Горящий призрак без имени — антология ужасов

Глава 31. Спуск туда, где воды молчат

Мои ноги коснулись земли первыми, затем с лестницы спрыгнула Мидо. Мы молча огляделись.

Теперь мы стояли в огромной словно бы подземной пещере, потолок которой терялся в полумраке. Её узкие стены повторяли форму гроба, но уходили куда-то вперёд в темноту. И здесь была не кромешная тьма, как мне показалось.

Постепенно наши глаза привыкли, и мы заметили, что на стенах плясал мягкий зеленоватый свет. Судя по всему, его источником были странные на вид и влажные на ощупь водоросли, покрывавшие собой все стены. Когда я провёл по ним пальцами, они сжались, будто живые и недовольные моим вмешательством.

— Где это мы? — спросил я.

— Не знаю, какие-то копи, по крайней мере, их выверенная прямоугольная форма указывает на искусственное происхождение.

— По мне так они просто повторяют форму гроба.

— Их форма бесспорно как-то связана с ним.

Ориентируясь при помощи этих водорослей, мы двинулись вперёд.

Пещера будто бы шла под наклоном вниз. И чем дальше мы спускались, тем больше она казалась не просто пещерой, а чем-то другим. По краям от стен начали появляться колонны, высеченные с ужасающей детализацией. По форме они напоминали голые человеческие тела, но было в них что-то чужеядное.

Стены расширялись, превращаясь в просторные галереи, и арки над нашими головами были украшены барельефами, сюжеты которых я не желал рассматривать слишком подробно. Один лишь их чудовищный вид, действовал на меня угнетающе.

Мыслями я постоянно возвращался к Нарине, которая осталась ждать на кухне — это помогало.

Мидо и я брели как во сне, потеряв счёт времени. Когда я уже начал бояться, что мы никогда не выйдем отсюда, стены пещеры вдруг расступились, и перед нами внезапно открылось море.

Оно заполняло собой всё подземное пространство, и было столь огромным, что его границы уходили в бесконечность. И хотя в слабом зелёном свете мы не могли полностью его обозреть, почему-то сразу поняли, что перед нами не крохотное озеро, а нечто много большее и глубокое.

Поверхность воды была чёрной, как нефть и гладкой, словно зеркало. Где-то на многие километры выше над водой нависали сталактиты, огромные, словно клыки чудовища, застывшего в вечном зевке. Рассмотреть их мы могли лишь благодаря тем же водорослям, что опутывали их острые перевёрнутые шпили.

От размеров этого моря меня едва не вывернуло наизнанку. Оно было слишком большим и невероятным, чтобы существовать.

Мы стояли на берегу, чувствуя, как холодный воздух касается нашей кожи. Где-то вдалеке, в темноте, вдруг раздался тихий плеск, словно что-то гигантское нарушило мёртвую гладь воды. От этого моё сердце застучало с такой силой, что я ощутил пульс в висках.

Мы определённо были здесь не одни.

— Что бы это ни было, — прошептала мне на ухо Мидо, — думаю не стоит привлекать его внимание и тревожить водную гладь.

— Понял, тоже об этом подумал.

Мы с ней стали шагать по каменному молу, который под углом опускался в воду. Его поверхность была влажной и слегка скользкой, от ледяных приливов. Куда мы идём — мы и сами не знали. Весь этот пейзаж — стены пещеры, застывшие сталактиты, тёмная вода — давно уже казался мне нарочито театральным, как кошмар, созданный специально для нас двоих.

От мола выступала деревянная пристань. Её обглоданные временем доски тоже окутывали водоросли. Она казалась слишком старой, чтобы ещё стоять, но видимо была простроена из особого материала.

Первой на неё ступила Мидо, я за ней. Сваи пристани шатались в ритме невидимых течений, и я невольно испугался, что она может рухнуть от любого неаккуратного шага. Доски под ногами поскрипывали, словно сопротивляясь. Ветер с моря обдал нас запахом солёного тлена и чего-то более древнего, неприятного, как будто под водой разлагались тела миллионов невиданных существ.

Постепенно на другом конце пристани стал вырисовываться некий силуэт. Сначала он был просто тенью, напоминавшей гору, но вскоре я разглядел его контуры — это был циклопических размеров храм.

Заметив его, мы с Мидо одновременно остановились, задрав головы в изумлении. Этот храм не выглядел так, словно его построили живые существа, его структура была намного органичнее, будто он просто вырос из камня планеты. Рельефы, покрывавшие его поверхность, выглядели стёртыми временем, но всё равно угадывались: существа, которых я не мог назвать, сцены, которые мне не хотелось понимать.

В некоторых местах поверхность храма походила на кожу, влажную, покрытую сетью тонких прожилок, которые могли быть венами или просто водорослями.

— Тебе страшно? — спросила Мидо.

— Да, приятного тут мало.

— Мало походит на прогулку по парку, хах?

— В любом случае мы с тобой зашли слишком далеко, чтобы поворачивать.

— К тому же нам всё ещё предстоит найти крышку, чтобы прекратить этот кошмар.

Чем ближе мы подходили к подножию храма, тем сильнее он нависал над ними, — он давил, как если бы его существование было весом, который мы ощущали на своих плечах. Стены храма поднимались так высоко, что терялись в темноте, и нигде не было окон, лишь в центре находились колоссальных размеров приоткрытые ворота. А перед этими воротами громоздился гранитный блок высотой не меньше двух метров, на котором были высечены иероглифы на неизвестном языке.

Мы остановились перед ним и долго рассматривали эти надписи. Как вдруг Мидо сказала, что понимает этот текст. Это было что-то вроде стихотворения с предупреждением. Она зачитала его вслух:

Там, где воды молчат, как застывшая сталь,

Подземелий тенистых сырая кровать,

Русалка уснула, не мертва, но в плену,

Сквозь сны чёрным зовом пестует волну.

Не буди её, странник, не тронь тишину,

Её вздох пробудит роковую волну.

Сквозь века спит она, но мечтает одно —

Вырвать душу твою, поглотить как вино.

Берегись, не шагай в этот храм под землёй,

Где русалочьи сны, где не помнят покой.

— Намёк недвусмысленный, — произнёс я.

— Не волнуйся, — отмахнулась Мидо. — Просто не будем её беспокоить и всё, также как эту воду вокруг.

Слушая дыхание друг друга, мы вошли в центральный зал храма. Его величественные каменные своды были настолько высокими, что едва просматривались в вышине. Пол был вымощен массивными восьмиугольными плитами, гладкими, словно чьи-то ноги шлифовали их веками. По сторонам выстроились монументальные столы и тумбы, такие высокие, что казалось, они смотрели на нас, как древние стражи. Полки, изогнутые и чёрные, тянулись вдоль стен, словно щупальца, вцепившиеся в каменные глыбы. Они были заставлены рядами фолиантов таких непомерных размеров, что с лёгкостью переломили бы мне позвоночник, свались они оттуда. И повсюду, куда бы ни падал наш взгляд, каменные стены, словно старческие вены, покрывали затейливые узоры водорослей, мерцающие тусклым зелёным светом.

Людей или других живых существ по-прежнему не было. Мы с Мидо не знали, что лучше, — наконец встретить их, или не встречать вовсе. Мы просто шли по исполинским коридорам храма, а они почти незаметно углублялись в незримый омут времён. Постепенно потолки становились ниже, стены ужимались и затем вывели нас к чему-то ещё более ужасающему.

Я уже слышал его зов с глубины.

В центре комнаты, — куда мы вышли, — зиял отделанный мозаичной плиткой огромный бассейн. Вода в нём, если это вообще была вода, выглядела неподвижной, как чёрный стеклянный глаз.

Наши с Мидо взгляды уткнулись в мост. Узкий, словно лезвие ножа, он пересекал бассейн, уводя к постаменту, стоявшему прямо над его мрачной бездной. На постаменте лежало уже знакомое нам тело девушки в красном платье. Бледное лицо, плечи и шея будто вырезаны из холодного мрамора.

Жильцы четырёхэтажного дома стояли здесь же. Они окружили бассейн, выстроившись на его тонких бортиках вдоль округлых стен комнаты. Больше не люди, но тени, неподвижные, замёрзшие в жутковатых позах, они все смотрели на неё. Среди них я не нашёл лишь той девочки с золотыми кудрями, — её просто нигде не было.

Лица жильцов были пустыми, словно кто-то стёр все эмоции, оставив только оболочки.

Но ужаснее всего было их пение.

Именно оно было тем жутким зовом, что я слышал на подходе сюда. Низкое, глубокое, гудящее, оно заполняло зал, сливаясь с эхом и создавая впечатление, будто поёт сам храм. Они пели на языке, которого я не знал, но который до ужаса хотел забыть. Мидо несомненно понимала смысл их песни, но старалась не обращать на него внимание. Никто из жильцов не смотрел на нас.

Светящиеся водоросли на стенах пришли в движение, словно только этого и ждали. Они сменили цвет с мягко-зеленоватого на тревожно кроваво-красный. Казалось, храм дышал, пробуждаясь, как зверь, почуявший добычу.

За постаментом тянулся ещё один мост, а на его конце у противоположной стены — стояла та самая крышка гроба.

— Так вот куда эти черти её упёрли, — процедила Мидо.

— Выглядит как ловушка.

— Определённо, но другого пути нет.

— Мы могли бы растолкать жильцов и пройти по краю.

— Думаю они будут сопротивляться, а у нас даже снега нет.

— Тогда давай сделаем то что должны, постаравшись не тревожить сон этой девушки.

Я ступил на мост первым, держась за верёвочные перила. Перекладины под ногами скрипели, издавая звук, напоминающий треск костей. Чем ближе мы подходили к гробу, тем больше чувствовали напряжение, густое, как будто сам воздух сжимал нас со всех сторон. И тем отчётливее становилось пение.

Вскоре я оказался достаточно близко, чтобы ощутить настолько на самом деле огромна эта девушка. В ней было не меньше трёх метров, это уже точно. И я осознал, что впервые смотрю на неё с настолько близкого расстояния. Я заметил, что у платья есть узор в виде неведомых цветов, что бледные плечи усыпает множество родинок или своеобразных веснушек. Короткие пшеничные волосы имеют каштановый оттенок ближе к корням. А её запах был смесью морского бриза и гниющих в большом количестве фруктов.

И теперь нам было необходимо подойти вплотную к ней, аккуратно обойти и забрать крышку с той стороны. Однако я не мог сделать дальше и шагу, продолжая глазеть на неё. Я понял, что уже несколько минут обливаюсь холодным потом, не в силах унять нервную дрожь в теле. И стоявшая у меня за спиной Мидо похоже чувствовала себя точно так же.

В следующий миг я уловил слабое дуновение затхлого воздуха, как если бы кто-то выдохнул прямо на меня. Я осознавал, что этот поток воздуха может означать.

Я снова посмотрел на лицо девушки. Её глаза были открыты и смотрели на меня. Взгляд был мёртвым и живым одновременно, слишком древним, чтобы я мог его рационализировать. Он прожигал меня, не оставляя от моих мыслей ничего, кроме первобытного ужаса.

Великанша провела своей громадной рукой по моему лицу, словно пыталась понять правда ли я стою перед ней.

Она улыбнулась.

Мидо что-то кричала мне, но песнь заглушала слова.

Все мои представления о реальных вещах вдруг отступили на задний план под натиском этого взгляда. Физические ощущения обострились, а ставшее уже привычным чувство страха накрыло целиком.

Собрав в себе последние силы, я обернулся к Мидо и обнаружил, что она в панике. Мост, по которому мы шли — обрушился в воду, отступать было некуда. Более того из-под тёмной водной глади на нас взирали такие же неживые глаза трёхметровых людей, окруживших постамент.

Когда же я вновь посмотрел на девушку, то она уже сидела на постаменте, возвышаясь надо мной на добрый метр. Затем она сделала то, чего я никак не ожидал.

Девушка внезапно порвала платье у себя на груди, и мы с Мидо увидели чёрную воронку на месте её сердца. Мы схватились за руки, словно это могло помочь в этой ситуации. Глаза отказывались смотреть куда-либо кроме этой воронки. Тьма в ней клубилась, как бесконечный, пульсирующий океан.

И в этой тьме я увидел туманные спирали галактик, мёртвые планеты, руины древних храмов, возвышающихся в холодной пустоте. На краткий миг мы оба видели, как кто-то или что-то, запредельное нашему пониманию, бродило среди этих древних развалин.

Свет космической сингулярности вытягивался из воронки, застилал нас с головой, усиливая все человеческие чувства. Но в тоже время я больше не ощущал в себе человека, теперь я лишь бесконечно малая часть этой вселенной.

Наши с Мидо сознания будто объединялись, и мы оба без слов понимали, что девушка не собирается просто убивать нас. Она хотела превратить нас в своих «свидетелей», способных видеть то, что обычный человек постичь не в силах. Точно так же, как она научила Мидо всем человеческим языкам — она покажет нам всю вселенную.

С жильцами дома у неё этого не вышло. Их сознание полностью растворилось в космической пустоте. Но с нами получится.

Я вытянул руку, пытаясь схватиться за что-то, но моих пальцев больше не было. Они растворились, разлетелись пылью, унесённой потоком материи. Охватывавший меня до того страх наконец стал невыносимым и я попытался закричать, но губы, язык, само горло — всё исчезало. Наши с Мидо тела теряли форму, плавились под взглядом и касанием русалки, будто воск, брошенный в огонь. Кости ломались, рассыпаясь на звёздную пыль, плоть текла ручьями сверкающего света, смешиваясь с хороводом дрейфующих обломков древних миров.

Мимо нас проносились осколки погибших планет, их разорванные континенты были украшены руинами несметных цивилизаций, чьи секреты остались навсегда погребены в ледяной пустоте. Мы видели обломки храмов с нечеловеческой архитектурой. Их стены покрывали узоры и руны, что резали взор, разворачиваясь и изгибаясь в невозможных формах.

Проносясь над пустынной поверхностью, я видел чьи-то высохшие черепа, неведомо как сохранившиеся за миллионы лет. И черепа эти выглядели столь чуждо нашим представлениям, что один только их вид сводил разум к безумию.

Несмотря на наши сопротивления, — мы становились частью этой звёздной материи. Я буквально ощущал, как сливался с вихрем света и энергии. Моё сознание, — если его ещё можно было так назвать, — окончательно утратило связь с телом. Вместо моей привычной человеческой формы возникла переливающаяся масса, подобная живой туманности. Внутри неё — зарождалась новая сущность. Не просто я или Мидо, но часть чего-то единого, где сплелись бы наши умы, став частью чего-то вселенского и одновременно чуждого всему живому.

Спустя долгие годы, промелькнувшие будто секунды, наше общее сознание вспыхнуло новым светом. Оно нашлось где-то невозможно далеко от нашей родной Земли. Возможно, её к моменту нашего появления уже и вовсе не было. Люди прожили миллионы лет, достигнув всех вероятных высот, но в конце концов планета исчезла.

А мы с Мидо теперь обитали на гигантской чёрной планете, чьи горы были высечены из материала темнее самой ночи. Зловещий свет красного солнца ниспадал с неба, где в противоестественном порядке двигались огромные механизмы, вращающиеся вокруг гигантского колеса.

Это пожирающее звёзды колесо и есть воронка на груди русалки — это мы с Мидо знали наверняка.

По горизонту тянулись бескрайние города, чьи шпили уходили за пределы видимого, а улицы кишели скользящими тенями, беззвучно передвигающимися в хаотическом ритме.

Мы были одной из таких теней.

Неизвестным образом я и Мидо стали новым существом, и теперь это существо не просто видело окружающий мир — оно постигало его.

Оно знало, что окружавшие его тени, как и он сам, являются остатками некогда живших во вселенной организмов, ныне поглощённых пожирающей звёзды русалкой. В нашем общем сознании звучали безумные хоры, и мы присоединились к ним.

Знания, ужасные и древние, проникали в нашу сущность. Тайны жизни и смерти, причудливые схемы искажённого времени и места, вселенские циклы рождения и уничтожения раскрывались перед нами. Мы знали, что этот бездушный механизм, — который был чем-то вроде бесконечного двигателя у неё в груди, — являлся лишь малой частью чего-то гораздо более чудовищного.

Наш разум должен был рассыпаться от такого ужаса, но мы уже не были людьми. Теперь мы были частью космоса, порождениями тьмы.

И в этом хаосе, в этом бесконечном ужасе мы нашли странную, болезненную гармонию.