Сукины дети 6. Жмурки 2

Глава 17

— Здравствуй, старый друг, — говорит Алекс, когда Котов подходит на расстояние выстрела.

Стрелять шеф не собирается — не из чего, но старые привычки берут своё.

— Ты перешел на другую сторону баррикад, Сергеич, — ответствует майор.

На его лысине конденсируется туман, оседает капельками на щеках, и кажется, что по лицу майора текут слёзы.

— Так тебе только кажется, — шеф улыбается, он ведёт себя совершенно спокойно, даже расслабленно. — Мы всё ещё на одной стороне.

— Я не якшаюсь с мертвецами, — выплёвывает майор.

На меня он даже не смотрит, но я чувствую направленную в свою сторону ненависть.

— Ещё недавно тебя это не волновало, — замечает шеф. Он больше не улыбается, глаза щурятся жестко, словно через прицел.

— Ещё недавно тебе, и твоему упырю, не пришло бы в голову обрушивать метро на головы невинных граждан.

А вот это было обидно.

Особенно потому что могло быть правдой.

— Яша, что ты несёшь? — тон Алекса изменился. В нём прорезались нотки тревоги, почти паники. — Мы точно знаем: в метро никого живого не было.

Шеф, они нашли тех, кого убил Затаившийся Страх, и решили, что это мы.

Вестимо, поручик. Жаль, что так вышло.

— У меня есть доказательства, — прорычал майор. — Сорок трупов! И это только те, кого мы смогли откопать, — сжав челюсти, он задышал через нос, пытаясь подавить ярость. Я чувствовал, что Котов борется с побуждением расправиться с нами прямо здесь и сейчас. — Неужели… — начал он и запнулся. Кадык скакнул по горлу вверх-вниз. — Сергеич, неужели это того стоило, а?

— Что, Яша? Какие ещё грехи ты мне приписываешь?

— Это всё он, — палец с крепким желтоватым ногтем уставился мне в грудь. — Это он заставил тебя. Я знаю, я читал. Стригои могут зачаровать того, кто давал им кровь. Упырь укусил тебя. И теперь ты, Сергеич, подчиняешься его приказам! Вы спускались в метро для того, чтобы он мог пожрать. А потом скрыли следы преступления под обвалом…

А вот это обвинение было настолько нелепым, и так не вязалось ни с обликом, ни с характером нашего друга, что я не поверил своим ушам.

Может, это иллюзия? Наваждение, глюк, и с нами говорит кто-то другой?..

Но в глубине души я знал: это всё тот же Котов.

Шаман сделал ему внушение, это правда. Но чтобы оно работало, чтобы продержалось так долго — для этого нужна БАЗА.

Из собственных страхов и предубеждений, из рождённых подсознанием фобий…

Вероятно, майор всю жизнь боялся упырей. Но пока находился «в себе» — мог контролировать глубинное, тёмное «я», не выпуская страх на свободу.

Шаман пробил его защиту, отпустил тормоза, и фобия расцвела буйным цветом.

— Поэтому ты оставил нас подыхать? В бункере?.. — спросил Алекс, делая шаг вперёд. Котов дёрнулся, но до шефа было ещё далеко, и он промолчал. — Ты решил, что упырь меня высосет и тогда ты сможешь пристрелить моего напарника с чистой совестью.

С каждым словом Алекс делал небольшой шаг в сторону Котова. И когда до майора оставалось около двух метров, тот вытащил пистолет. Свой любимый Макаров, с которым Яша не расставался даже во сне.

— Стой, Сергеич, — Котов волновался. — Остановись, ради Бога.

— Или что?..

— Я могу тебе помочь, — сказал Котов. — Давай убьём упыря, и ты будешь свободен. Конечно, тебе придётся ответить за смерти невинных, но это будет ТВОЙ выбор. Ты больше не будешь зависеть от…

Алекс сделал ещё один шаг. Котов вскинул руку с пистолетом, придерживая её второй рукой.

Не надо, шеф!

Я понимал, что Алекс не остановится. Я даже пытался его удержать — страстно желая, чтобы тот не двигался. Но он продолжал идти, опустив руки, выставив грудь и не отрываясь глядя в глаза майора.

— Сергеич… — Котов невольно отступил.

Двигаться дальше ему не позволил танк — он навис над майором, круглое жерло словно копировало ствол пистолета в его руке.

— Что, Яша?

Шеф сделал последний шаг.

Котов нажал на спусковой крючок.

До меня не сразу дошло то, что случилось.

Ни одной, даже мимолётной мысли я не допускал о том, что майор выстрелит в Алекса.

Вот просто возьмёт, и выстрелит!

А он это сделал — эхо срикошетило от танковой брони и понеслось по пустому развороченному полю.

В небо поднялась стая ворон и принялась беспорядочно кружить над нами.

Пошел тёплый дождь…

Когда белёсая густая капля упала мне на плечо, щека невольно дёрнулась в усмешке.

А ноги уже несли меня вперёд. Я смотрел только на Алекса, и ни окрик майора, ни направленный в голову ствол не могли меня остановить.

Висок обожгло, на ухо, на шею полилась горячая жидкость, потом я почувствовал удар в плечо — словно меня ткнули раскалённой палкой, затем огненная роза расцвела в груди…

Я не обращал на это внимания.

Главное — добраться до шефа.

Расстояние в несколько метров казалось гигантским, непреодолимым…

Я всё ждал, что он упадёт. Три пули в грудь — это не шутки.

Но Алекс всё стоял, и когда я наконец добежал до него — чтобы подхватить, успеть попрощаться, принять последний вздох…

А он улыбался.

Рубашка на груди намокла от крови, рюши обвисли. Я ошарашенно выпучил глаза — весь мой опыт говорил, что с такими ранениями не живут.

А шеф тем временем преспокойно поднёс руку к груди — ладонь была сложена лодочкой — и в неё, в эту ладонь, одна за другой выпали одна… две… три пули. Все они, как положено, были сплющены — удары о грудную кость не прошли даром.

— Ой, — сказал Алекс каким-то сонным, заторможенным голосом. — Что это было? — он перевёл взгляд на майора. — Яша! Зачем ты испортил мне рубашку?

Мы с Котовым невольно переглянулись.

Не поверите, но в этот момент мы ощутили некую общность: мы оба не понимали, что происходит.

Майор опомнился раньше, чем я.

— Ты его обратил, — ствол смотрел ровно мне между глаз. — Ты, упырь, покусал Сергеича, и он тоже стал упырём.

— Яша, не неси пурги, — шеф брезгливо пытался отряхнуть рубашку. — В меня, знаешь ли, и раньше стреляли. И ничего. Как видишь — жив…

А вслед за этим Алекс упал. Как подрубленное дерево.

Рухнув на спину, он сразу побледнел, осунулся и… уставился в небо серыми невидящими глазами.

Секунду Котов смотрел на упавшего Алекса, я видел, как зрачки в его рыжих глазах делались всё больше, больше…

А потом из его груди исторгся душераздирающий крик.

Отбросив Макаров, майор рухнул на колени прямо в грязь, рядом с Алексом, невидяще глядя перед собой.

А я не мог пошевелиться.

Всем телом, каждой клеточкой, я ощущал ТАКУЮ БОЛЬ, какой не испытывал довольно давно. Пожалуй, с тех самых пор, как был ранен в Сирии.

Грудь под курткой словно разворотили ломом, и этот тяжеленный чугунный лом продолжал орудовать в моей груди, разрывая внутренности, ломая рёбра…

Это всего лишь шок, мон шер ами. Представляешь, а я уже и забыл, что получать пулю — это всё-таки больно.

Я недоверчиво уставился на шефа.

Тот лежал труп-трупом. Одни глаза чего стоили! Пустые, совершенно бесцветные. В ресницах запутались снежинки… Я не заметил, что пошел снег.

Ни дыхания, ни, насколько я мог судить, биения жилки под ключицей — ничего.

Станиславский был бы счастлив.

Но… для чего этот цирк?

Подумай, кадет. Что может вывести из шока, если не ещё больший шок?

В голове у меня возник образ подмигивающего шефа. Стрелка указывала на майора…

Как там её? Реверсивная психология. Кажется.

То есть, Котов, осознав, что убил близкого человека, должен почувствовать, что перешел на тёмную сторону… И что?

— Ладно, Сергеич, хватит ваньку валять. Вставай уже. Почки застудишь.

Алекс открыл глаза, встряхнулся и споро подскочил на ноги.

Котов тоже поднялся. Кряхтя, тяжело оперевшись на руку шефа…

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Алекс.

— Охреневшим до усрачки, — майор остервенело запихивал Макаров обратно в кобуру, спрятанную подмышкой. Что-то у него не получалось, потому что пистолет всё время проваливался мимо, и когда Котов отпустил рукоять, то и вообще рухнул в грязь, ему под ноги.

— Горе луковое, — буркнул Алекс, поднял пистолет, обтёр платком и сунул под куртку майору.

— Сергеич, ты это… Я не хотел. Не думал, что ты попрёшь, как хряк недорезанный.

— А я, Яшенька, не думал, что ты выстрелишь.

Шеф скинул куртку и расстегнул пуговицы на рубашке. Содрал с себя, с отвращением посмотрел на свет сквозь три аккуратные, залитые кровью дырочки…

Снежинки таяли на голых плечах, превращаясь в прозрачные капли.

— Ты показался мне таким… В общем… — майор попытался руками показать что-то ужасное, бесформенное, но в конце концов махнул на это и плюнул в снег.

— То есть, не тем, кто я на самом деле, — скомкав испорченную рубашку, шеф натянул куртку на голое тело и застегнул до подбородка.

На груди его зияло три круглых вдавленных шрама — самых настоящих, именно таких, которые бывают после огнестрела.

Котов тем временем усиленно тёр лицо ладонями, кожа под ними покраснела. На подбородке выступила чёрная щетина…

— А что мы вообще здесь делаем? — неожиданно спросил майор, настороженно оглядывая танки, поле за ними, с сухими, торчащими тут и там травинками, ворон над головой и небо — непроницаемое и серое, как глаза Алекса пару минут назад.

— По грибы приехали, — буркнул шеф и уставился на другой конец поля.

Там, судя по всему, шла грунтовка, и сейчас по этой грунтовке, натужно рыча и взрёвывая, рысил Уазик.

Коричнево-желтой камуфляжной масти, он подскакивал на ухабах, и несомненно направлялся к нам.

— Утрись, — Алекс протянул мне свою скомканную рубашку.

— Чего?

— Ты забыл, что этот снайпер в тебя тоже стрелял?

Я покосился на Котова.

Тот уже приходил в себя — помутнение рассудка надолго не затянулось.

Боялся, что встретившись со мной глазами, майор тут же отведёт взгляд, сделает вид, что я — пустое место…

Но нет. Посмотрел, как на живого.

В смысле, как обычно смотрел, как раньше.

Он вернулся, — послал я телепатему Алексу. — Шеф, вы гений.

Ну разумеется, — тот мысленно закатил глаза.

— Вы кого-то ждёте? — тревожно спросил Котов, глядя на Уазик.

Он был уже близко, и было видно что за рулём, пригнувшись, напряженно глядя перед собой, сидит Владимир.

— Нет, но водителя знаем, — дружелюбно откликнулся шеф.

А я во все глаза пялился на майора. Он сказал «вы»… То есть, наконец-то он опомнился и вновь включил меня в карту своего мира.

Уазик, проворочавшись ещё пару минут, поднимая широкие веера из луж, наконец подкатил туда, где стояли мы трое.

Дверцы открылись и на стерню выпрыгнули Гоплит и Владимир, такие разные, но с одинаковым выражением лица…

— Что здесь происходит? — громовым голосом начал московский дознаватель. Шагать он старался широко, чтобы поменьше увязать в грязи.

Гоплит молча изучал танки. Грязь ему не доставляла неудобств, он её просто не замечал.

Одетый в современную парку с меховым подбоем, в тёплые унты, на фоне брони он смотрелся, как японский турист — не хватало фотоаппарата на пузе, или кинокамеры.

Если вдуматься и взглянуть непредвзято, выглядели мы анекдотично.

Обширное поле. В центре — небольшой, окруженный танками бункер.

Между бункером и танками три человека.

— Зачем вам тяжелая техника? — не здороваясь, ещё раз вопросил Владимир. Смотрел он почему-то на шефа. — Сергеич, ты с кем воевать собрался?

— А почему сразу я? — Алекс, демонстрируя полную непричастность, развёл руками и поднял брови. — Давай спросим у нашего общего друга: Яша, зачем тебе тяжелая артиллерия?

Котов смутился.

Шмыгнул покрасневшим, распухшим на морозе носом и пошевелил крупными ушами.

— Ну это… — он и сам смотрел на танки с большим удивлением. — Учения. А?..

— Испытания, — кивнул с каменным лицом я. — Бронированных машин на гусеничном ходу против зомби.

Владимир опешил.

На губах его появилась робкая неуверенная улыбка — как у человека, который чувствует, что его разыгрывают, но ещё не понимает, в чём подвох.

— Брешете, — выдал он вердикт. — Что-то я не вижу здесь ни одного зомби.

И он повёл глазами вдоль поля…

— Так это потому что испытания прошли успешно! — нашелся шеф. Взяв Владимира за плечо, он развернул его и неспешно повёл к уазику.

— Как твой подопечный, Володенька? — донеслось до нас. — Выздоравливает?

— Аника-то? Аника — огурец, из комы выпрыгнул, контузия зажила, как на собаке…

К нам подошел Гоплит.

Я не знал, нужно ли его представлять майору, но Котов кивнул старому ящеру, как знакомому, и я успокоился.

— У меня плохие новости, — сказал рептилоид, задумчиво глядя мимо нас, на ближайший танк. — Маша попала в беду.

— Так… — я почувствовал, как челюсти сводит судорогой. В голове вдруг сделалось гулко, как в чугунном котле. Спина вспотела.

— Девочка жива? — спросил Котов.

— Мы не знаем, — ответил Гоплит. На щеках его прорезались глубокие складки. — Но надеемся. Рамзес доложил, что когда её увозили, девочка была живой.

Хотели бы убить, убили бы сразу, — я кивнул. — Значит, зачем-то она нужна…

— А пёс?

Я не мог представить себе ситуации, чтобы Рамзес без боя отдал Машу. Он ходил за ней по пятам, как телохранитель, как преданный паж…

— Его подстрелили, — едва разжимая узкую щель рта поведал Гоплит. — Издалека. И когда Рамзес упал, девочку схватили, сунули в машину и увезли. Пса отыскал Валид, оказал первую помощь и… отвёз к ветеринару.

— Он будет жить?

— Состояние критическое, — не стал обнадёживать Гоплит. — Но вы же знаете, Сашхен: оборотни — парни крепкие.

Котов слушал наш разговор, словно радио с помехами. Иногда слышно было хорошо, и лицо его светлело. Но временами связь прерывалась и смысл начинал ускользать.

Неожиданно во мне поднялась волна злости.

Это он во всём виноват.

Если б не Котов, мы давно уже были бы в Сочи, в хорошей гостинице! Маша бы спала в мягкой постельке, наевшись до икоты мороженого и сладкой ваты, и всё, решительно всё было бы хорошо…

Волна накатила, затопила мозг, и… я почувствовал руку Алекса на своём плече.

Спокойно, поручик. Яша здесь ни при чём. Это всё судьба.

Я выдохнул.

Оглянулся — рядом никого.

Алекс беседует с Владимиром метрах в двадцати от нас, рядом с зарывшимся по ободья в грязь уазиком.

— Чем я могу помочь? — до меня не сразу дошел смысл вопроса — и то, что спрашивает майор Котов.

— Нужен самолёт, — просто сказал старый ящер.

Котов негромко крякнул. Но кивнул.

— Ладно, постараюсь. Куда летим?

— В Шотландию, — Гоплит махнул рукой так, словно говорил: да вот, до ближней Подберёзовки подбросьте… — Но надо быстро. Так что лучше, чтобы самолёт был сверхзвуковой.

Котов крякнул ещё раз, и потянулся почесать затылок…

— Военный истребитель в пределы иностранного государства не пропустят, — наконец осторожно заметил он. — Но я могу пошукать насчёт гражданского.

— Коридор я обеспечу, — быстро сказал Гоплит. — Посадят на частном аэродроме, встретят и проводят куда нужно.

— Дайте мне хотя бы час, — взмолился Котов. — Я всё сделаю.

— Будем премного благодарны, — церемонно поклонился ящер.

Он тоже чувствует свою вину, — подумал я. — Котов тоже прекрасно понимает, что если бы не он со своим арестом — девочка была бы в безопасности…

И в то же время в глазах майора то и дело мелькала неуверенность — и тогда лицо его становилось мягким и беззащитным, как у ребёнка.

Дав координаты военного аэродрома, Котов убежал распоряжаться насчёт транспорта: из танков повылезали ребята в камуфляже, и толпой унеслись к скрытому за маскировочной сеткой штабу…

А мы погрузились в уазик и поехали.

На водительское место Владимир с удовольствием пустил меня, смущенно пояснив, что у него ноги на педалях не помещаются…

— Почему Шотландия? — я припомнил наш с шефом недавний разговор о баньши. Выходит, случайностей всё-таки не бывает… — Маша говорила, Шаман хочет попасть в Сочи.

— Девочку похитил не Шаман, — Гоплит вздохнул. С откинутым меховым капюшоном парки, он ещё больше походил на рептилоида: кожа на лице от холода натянулась, уши прижаты к черепу, желтые глаза просверкивают сквозь узкие прорези…

— Старцы? — коротко спросил шеф.

Гоплит кивнул, и Алекс поморщился, словно держал на языке горькую пилюлю.

— И всё-таки, что за Старцы?

— Я как раз собирался вам рассказать, — Гоплит завозился на заднем сиденье. Рядом с громоздким Владимиром он чувствовал себя неуютно. — Когда мы только выехали из Петербурга, помните? Но нас всё время что-нибудь отвлекало.

Я посмотрел на дорогу.

Это была бетонка, спецтрасса, координаты которой нам дал Котов. По ней никто не ездил, кроме самих военных, и в приближающихся сумерках, в сплошной пелене снега, она была совершенна пуста.

— Кажется, сейчас самое время.