Сукины дети 6. Жмурки 2

Глава 10

Чумарь вздохнул.

Чумарь почесал бок.

Чумарь покрутил носом — словом, проделал все действия, которые совершает тот, кто говорить не хочет, но прекрасно понимает, что придётся.

Я это понимал и Алекс это понимал.

Шеф смотрел на меня — я чувствовал, что он на грани того, чтобы отдать приказ о применении допроса третьей степени.

И тут на лестнице послышались тяжелые размеренные шаги…

Синхронно повернув головы, мы увидели сначала — чёрные ботинки, затем — серые суконные брючины — слегка помятые, запылившиеся по низу, а затем…

Чумарь вскинулся. Как щенок, который долго-долго ожидал хозяина, и вот наконец-то он пришел.

— Дядя Вова!

Подскочив к появившемуся на лестнице целиком Владимиру, рэпер обхватил его обеими руками, прижался — голова его покоилась на могучей, обтянутой полосатой рубашкой груди — и замер, прикрыв глаза.

— Ну-ну… — заметив посторонних, московский дознаватель смутился, отодвинул от себя Чумаря, неловко похлопав того по спине…

Я отвернулся.

Не то, чтобы я завидовал — представлять наши с Алексом объятия я не желаю даже в страшном кошмаре, — но некоторая доля досады в моих чувствах присутствовала.

Мы с шефом в последнее время на ножах.

И чёрт знает, чем всё это закончится — может, мы вообще разбежимся, как только окончится это странное, запутанное дело.

Чисто по человечески: право на рефлексию я имел. А чисто по стригойски, чуял исходящую от Владимира, мощную, как таран, волну перегара…

Присмотревшись, я и во внешности его углядел те же признаки: нездоровые мешки под глазами, синеватый оттенок губ, замурзанные рубашка и пиджак — обычно вещи так выглядят, если в них спят. Причём, не в кровати, а на жесткой лавке…

— Владимир, вас замели в СИЗО? — смесь карболки, застарелого пота и жидкости для травли вшей — если хоть раз в жизни это нюхал, никогда и ни с чем не перепутаешь.

— Чёрт знает что творится в городе, — надо полагать, эту реплику можно считать положительным ответом. — Всюду кордоны, разъезды… Насилу сюда добрался. Документы, вишь, им подавай. А где же я их возьму, если они остались в сейфе у милиции?

— У нас давно уже полиция, Володенька, — кротко, я бы сказал, с какой-то затаённой нежностью, попенял ему шеф.

— Ну! — обрадовался Владимир. — Я и говорю: милиция,

— Наша милиция нас бережёт, — поддакнул Чумарь. — Сначала посадит, затем — стережет.

— Нич-чего не понимаю, — шеф высказался за нас обоих.

— Милиция, — повторил московский дознаватель. — От латинского — воинство, служба, ополчение…

— А, понял! — обрадовался шеф. — После развала Совета, наше дорогое «сообщество» — он показал кавычки пальцами — решило создать ополчение. В рамках защиты народонаселения…

— Ничего-то ты не понял, — Владимир отнял у Чумаря бутыль из-под водки, горестно посмотрел на свет сквозь пустую тару и отдал пузырь обратно.

— Да, но причём здесь ты? — очень нам хотелось его понять.

— Я всегда причём. Вот, оказал сопротивление при аресте.

Владимир окинул стены тоскливым взглядом.

Мы с шефом тоже.

Слава Богу, пятен крови, ошмётков костей и волос не было — значит, наш друг никого не зашиб. По крайней мере, до смерти.

— Меня здесь не было, — поспешно, словно его об этом спрашивали, отчитался Чумарь. — Когда я пришел, ЭТО — он ковырнул пальцем край ближайшей дыры — уже было.

— Да, но почему у нас… Такой беспорядок? — Владимир озадаченно оглядел зал. — Ты что, опять устроил вечеринку?

Он опять посмотрел на пустую бутылку.

— Я вам слово дал, дядя Вова. И я его держу. А это… — Чумарь покосился на мусор — осталось после побоища.

— Э… Ещё одного побоища? — осторожно вопросил Владимир.

— Дак я ж и говорю, — Чумарь горячился. — Прихожу, двери нараспашку — заходи кто хочешь, и бери, что хочешь… Вот они и зашли. Взять, правда, не успели.

— Кто? — дознаватели спросили одновременно.

— Да милиция же, — махнул рукой Чумарь. — Захожу, а они здесь сидят. Я им: заведение закрыто, выметайтесь. А сам на стены смотрю, и соображаю, медленно так: и кто вам не угодил?.. А они мне: сам выметайся, потому как дядю твоего закрыли, и теперь здесь всё наше. Ну я и… Повыбрасывал их. На улицу. Дверь запер и завалился спать — устал, как собака.

— Милицию метелить? — тупо спросил я.

— Да не, — Чумарь даже не обиделся. — В Химках лугару объявился.

— Так, — шеф вышел на центр помещения и заложил руки за спину. — Сдаётся мне, это мы к вам удачно зашли. Давайте-ка всё по порядку, — он обратил повелительный взор к Владимиру. — Начинайте, друг мой.

На «вы» Алекс переходил лишь тогда, когда был недоволен оппонентом.

Владимир встал прямо, заправил рубашку в штаны, пригладил волосы пятернёй, набрал воздуху… а потом выдал:

— Жрать охота. А ты же знаешь, Сашук: я с голода буйный.

Чумарь молча кивнул и многозначительно похлопал себя по тощему пузу.

Алекс завёл глаза к потолку.

Я кашлянул.

Тогда он махнул рукой и отвернулся — всем видом показывая: делайте, мол, что хотите.

— Я в магаз сбегаю, — вызвался Чумарь. — Только, дядя Вова… У меня денег нет, — выглядел он смущенным.

— У меня есть, — я подошел к рэперу. — Вместе сбегаем.

И мы уже направились к двери, когда сзади раздался громовой бас:

— Стоп, машина! — мы обернулись. Владимир грозно глянул из-под бровей на Чумаря, затем перевёл взгляд на меня. — Забыл?

Рэпер хлопнул себя по лбу. А потом тоже посмотрел на меня — как-то виновато.

— У нас тут это, — было видно, что он пытается подобрать слова. — В общем, все не-мёртвые из города долой. За сто-первый километр…

Алекс присвистнул.

А я сразу подумал о сообществе московских стригоев. Трудно представить, что князь Неясыть, оставив свой прибыльный бизнес, безропотно мигрирует за сто километров от Москвы.

С другой стороны: со своим самоваром…

— Ладно, дайте мне какую-нибудь кепку, — сюда-то мы прибыли на мотоциклах, в закрытых шлемах. — И очки. Тёмные.

Чумарь кивнул, пошарил в каком-то ларе у одной из стен и протянул мне требуемое.

— Народ постоянно что-нибудь забывает, — туманно пояснил он.

— Хвост под воротник спрячь, — мрачно посоветовал Алекс.

Я послушался.

В общем и целом, если не обращать внимания на слишком светлую радужку глаз и белые волосы, я ничем не отличался от живых.

Главное, вовремя сделать глоток крови.

День перевалил за середину. Небо над Москвой отдавало в фиолет — эдакий дизайн в стиле застарелого синяка. Было холодно.

Чумарь кутался в куцую куртяшку и то и дело поскальзывался — перед выходом он нацепил старые растоптанные кроссовки.

— Тебе не холодно? — я с сомнением оглядел его совсем не зимний прикид.

— На Сахалине было холодно, — отмахнулся рэпер. — А здесь курорт.

— Ладно, как скажешь.

Сам я холода не чувствовал. Просто отключил это не слишком комфортное свойство организма, и без него хлопот хватало.

— В булочную пойдём, — определился Чумарь. — Она чуток дальше, зато там всё горячее. Курничков купим, пельмешек готовых… — он бросил на меня опасливый взгляд. — Если это не слишком нагло с моей стороны…

— Всё в порядке, — я лихорадочно вспоминал, сколько у меня на карте денег. Вроде бы, должно хватить. — Расскажи лучше, как ты охотился на лугару.

В Питере вервольфов нет. Округ держат собаки — а они, вопреки расхожему мнению, с волками не дружат.

А Лугару — тот же волк. Почти. Как бы получше объяснить… Выглядит он, как человек, только необыкновенно сильный и с прекрасно развитыми зубами. У него отменный нюх, исключительные рефлексы, а ещё — склонность к мытью противоблошиным шампунем.

Специально этот вопрос никто не исследовал, но принято считать, что лугару — это отдалённый потомок вервольфа, получивший в наследство парочку-другую звериных генов.

Лугару остаётся в своём обличье всегда, он не перекидывается. Может показаться, что лугару взял самое лучшее и от волка и от человека, если б не наличие двух сознаний — человечьего и звериного.

Биполярное расстройство: действует всегда одно сознание, например, человечье. Но потом что-то идёт не так, на поверхность, как на качелях, выносит сознание волка, и тут начинается чехарда с расчленёнкой, съеденными сердцами и прочими малоаппетитными подробностями.

Многие известные маньяки-людоеды на самом деле были лугару. И в их оправдание можно сказать только одно: когда на поверхность всплывает сознание хищника, он перестаёт подчиняться законам человеческого социума: ведь хищник имеет право на любую добычу, которую сумел поймать.

На мой вопрос Чумарь долго не отвечал. Я терпеливо ждал: было действительно интересно. Обмен опытом и всё такое. Вдруг когда-нибудь пригодится.

— Вообще-то, я его не убил, — наконец сказал рэпер. И снова замолчал.

— Почему?

Тот громко шмыгнул носом.

— Да он нормальный мужик оказался. Жена, две дочки… Работает в школе — учителем химии. Какого хрена я должен его убивать, ни за грош ни за копейку?

— Погоди… — я даже остановился. — Мы охотимся на тех, кто является угрозой обществу, так? Вдруг этот твой учитель сдвинется, и перегрызёт полшколы?

— Он себя контролирует, — Чумарь дёрнул меня за рукав и потащил, потому что остановился я на «зебре», посреди проезжей части. — Даже когда я загнал его в угол — в подвале дело было, возле угольных ям… — даже тогда он вёл себя, как человек. Просил, чтобы дочек не трогали — маленькие они ещё… Плюнул я, да и ушел. Посоветовал этому учителю валить из Москвы, вместе с дочками, и ушел. Домой прихожу, а тут эти хозяйничают… юные милиционеры, серебряный легион. Лучше б я на них охотился, совсем нюх потеряли. «Право на охоту, право на первую кровь…» А лугару, который в жизни и мыши не обидел — на убой.

— А вот теперь я совсем ничего не понял.

И тогда Чумарь рассказал такую историю…

После развала Совета в Москве, как и у нас в Питере, начались разброд и шатания.

В город полезла всякая нечисть, которой раньше путь преграждали княжеские Големы, и начала творить безобразия.

И если нам, в Питере, с разгулом безобразий очень помог Шаман, в Москве обошлись своими силами.

Власть захватили, как того и следовало ожидать, вервольфы. У них была самая обширная диаспора, к тому же, право когтя и клыка давало неоспоримое преимущество.

Первым делом вервольфы вытурили из города всех, кто им не нравился: умертвий, оборотней других видов, большинство ведьм — тех, кто не захотел принести клятву верности лично им. Клятва эта означает, что жить отныне предстоит по законам стаи, а как известно, организационная единица ведьм — это ведьма. Они не любят кучковаться и терпеть не могут, когда им указывают, что делать.

Для претворения новых законов в жизнь, вервольфы назначили выборный Совет Стаи… В который традиционно вошли лучшие бойцы.

А сильной стороной бойцов, как известно, не является стратегическое планирование…

Но поначалу, казалось, и это сработало: беспорядков в Москве поубавилось, все затаились и сидели тише мыши…

Конечно же, полумеры оказались не слишком действенными. Оглядевшись, принюхавшись, разный сверхъестественный сброд пустился во все тяжкие.

Тогда Совет Стаи, себе в помощь, призвал молодёжь: юных неперебесившихся волчат, на которых и возложил обязанности отлова всего, что мешает жить.

И понесла-а-ась…

Кому-то из молодых пришла в голову мысль, что все «вольноопределяющиеся» — это прямая угроза, и надо с ней бороться. Составлялись «списки», и все, кто в них попадал, подлежали уничтожению.

Акции обычно осуществлялись по ночам — чтобы не смущать обычных людей…

Но дело в том, что многие из тех, кого обрекли на уничтожение, вовсе не собирались тихо ложиться на брюхо и поднимать лапки. Они оказывали сопротивление.

А волчата, выросшие в городских условиях и не нюхавшие ни пороху, ни настоящей крови, просто НЕ УМЕЛИ охотиться.

Кому-то пришла следующая гениальная мысль: а пускай охотятся дознаватели! Они это умеют, это их прямая обязанность.

И тогда эта самая «малолетняя милиция», народное ополчение, стала рассылать разнарядки. А сама засела по кабакам и клубам, просто отслеживая выполнение директив.

— То есть, милиция хотела отжать «Вяленый баклажан», а ты им не позволил, — подвёл я итог. — И к тому же, не выполнил «разнарядку».

— Выходит, так.

Мы подошли к булочной. Внутри толпился народ: сквозь витринные окна были видны небольшая очередь и продавцы в белых пухлых колпаках и халатах.

Пахло французскими батонами и печёной курицей.

У меня в животе забурчало. Не помню, когда я в последний раз ел… Кажется, когда прощался с Суламифью.

Вероятно, мой разум, в преддверии безгемоглобиновой диеты, решил перестроить желудок на переработку животного белка иного происхождения.

Внутри мы, по понятным причинам, ни о чём говорить не могли.

Отстояв очередь, Чумарь приобрёл несколько больших круглых пирогов, герметичную банку с варёными пельменями, банку сметаны к ним, и бросив на меня вопросительный взгляд — большой шоколадный торт…

С замиранием сердца отдал я симпатичной продавщице карту…

Ну слава Богу. Не такие уж атомные в Москве цены.

— А за что арестовали Владимира? — спросил я, когда мы, нагруженные свёртками, вышли из булочной.

— Вот те крест, не знаю, — Чумарь поёжился. — Учитывая, что дядя Вова на короткой ноге почти со всеми двусущими… Да его крёстным почти на каждый помёт зовут! — он неловко пожал плечами. Бумажный пакет в руках вкусно и обещающе захрустел. — А кроме того, ведь его отпустили! — рэпер приободрился. — Стало быть, дядя Вова всё уладил.

Мы уже подходили к клубу, когда путь нам заступили трое подростков.

Вервольфы.

Крупные, бройлерные, и если б это не было насилием не только над языком, но и над физиологией, я бы сказал: кровь с молоком.

В дутых куртках с красными повязками на рукавах. С повязок смотрела одинаково оскаленная волчья голова.

Вспомнился учебник истории. В нём рассказывалось, что опричники Малюты Скуратова тоже имели отличительным знаком волчью голову. Отрубленную у живого зверя и прибитую к седлу…

— Чего надо? — ту же окрысился Чумарь.

Зря он так. С подростками лучше говорить строго, но вежливо.

— Тебя, — ответил средний. Рыжие кудри из-под шапки, нос картошкой и румянец во всю щеку. Вервольфа в нём выдавал лишь острый мускусный запах да необычная желтая радужка глаз. — Вожак с тобой перетереть хочет.

— Не об чём нам с вами тереть, — упёрся Чумарь.

И я его понимаю: от пирогов исходил такой аромат, что я едва успевал сглатывать. Хотелось поскорее в тепло, и чтобы стакан сладкого чаю с пирогом…

— А тебя никто не спрашивает, — крайний левый схватил Чумаря за локоть и потащил к себе.

Конечно же, парнишка тут же получил по уху — а чего он ожидал?

Окружив Чумаря, щенки принялись скалить зубы и рычать. Тот лишь рассмеялся. Перебросил пакеты с едой мне и встал в классическую стойку: кулаки перед лицом, локти защищают торс…

— Нуте-ка, кто первый? — спросил он и нагло сплюнул. Не в снег, а прямо на ботинок «центрального нападающего».

Набросились волчата всем скопом. Не слишком умело, зато азартно и весело — им казалось, что Чумарь — один против троих — это лёгкая добыча, разминка на морозе, чтобы кровь не застаивалась.

Я почувствовал себя глупо.

Чумарь возился с щенятами — кидал он их профессионально, не калеча, но причиняя максимум неудобств, а я, как дурак, стоял столбом, нагруженный пакетами и сумками.

Помогать рэперу необходимости не было — он прекрасно справлялся сам.

Но и уйти в клуб казалось неправильным…

Лучше бы я ушел.

Но дурацкое благородство взяло верх над здравым смыслом, и я остался.

В какой-то момент один из волчат, сбитый с ног подсечкой Чумаря, подкатился мне под ноги, я не удержал равновесие на скользком льду…

Очки полетели в одну сторону, кепка Реал-Мадрид в другую, а над тротуаром понёсся визгливый вой волчонка: СТРИГО-О-ОЙ! Мертвяки наших бьют!..

Откуда-то сбоку донёсся набегающий топот, потом послышался такой звук, словно кто-то рядом громко срыгнул, и на меня бросился волк.

Он прыгнул с навесом, придавив меня к земле передними лапами, в лицо пахнуло свернувшейся кровью, этот запах пробудил мои с таким трудом сдерживаемые инстинкты.

Один Бог знает, как мне удалось удержаться, и не вонзить клыки ему в шею.

Помните, я говорил? Хищник имеет право на всю добычу, которую найдёт…

Размахнувшись, я сбил его с себя кулаком. Забыл, что в кулаке зажаты лямки от сумки с пирогами, коробки открылись, волчонка осыпало печеной курицей вперемешку с грибами.

— Ах ты мразь! — Чумарь учуял запах съедобного баллистического снаряда. — На святое покусился!

Смешались в кучу волки, люди, под залпы вражеских орудий… Что значит русский бой удалый, наш рукопашный бой.

Такой импровизации Алекс, конечно, мне не простит. Но иначе и передать всего нельзя.

Вой, визг, молодецкие маты Чумаря, сладкий запах шоколада… эх, всю жизнь мечтал засадить кому-нибудь по мордасам шоколадным тортом!

Вой сирены вклинился в мозг постепенно, как скальпель, осторожно нащупывающий опухоль.

Я остановился. Чумарь тоже.

Волчата должны были услышать сирены раньше — у них слух лучше. Но в пылу сражения они его пропустили, и теперь — и те, что перекинулись, и те, что не успели — в буквальном смысле поджали хвосты…

Глаза желтые, взгляды дикие — при всём желании за людей их принять не получится.

— Что будем делать, старшой? — было их уже семь душ. И смотрели они на вожака, того самого, с золотыми кудрями и наглой толстой мордой…