.

— Ну, мы же с тобой теперь кумовья, — разъяснила Анька. — Значит, ты должен своей куме — мне, то есть, судаков таскать.

Я снова не понял, пришлось Лене напеть своим нежным голоском:

— Эх, не лёд трещит, не комар пищит,

Это кум до кумы судака тащит.

А, вот они про что. Мы же и на самом деле с Анькой теперь кум и кума. Позавчера крестили дочку Игната и Галины Сизневых, а мы выступали в роли крестных. Так уж повелось, что крестьяне деревни Борок тоже прихожане Воскресенского собора, поэтому в храме было не протолкнуться. Тут вам и «боровчане», и некоторые черепане, которым было любопытно поглазеть на сыночка товарища министра, снизошедшего до крестин крестьянского младенца. Можно подумать — невесть какое чудо свершилось. Вон, наш первый император не гнушался крестить детишек простых солдат, да и супруга у него любила быть крестной матерью, а уж мне-то, сам бог велел. И что с того, что коллежский асессор стал крестным отцом у крестьянской девчонки. Им бы другому удивляться. Тому, что Игнат с супругой решили назвать девочку Анной. Да, согласен, что в святцах так выпало. Но я же святцы смотрел — на этот день есть и другие, не менее красивые женские имена — Прасковья, Феврония, Неонила. Мало Игнату одной Аньки, вторую хочет? Правда, младшая станет зваться по-деревенски — Нюшкой, не перепутают. А про имя — вроде бы, тетя Галя так захотела. Дескать — назвать Анной, чтобы умом пошла в старшую сестру!

И с подарком пришлось голову поломать. Спасибо куме — подсказала, что самое лучшее, что можно крестнице подарить — серебряный рубль. Но я решил, что преподнесу новорожденной «лобанчик». Он у меня все равно без дела лежит, даже не помню — откуда и взялся? Скорее всего, матушка сунула еще при моем отъезде из Новгорода, я ее в стол засунул, да и забыл.

Анна сказала, что «лобанчик» для младенца — вроде, и жирно, но мне можно. Все-таки, крестный отец — не крестьянин, не мещанин, а фигура, сопоставимая в деревне если не с образом государя, то очень близко.

Интересно, долежит мой «лобанчик», он же «арапчик» до взрослого состояния крестницы или его потратят гораздо раньше?

Я хоть посмотрел на Анькину мачеху — понравилась. Невысокая, кругленькая, очень скромная, с милой — но очень усталой улыбкой. И Петька понравился. Серьезный мальчишка, надежный — он даже руки тянул, чтобы помочь нам подержать сестренку. Надеюсь, Анькины труды по его воспитанию не пропадут, в Александровское техническое училище поступит, а там, если все удачно сложится, так и технический институт закончит. А уж мы со старшей сестрой, чем сможем — тем поможем.

Так что, отстояли мы с Анькой в храме, потом торжественно дошли до деревни Борок, уселись за стол. К счастью, на этот раз мне не было надобности высиживать до конца. Попробовал вкусные пироги тети Гали (пожалел бедную женщину — хлопот полон рот, а ей еще пришлось пироги печь!), поздравил, вручил золотую монетку и ушел. Хозяева удерживали, но в пределах разумного, не настаивали. Мне честь оказали, я тоже честь оказал, формальности соблюдены, а что еще? Без барина односельчанам свободней будет, а мне рассиживать… Ну, вы меня поняли. Хотел еще Аньку с собой забрать — незачем девчонке торчать среди пьяных родственников, но барышня отказалась — дескать, кому-то придется за порядком присмотреть, мачехе помочь, гостей выпроводить, чтобы не слишком засиживались. Мужикам-то — всем двоюродным и троюродным дядьям с утра не горит, а отцу завтра на работу рано.

Настрожив Аньку — мол, как вернется, чтобы не к Десятовым ночевать шла, а ко мне забежала, доложилась — дескать, все в порядке, а иначе я в Борок городового пошлю. Или сам приду.

Теперь, кроме Аньки-старшей придется переживать и за Аньку-младшую. Странно, о Сашке Литтенбранте не беспокоюсь, а ведь он тоже мой крестник. Наверное, потому что подспудно мечтаю, чтобы у меня когда-нибудь появилась дочка, а за девчонок беспокоишься больше, чем за мальчишек. Впрочем, и за мальчишек беспокойств не меньше.

У батюшки консультировался о правах и обязанностях крестного отца, тот объяснил, что самое главное — молиться за своих восприемников, да на собственном примере показывать им образец православной нравственности. Какой из меня образец нравственности? Конечно, я не самый плохой человек в этом мире, но мне еще самому до образцов расти и расти.

Сегодня мы с барышнями занимаемся срочным делом — нужно подготовить к печати три рассказа о князе Крепкогорском. «Союз рыжих» — с этим все просто, только поменяли Британскую энциклопедию на «Историю русской коммерции» Чулкова; «Тайну Нелазской долины» (долин там нет, но кто об этом знает?); а еще «Убийство Чарльза Огюстена». Хотел Абрютина припахать, чтобы тот карту Кольского полуострова нарисовал, но постеснялся. Пришлось Лене потрудиться.

У нас уже кое-какой запас есть — отправлен издателю, Лейкин вообще жаждет, чтобы мы выдавали по рассказу ежедневно, обещает увеличить гонорары и роялти чуть ли не до гонораров графа Толстого (врет, Лев Николаевич в таких газетах не сотрудничает), но у нас на это попросту здоровья не хватит. Тем более, Анна заявила, что ее участие в нашем проекте (термин девчонкам понравился) под вопросом, потому что пока не знает — насколько она будет занята в Санкт-Петербурге?

Значит, пока барышня в Череповце, придется напрячь мозги и сочинить «Смерть на Волге», о том, как Крепкогорский стал невольным свидетелем убийства молодой женщины — наследницы огромного состояния, месяц назад вышедшей замуж и отправившейся в свадебное путешествие. Сюжет помню, напишу, а девчонки распишут все остальное. И реалии среднерусской равнины распишут лучше, нежели окрестности Нила. Не придумал пока — что такое падало на голову девушки, и что такое можно осмотреть?

Пусть будет Свияжская крепость, а падало какое-нибудь чугунное ядро. Но это будет целая повесть — номеров на пять, а то и на дольше. Лейкин и так каждый рассказ растягивает на несколько номеров — и «воздуха» напускают, и рисунки вставляет.

Читатели ругаются, но покупают, зато издатель доволен. Ну и мы немножко.

Так что, все при деле — девчонки пишут, расширяют мои наброски, дополняют. А еще задают странные вопросы, сбивая с мысли.

— Ваня, а как ты думаешь — почему кум тащил судака не своей законной супруге, а куме? — поинтересовалась Леночка.

Это что, какой-то намек?

— Наверное, потому что кума умеет варить рыбный суп лучше, нежели законная супруга, — предположил я.

Барышни посмотрели на меня с недоумение, углубились в работу. Но ненадолго.

— Хорошо, что мы о судаках вспомнили, — заявила Анька. — Не забыть бы с собой с десяток взять.

— Аня, куда тебе десяток? — попытался сопротивляться я, но кто меня станет слушать?

— Судаков возьмем, а еще дядька Степан хряка колол — нужно хотя с десяток фунтов взять, засолить. За его салом из Миргорода приезжают, там нет такого. Но мне продаст.

Я только махнул рукой. Вези.

— Ваня, не возражаешь, если прощание с классом в твоем доме устрою?

Разумеется буду против. Набежит целая толпа девчонок, грязи нанесут. Убирай потом за ними и дом, и места общего пользования. Конечно, не сам стану убирать, но все равно, память-то никуда не делась.

Но напрямую отказывать нельзя, нужно какое-то обоснование.

— А зачем тебе какое-то прощание с классом? — поинтересовался я. — Ты с ними и знакома-то всего месяца три. Неужели успела привязаться?

— Ваня, это не Аня к одноклассницам привязалась, а они к ней, — вступилась за младшую старшая барышня. — Хотят ее торжественно проводить, поплакать, песен попеть. Потом они станут друг другу письма писать, о жизни рассказывать.

Письма писать? У Аньки и так переписка огроменная. Мне пишет лишь матушка (один раз в две недели, она же посылает приветы от батюшки и от деда), вот и все. А названная сестренка переписывается с княжной Геловани (думал, что девчонки после расставания обменяются парочкой писем, так ведь нет), с издателем ( Лейкин обязательно напишет хотя бы раз в неделю), с профессором Бородиным (с ним-то о чем переписываться?), а еще — с Ольгой Николаевной Чернавской. С матушкой Анька обменивается письмами часто, причем, каждая исписывает по две, а то и по три страницы! О чем там писать-то? Мелкая еще и меня пинает — а ты письмо матушке написал? Вот, пишу: «У меня все хорошо, служба идет нормально. Погода в Череповце то пасмурная, то дождливая, но снег еще не выпал».

Ежели Леночка вступается, скорее всего, у девчонок уже все решено.

— И куда мы весь класс рассадим? — хмуро спросил я.

— Так за стол же, — с недоумением ответила Анька, а для эффекта еще и постучала по столешнице.

— Весь класс⁈ Девчонки на головах сидеть станут?

— Ваня, так шестой класс и всего-то семь человек, —улыбнулась Лена. — Было восемь, но одна барышня ушла, а теперь и Аня уйдет, шесть останется.

— А почему так мало? — пришел я в недоумение. — Я думал, в классе человек двадцать учится.

Нет, на самом-то деле я думал, что человек тридцать, потом вспомнил, что в гимназиях народу поменьше, нежели в наших школах. Я в Мариинку заходил, но там девчонки в коридоре толклись, а сколько штук — не считал. Но класс, где семь барышень? Лафа учителям. Мне бы классы по семь человек — а хоть бы по десять-двенадцать, они бы отличниками были. Я бы до каждого достучался. А когда тридцать с лишним, то треть урока на поддержание дисциплины тратишь.

— Ваня, а в твоем классе двадцать было? — удивилась Леночка.

Ну да, вспомню я — сколько человек училось вместе с Иваном Чернавским в Новгородской гимназии, но бойко ляпнул:

— Двадцать и было.

— Так ваш класс, скорее всего, вместе с параллельным слили, — предположила учительница. — И учился ты в губернском городе, там и учеников побольше. А у нас, ты не забывай, уезд. Набирают в первый класс двадцать пять — тридцать девочек, потом, потихонечку, отсеиваются. Кто-то экзамены не сдаст, кто-то в Череповец приехать не сможет — к нам же из других городов едут, а у кого-то родители заплатить не могут. Классу к пятому, дай бог, гимназисток семь-восемь и остается. Обычно, они до седьмого и добираются, ежели, кто-то замуж скоропалительно не выскочит.

— Ты как-то на педсовете была по поводу какой-то барышни, — вспомнил вдруг я. — Не она ли замуж выскочила?

— Ну да, Лиза Прокофьева, — кивнула Лена. — Землячка моя — из Белозерска. Не из самого города, из уезда. На той неделе замуж вышла.

— Скоропалительно, — хмыкнул я. — Не иначе, срок уже приличный был?

Лена только смущенно пожала плечами, а Анька хмыкнула:

— Педсовет и собирали из-за того, что ее из гимназии исключали. У нее срок уже месяцев пять, если не шесть. Под венец пришлось с пузом идти.

— Аня! — одернула старшая младшую подружку. — Я тебе сколько раз говорила? Ты же на акушерку собираешься учиться. Что ты своим пациенткам говорить станешь?

— Лен, прости, вырвалось, — вздохнула Анька. — Забыла, что нужно говорить — в интересном положении.

— Подожди-ка, — заинтересовался я. — Допустим, барышня в интересном положении и что, ей уже крест на гимназии надо ставить? А как же аттестат?

— Ваня, какой аттестат, если замуж вышла? — с удивлением посмотрела на меня невеста, а вместе с ней и Анька. Дескать — какая учеба, если с животом?

На моей памяти ученицы старших классов замуж не выходили, но одна беременная девушка как-то была. Правда, не шестнадцать ей, как нынешней шестикласснице, а восемнадцать. И, ничего, и ЕГЭ сдавала, и аттестат получила. Надеюсь, и в жизни у нее все хорошо будет.

— От меня что-то нужно, кроме согласия? — поинтересовался я. Спохватился: — Надеюсь, ты девчонок водкой или вином поить не станешь?

— Даже шампанским поить не стану, — пообещала Аня. — Все будет чинно и благородно.

— А они сами бутылочку не прихватят? Втихаря, а потом по глоточку в сенях, да куролесить начнут.

— Ваня, да ты что? Какие бутылочки? — возмутилась Лена. — Им,если дома и наливают, то по большим праздникам и, по чуть-чуть. Не положено барышням даже шампанское, пока семнадцати лет нет.

— А я чё? Это я так…

Ага, дома не наливают, но кто их знает?

Анька, между тем, уже развивала свою идею.

— Закусок мы наготовим, пирожных и конфет купим. Они же не есть придут, а чаю попить. Самовар большой — хватит, на всякий случай еще твой кабинетный задействуем. Скамейку из сеней занесем, если стульев и табуретов не хватит. А стол, если этого не хватит, из моей комнаты вытащим.

— Главное, чтобы в мой стол не лезли. Деньги — шут с ним, но там у меня револьвер.

— Ваня, ты о наших гимназистках думаешь, словно они пьяницы какие, или разбойники, — обиделась Леночка. — Шестиклассницы — мои ученицы. Всего на два года младше, можно сказать, что я вместе с ними училась. Все наши девочки очень воспитанные.

— Если твои девчонки хотя бы вполовину на Аньку похожи — так они все разбойницы, — отшутился я, но подумал — что девочки-то воспитанные, но револьвер пока в служебный кабинет унесу, от греха подальше.

Нет, у меня профессиональная деформация родом из той реальности. Ежели подростки где-то собираются, то без присмотра взрослых обязательно случится какая-нибудь бяка. Напьются, подерутся. Или и то, и это. А девчонки пакостницы не меньше, нежели мальчишки. Коли драться начнут — это опаснее, нежели драка парней. Парней-то хотя бы просчитать можно, разнять, а что выкинет барышня — никто не знает. Мальчишек и разнять можно, а вот дерущихся девчонок я не рискну разнимать. Чревато.

— Девочки у нас воспитанные, но кабинет Вани я запру, — заявила Аня. — Им же интересно — как писатель живет? Захотят на твой письменный стол посмотреть, на твои книги.

В свое время Анька давала гимназисткам переписывать мои рукописи, так они теперь знают, кто скрывается под псевдонимами Максимов и Артамонов. Мои соавторши пока свое участие в публикациях не засветили, так уже хорошо. Но они у меня до сих пор считают, что автор-то я, а они так, технические работники, поэтому на лавры модного писателя не претендуют и удивляются — отчего я не желаю славы?

— Когда ты свою отвальную собираешься проводить? — поинтересовался я.

— Почему отвальную? — не поняла Аня. — Я же сказала — что ни вина, ни даже шампанского не будет.

Ишь, а я-то думал, что термин этот здесь неизвестен. Точно же — есть такой обычай. «Привальная» чарка при приезде, «отвальная» — при отъезде. В моем мире «отвальная» бывает при уходе в армию.

— Отвальная — это так, образно, — выкрутился я. — Да и выговаривать долго — мол, чаепитие по поводу убытия Анны Сизневой из гимназии.

— Завтра и проведу. Чего тянуть-то?

— Так если все решено, чего ты меня спрашивала? — усмехнулся я.

— Ваня, я же не сомневалась, что ты согласишься. Тем более — ты сам виноват. Сам мне сто раз говорил, что я коза. Вот, оправдываю.

— Манька себя приличней ведет, — покачал я головой. — Она своих подружек в гости не водит.

— Она в гимназии не училась, — заулыбалась Леночка.

Нет, надо было Маньку учиться отправить, вместо Аньки. Интересно, разницу бы заметили?

Пусть Анька готовится, гостей принимает, у меня служба. Тем более, что выпала самая поганая работа — отчеты! Его Превосходительство приказал — дескать, если следователь уедет в Санкт-Петербург, то неизвестно, когда его обратно ждать, а отчеты следует подготовить заранее. А отчетов мне сдавать две штуки. Один — как судебному следователю по особо важным делам, второй — как исполняющему некоторые обязанности прокурора. Во второй, кстати, приказано внести любые мои беседы или консультации с посетителями, будь это вне кабинета.

И чтобы мне в течение года свой собственный реестр не вести? Сейчас бы горя не знал. Вроде бы, все помню, но некоторые формулировки уже подзабыл.

С теми делами, с которыми я работал как следователь, проблемы нет — все они в канцелярии, пришел, открыл журнал и переписал заголовки.

С отчетом «исполняющего обязанности" сложнее. Нет, вроде бы, всю свою 'клиентуру» помню, другое дело — как мне правильно все сформулировать? Например, появление мещанки Прыгуновой? Напишу — жалоба Софьи Ильиничны Прыгуновой на мещанку Чистову, которая в приступе ревности нанесла ей побои и причинила материальный ущерб. И. о. прокурора рекомендовал обратиться к доктору, за освидетельствованием, а потом — к мировому судье.

Про Никиту-Кожемяку что написать? Там у нас вообще уголовного дела не вырисовалось. Приказчик жалобу подавать не стал, а Кожемяку, который на самом-то деле Коврижных, я отпустил.

Значит — запишу, что ко мне обращался мещанин города Череповца Коврижных Никита, с жалобой на недобросовестность череповецких купцов и приказчиков. Результатом жалобы стала проверка, учиненная лавочникам со стороны полицейского управления, в ходе которой были изъяты неправильные гири.

Что с этим хрюнделем делать, с которого друзья сапоги сняли? Должна же какая-то польза быть от того факта, что я проснулся и отвел засранца в полицию. Не отвел бы — так он, паразит, может бы и простыл, и не смог ремонтировать судовой котел.

Пишем: и.о. прокурора указал сотрудникам полиции… Нет, слово сотрудники пока не используется. Значит — указал череповецким городовым на необходимость принятия мер в отношении пьяного мещанина, который своими выкриками нарушал общественный порядок и мешал спать честным городским обывателям, а также их домашней живности, включая коз и кошек.

Уже хорошо. Видно, что исполняющий обязанности прокурора что-то делает.

Но все равно, надо бы еще что-то вписать. Рыжего гимназиста в отчете упоминать не стану. Мы с парнем беседовали приватно, значит, приватно.

О, а про Пашку Михайлова-то забыл. Он же пришел, когда дело по факту смерти его жены уже было передано в суд. Значит — явился не к следователю, а к прокурору. Впишу — была проведена беседа с сыном мещанки Михайловой, подозреваемой в убийстве своей невестки. Рекомендовано на заседании суда говорить правду.

Что-то еще было, точно помню, что фигня, но какая фигня — не упомню. Вроде, кто-то кого-то обозвал? Наверное, в учетном журнале есть, посмотрю.

Пожалуй, что и хватит. Положа руку на сердце могу сказать, что та десятка, которую мне доплачивают за исполнение обязанностей (некоторых!) прокурора — это даже и много. Но не отказываться же?