Сукины дети 6. Жмурки 2

Глава 8

Мысль ещё додумывалась, дозревала в голове, но я уже вскочил, вытянул руку, отбросил Машу обратно за прилавок — надеюсь, она не слишком ушиблась; пинком перевернул стол, схватил за ножку ближайший стул, замахнулся…

И замер в нелепой позе, не зная, что делать дальше.

Стол в качестве баррикады — курам на смех, его прошьёт даже мелкашка.

Я со своим стулом — аналогично.

Ну брошу я его в голову Ахмеду, а тот в ответ пустит очередь из калаша…

— Сашхен, ты что, совсем сдурел?

Машу я не видел. Но раз злится — значит, обошлось без травм.

— Сиди, где сидишь, — рявкнул я. — Не высовывайся.

Рамзес встал рядом, толкнув меня в бедро, опустил тяжелую голову и зарычал.

Ахмед вышел вперёд.

Снял с плеча автомат, показал его, держа в вытянутой руке, а затем осторожно опустил на стол. И убрал руку.

Я моргнул.

Рамзес шумно фыркнул, переступив с лапы на лапу. Видать, тоже удивился.

Может, он меня не узнал? Может, я перепутал, и это вовсе не Седьмой Ахмед?..

— Ну здравствуй, Стрелец.

Узнал. А ещё откуда-то ему известно моё армейское прозвище, которым пользовались только ребята нашей группы…

— Здравствуй, Седьмой Ахмед.

Эти простые, своеобычные слова разрядили обстановку. Они как бы давали понять: вот прямо сейчас, сию минуту, убивать никто не хочет.

А значит, можно и поговорить.

Опустив бесполезный стул, я перевернул стол и поставил его на место. Пластиковая столешница успела треснуть.

— Выходить уже можно? — из-за прилавка высунула голову Маша.

Красная куртка спереди потемнела — когда я швырнул её, поднос упал сверху, заливая девочку чаем и сметаной…

— Я тебе помогу, — неожиданно сказала девушка с красивой кожей. Бросив взгляд на Ахмеда, она проскользнула между мной и Рамзесом к прилавку и склонилась над Машей.

Очень смелый поступок.

Пройти в каких-то десяти сантиметрах от крупного пса и его внушающих инстинктивный ужас зубов…

Пацан молча и независимо устроился у самой двери, пододвинув к ней стул и положив автомат на колени.

Своими действиями он как-бы давал понять: автомат не для вас, ребята. Он для тех, кто снаружи.

Ахмед медленно, держа на виду руки, подошел к моему столу.

— Поговорим? — спросил он хрипло.

— Давай.

Я вдруг почувствовал дикую усталость.

Не физическую. Просто мозг словно защемили громадной прищепкой.

Нервное напряжение. Отвык всё время находиться «на щелчке».

Неожиданное появление старого врага включило спящие рефлексы, выбросило организм на другой уровень готовности. И когда это напряжение не нашло выхода — я начал сдуваться.

Сзади, за спиной, тихо звякала посуда, негромко переговаривались женские голоса, потом вновь зашумел чайник…

Ногой пододвинув стул, я опустился на него и положил руки на стол.

Ахмед поступил также.

Его калаш, воронёный, отливающий свежей смазкой, лежал на соседнем столике — рукой не дотянуться. Но если сделать рывок…

Словно читая мои мысли, Рамзес грузно переместился на полметра левее.

Ну вот. Теперь до автомата не дотянуться, если не хочешь оказаться без руки…

— Я хочу, чтобы ты мне доверял, Стрелец, — проговорил Ахмед.

Я невольно улыбнулся.

Самый хитроумный террорист современности.

Человек, на которого охотились Моссад, ГРУ, другие разведки различных мировых держав — каждая из них искренне убеждена в том, что ей удалось отправить его на тот свет.

— Тогда скажи, почему тебя зовут Седьмой Ахмед?

Он тоже улыбнулся. А потом сказал, прищурив глаза и раздувая крылья хищного носа:

— Спроси меня об этом семь раз.

Я кивнул. Что ж, каков вопрос, таков и ответ.

— И что ты делаешь здесь, в Любани?

— Пытаюсь выжить, — он слегка пожал плечами.

Ахмед изменился.

Я помнил его сухощавым, с горящим взором, с носом, делящим мир на две части — на тот свет, и на этот.

Голову он тогда брил, оставляя бороду по законам шариата.

Теперь всё было наоборот: чёрные, чуть волнистые волосы зачёсаны назад, в них мелькают седые нити, но не портят, а придают особого шарма.

Лицо чистое, ни бороды, ни усов… Какое-то даже интеллигентное, с налётом хорошего образования.

Щеки уже не такие впалые, как раньше, под толстым вязаным свитером угадывается небольшой животик.

— Ты залёг на дно, — сказал я, снова и снова исследуя его внешность взглядом — настойчиво, даже, я бы сказал, невоспитанно. — После нашей встречи в том клубе, ты решил уехать из Питера, осел в Любани — хороший выбор, я бы ни за что не стал здесь искать. Встретил женщину, — глазами я указал себе за спину, за прилавок. — И уже успокоился, остепенился… Но тут случилось… — я чуть пошевелил пальцами, не отрывая ладони от стола. — Вот это.

— Ты почти угадал, Стрелец, — взгляд его был спокойным и чуть насмешливым. — Но я не залёг не дно. Я обрёл мир, — он сделал паузу.

К столику подошла девушка с кошачьими глазами, поставила поднос, сняла с него чай в подстаканниках, вазочку с кусковым сахаром, тарелку с блинами…

Я понял, о чём он говорит.

То, как Ахмед смотрел на девушку. Да и не на девушку вовсе. На женщину — лет сорока, при внимательном взгляде. Короткие лучики морщинок в уголках глаз, крепкие натруженные руки… Она выглядела моложе из-за субтильного телосложения и короткой стрижки.

Улыбнувшись Ахмеду, женщина удалилась.

Тот подвинул к себе подстаканник, сделал глоток обжигающего чая… Я сглотнул.

Признаться, не чаю мне сейчас хотелось. После всех треволнений, после стрельбы, после гри-гри…

А термос я, как всегда, забыл дома.

— Я обрёл мир благодаря тебе, Стрелец. И я за это благодарен. Всё хотел вернуться в город, отыскать тебя — чтобы отплатить. Но случилось так, что это ты нашел меня. Опять. Судьба, судьба. След скорпиона на песке…

Челюсть у меня не отвисла, лишь потому что я крепко сжал зубы, до хруста, до судорог в мышцах.

Чего угодно я ожидал от Седьмого Ахмеда. Предложения перемирия — в свете сложившихся обстоятельств; предложения просто разойтись в стороны — ты меня не видел, и я тебя не видел…

— Но причём тут я? — глупый вопрос, совершенно непрофессиональный.

Но иногда стоит перестать быть профессионалом и побыть просто человеком — вот как сейчас Седьмой Ахмед.

И убедили меня вовсе не его слова — он артист, может сыграть что угодно. Убедил взгляд, который он бросил на свою женщину. Ахмед думал, что я не вижу, и позволил себе проявить чувства.

— Та встреча в Питере перевернула мою жизнь, — повторил Ахмед.

— Но ты же работал на…

— Я думал, что меня нанял самый обычный террорист, — иронично, да? Слышать этот термин из уст Ахмеда. — Что мы немножко попугаем богатенькую публику, та тряхнет мошной… Ну, ты понимаешь, — во время паузы он вновь отхлебнул чаю. Я сделал то же самое: надо было промочить горло. — Но когда я понял, что там происходит на самом деле, — замолчав, Ахмед сжал губы в тонкую линию. Я тоже молчал. Рамзес шумно чесался рядом. Маша что-то взахлёб рассказывала подружке Ахмеда. — Религия — это чушь, — неожиданно сказал он. — Долгое время я верил, что Он — тычок пальцем в потолок — смотрит на нас с высокого неба. Смотрит, оценивает. Помогает или наказывает. Я читал Книгу и думал, что поступаю правильно. Но то, что тот колдун делал с людьми… Он обращался с ними как с пешками, как с бездушными предметами. И Он — ещё один тычок в потолок — ничего не сделал. Не остановил, не прекратил. Прекратили обычные люди — ты и твои друзья. Я знаю, я говорил с Хафизуллой. И вдруг, неожиданно, я понял: даже если Он есть, даже если Он смотрит — ему всё равно. Все наши битвы за то, что кто-то обращается к Богу на одном языке, а кто-то — на другом, не стоят и пустой скорлупы ореха.

— Ты стал неверующим, Ахмед? — едва разжимая губы, спросил я.

Спорить о Боге с религиозным фанатиком и террористом — так себе занятие. Но что ещё остаётся?

— Скорее, я ПЕРЕСМОТРЕЛ своё к Нему отношение, — спокойно ответил мой собеседник. — И потому ушел.

Я кивнул.

Бросив своих, Ахмеду пришлось скрываться не только от разведок.

— Я подумал, что стоит просто пожить и посмотреть, как оно сложится, — добавил он.

— А тут — мертвецы, — уголок рта непроизвольно дёрнулся. — И пожить «просто» — не получилось.

— Ты знаешь, что происходит, — он не спрашивал. — И я буду благодарен, если ты, Стрелец, расскажешь хотя бы часть.

— Не называй меня так, — попросил я. — Стрелец умер год назад — как раз во время того дела, с Лавеем.

— Значит, мы оба теперь мертвы, — кивнул Ахмед.

Ты даже не представляешь, насколько прав, — вслух я этого не сказал. Опять же, в свете того, что здесь творится — вряд ли это поможет укреплению нашей дружбы.

— Я не могу рассказать тебе всего, — я отпил ещё глоток чаю. Остывшего. — Просто времени не хватит.

— Но ты же… — начал Ахмед.

— Сашхен, дай им доступ к супернету.

Я не слышал, как она подошла.

Теперь девочка стояла рядом, положив руку мне на плечо, но смотрела на мальчишку у двери. Было ему лет четырнадцать — самое время, как считают типы вроде Ахмеда, чтобы освоить автомат…

Впрочем, люди меняются, — одёрнул я себя. — Но не слишком. Если человек на войне — то он на войне всегда. До тех пор, пока его не убьют. Просто Ахмед воюет теперь на своей стороне.

— Хорошо, — я кивнул, а потом посмотрел на Машу. — Найдётся листок бумаги?

Та убежала к стойке и вернулась с блокнотом, с какими обычно ходят официантки.

Вырвав листок, я записал несколько колонок цифр, подвинул по столу к Ахмеду.

— Там ты найдёшь всё, что нужно, — сказал я. — Одна просьба…

— Дальше меня это не пойдёт, — Ахмед внимательно посмотрел на листок, затем достал из кармана зажигалку и поджег его, держа за уголок.

Уважуха. Там было около сотни цифр.

— Ты обязательно разберёшься, — сказала Маша. На «вы», насколько я знаю, она обращается только к Гоплиту.

Ахмед кивнул.

— Я буду стараться.

Прозвучало это абсолютно серьёзно.

Когда мы вышли из блинной, сумерки напоминали чёрный кофе без молока — такие же беспросветные и густые.

Ни фонарей, ни света в окнах — Ахмед сказал, что спусковым крючком для мертвецов послужить может что угодно: громкий стук, крики или музыка. Шум мотора. А также электрический свет — они сползались на него, как мотыльки-инвалиды…

Свет в квартирах всё же есть, — я заметил тоненькие, словно нити, желтые полосочки там и тут. — Просто люди быстро научились маскироваться: заклеили чёрной бумагой окна, законопатили щели, перестали выходить на улицу поодиночке…

Войны бывают не так уж часто. Но люди помнят, что такое ночной налёт.

Мы вышли из сумрака, — я усмехнулся, оценив меткое выражение. — Тем самым нарушив первую, а значит — Главную заповедь Библии Сверхъестественного: маглы не должны ничего знать.

Более того, они не должны даже ДОГАДЫВАТЬСЯ.

Иначе — новая инквизиция, новые костры и новые кресты вдоль дорог.

Господи.

Я остановился, Маша с Рамзесом тоже.

— Сашхен, ты что-то увидел? — спросила девочка.

— Да. В смысле, нет, ничего. Всё в порядке.

— Тогда чего стоим? — Маша нетерпеливо дёрнула меня за руку. — Идём, дядя Саша волнуется.

Улица была пуста.

Точнее, на ней не было никого живого, кроме нас.

Ахмед с семьёй остались в блинной.

Уходя, я достал из кармана мятую купюру, неудобно перед незнакомыми хозяевами. Обожрали, насвинячили…

Ахмед покачал головой:

— Убери. Я угощаю. Это моё заведение, — пояснил он. — То есть, наше. Наше с Клавой, — и он посмотрел на свою женщину. Та просто улыбнулась, на щеках появились ямочки, глаза вспыхнули живым огнём.

— То есть, вы как бы пригласили нас к себе в гости, — перевела Маша.

— Мы ж не варвары, — буркнул Ахмед. — Вламываться в чужие магазины…

— Это ты помог нам? — спросил я, когда мы собрались уходить. — Там, на перекрёстке… Это ты стрелял из винтовки?

— Он, — Ахмед кивком указал на подростка — тот за всё время так и не подал голоса.

— Спасибо, — я наклонил голову, отдавая дань уважения его талантам.

Подросток кивнул в ответ — солидно, как равному…

Вдоль тротуаров, в канавах, на скамейках и просто в лужах были мертвецы.

Слава Богу, никуда они больше не бежали, ни на кого не пытались напасть, а просто лежали — там, где их застигло разрушение заклинания.

В мёртвых глазницах замёрзла вода, на коже поблёскивали кристаллики льда…

У наших всё получилось.

Да, прибавилось работёнки городской похоронной службе.

Сейчас ночь — до утра люди носу на улицу не высунут. Но когда рассветёт, всё произошедшее предстанет в другом свете: дурным сном, наваждением, галлюцинацией.

И если б службы зачистки продолжали функционировать, всё бы так и осталось.

В новостях показали бы ролик о массовом поражении галлюциногеном — через водопровод, например. Сказали бы, что правительство принимает срочные меры по очистке водохранилищ и все бы успокоились.

Но теперь это не сработает. Мы вышли из сумрака.

В этом и состоит цель Шамана — объявить во всеуслышание, что люди не являются вершиной пищевой цепочки. Что-то он такое говорил… О том, что человек должен остаться один. В смысле — что остальных нужно уничтожить.

В этом его цель, — когда я догадался о главном, всё остальное оказалось просто, как осиновый кол. — Люди должны узнать о существовании сверхъестественного и уничтожить.

Провокация.

Шаман держит в руках дудочку и ведёт людей в новый крестовый поход…

Вдали показались фары.

Я бросил короткий взгляд на Рамзеса, но тот остался спокоен. Значит, свои.

Из нас всех, только пёс умудрился поужинать.

Клавдия навалила отдельную тарелку блинов, фаршированных мясом и грибами — для голодной собаченьки, как она выразилась.

В этом он и впрямь ничем не отличался от обыкновенного пса: если есть еда, её надо есть.

Аурус затормозил, дверь открылась, облив нас потоком желтого уютного света, на порожке возник тёмный силуэт шефа и тут же принялся распекать:

— Ну где вы ходите? Весь город объехали, а бензин вообще-то не казённый…

— Мы рады вас видеть, — перевёл его слова Гоплит. — Маша, ты не замёрзла?

Девочка помотала головой. Клавдия помогла ей почистить куртку — осталось лишь несколько жирных пятен. И сделала что-то с шапкой — та перестала сползать на глаза, и даже помпон больше не выглядел столь огромным и нелепым.

— Мы встретили друзей, — заявила девочка на весь салон. — И рассказали им, что происходит. А они нас напоили чаем.

— Любопытно, — Алекс холодно прищурился. — Для того, чтобы разгласить конфиденциальную информацию, уже достаточно получить кусочек сахару?

— Нет, — подумав, глубокомысленно изрекла Маша. — Весь сахар съел Рамзес.

— Шеф, вы не поверите, — быстро сказал я, предвосхищая новую волну упрёков.

— Расскажешь по дороге, кадет, — поспешно перебил Алекс. — К утру мы кровь из носу должны быть в Москве.

Только сейчас я заметил, что все — Гоплит, отец Прохор, и даже Валид — как-то неестественно напряжены.

— Что-то случилось?

— Володя не отвечает на звонки.

А вот это уже по-настоящему плохо.

Владимир всегда брал трубку. У него такая работа — быть на связи со всеми дознавателями. Но Совета больше нет, а значит…

— Может, он… — я попытался подыскать подходящее определение. — Ушел в отпуск? Ну, заперся в этой своей квартире, где самым большим чудом техники является радио… Или вообще уехал.

Алекс поджал губы.

— Хотелось бы в это верить, поручик.

— Но вы не верите.

— А ты?..

— Нет, — сказал я сразу. — Не верю, — а потом повернулся к Валиду. — Давай я тебя подменю.

— Да ладно, — тот дёрнул плечом. — Нормально всё. Я даже покемарить успел.

— Но ты с самого начала за рулём, и…

— Не спорьте, дети, — вмешался Алекс. — Сашхен, ты сможешь ехать в полной темноте, без фар?

Я коротко поразмыслил.

— В принципе, да.

— Тогда меняйтесь, — скомандовал шеф. — И выключи всю иллюминацию. Нам сейчас лучше не отсвечивать.

Я выжал из Ауруса всё, что мог.

Махина весила немало — бронированный корпус, спецколёса, пуленепробиваемое стекло…

Заправляться пришлось два раза, в Новгороде и ближе к Москве, под Тверью.

Всякий раз я выбирал заправку на краю города, в центр не совался — наш Аурус и так привлекал к себе внимание.

Когда я зашел в магазин, заспанный парнишка-продавец уже успел сфотать его на телефон.

Впрочем, дурные вести расходятся быстро. Думаю, в Москве о нас уже знают.

Вопреки предосторожности Алекса — ехать с выключенными фарами, и вообще, как он выразился, «не отсвечивать» — на трассе было тихо.

Вестимо, Любань и была выбрана на роль центра зомбиапокалипсиса именно из-за своей неприметности.

Это была проверка, — решил я. — Репетиция. Перед тем, как устроить нечто подобное в полном масштабе.

Неприятности начались ближе к Москве…