Сукины дети 6. Жмурки 2

Глава 16

— Они не собираются нас выпускать.

В камере пахло хлоркой.

Ни пылинки, гальюн сияет, как надраенная медяшка. На лавках — армейские, издающие запах жидкости против клопов, одеяла.

Где-то я об этом читал: чем чище камера, тем ближе к смерти.

В том смысле, что ради обычных уголовников такими вещами не заморачиваются.

А нас с шефом считают «политическими».

Терроризм — это серьёзно, как эпитафия.

Алекс вздохнул, потянулся, а потом улёгся на своё одеяло и вытянул ноги. Заложив руки за голову, он закрыл глаза и процитировал:

— Прошел январь за окнами тюрьмы, и я услышал пенье заключенных.

Я усмехнулся.

— Тут кроме нас и нет никого. Пусто, — я постучал в стену кулаком.

По здравом размышлении, камера больше напоминала бункер. Или дот: его почистили, вывезли вооружение и законопатили щели.

Я осмотрел пол.

Ну да: вот они, следы от тяжелого орудия… Скорее всего, Котов привёз нас на полигон.

Умно, — я мысленно поздравил Котова. — Если что-то пойдёт не так, всегда можно сбросить бомбу. Некрупную, килотонн на пять.

Алекс фыркнул.

— Ну что ты такой необразованный, кадет. Классику надо знать.

— Прощай, январь. Лицом поворотясь к окну, ещё ты пьёшь глотками тёплый воздух, и я опять задумчиво бреду с допроса на допрос, по коридору… — я многозначительно посмотрел на шефа.

Но тот даже глаз не открыл, только сделал знак рукой, который в фехтовании означает «туше»…

Бродского любил отец. Это был его личный маленький бунт против системы.

— Нас не собираются выпускать, — повторил я. — И кормить не собираются — в двери даже окошка нет.

— Прекрасно. Значит, к нам прикатят сервировочный столик из ближайшей ресторации, — всё так же, не открывая глаз, ответствовал шеф.

Я усмехнулся.

Чувство юмора — прекрасная вещь в безвыходном положении.

— Шеф, — позвал я. — Я не хочу становиться… упырём. Нет, правда. Я знаю, вам не нравится, когда я об этом говорю, но всё-таки послушайте, Алекс…

Я запнулся.

Впервые, наверное, я назвал шефа по имени. Никогда я этого не делал — просто не было необходимости. Мы вообще избегали панибратства, насколько это возможно.

«Кадет», «поручик», «шеф» — все эти эвфемизмы призваны обозначить ГРАНИЦУ. В наших отношениях, в том, как мы друг друга воспринимаем…

Вот Котова мы оба запросто звали Яшей — и за глаза и в личных беседах.

А отец Прохор звал шефа Алексашкой — он так привык, ему так было удобно.

Я не хочу умереть упырём, — повторил я. Не вслух, но зная, что шеф услышит.

В голове нарисовалась картинка: запавшие, похожие на чёрные дыры глаза, провалившийся рот с торчащими наружу клыками, скрюченные пальцы, синие вены, прочеркнувшие пергаментную кожу, как карта рек…

Алекс фыркнул.

— Воображение у тебя, мон шер ами, не по разуму.

— Простите, шеф. Ужастиков пересмотрел.

— И тем не менее.

— Я не отступлю. И если уж надо сказать это вслух, то я скажу: вы должны меня убить. До того, как я… потеряю человеческий облик.

— Интересно, чем? — флегматично вопросил шеф.

У нас отобрали даже шнурки — Котов в этом плане был чрезвычайно дотошен.

— Я могу отломать ножку кровати. А что?.. Получится отличный кол.

— Чтобы умертвить стригоя такой силы, как ты, понадобится нечто посерьёзней ножки от кровати, — он говорил, лёжа на спине, всё так же заложив руки за голову и не открывая глаз. — Стандартная процедура предписывает: серебряный кол — не менее четырёх, в каждое предсердие и в оба желудочка; декапутация, с последующим варением вышеупомянутого органа в уксусной кислоте… с чесночной головкой во рту.

— Похоже на кулинарный рецепт, — заметил я.

— Просто составитель данного документа был голоден, когда его писал, — откликнулся Алекс.

Мы грохнули.

Смех разрядил обстановку, придал новых сил.

Поднявшись, я сходил к кулеру и набулькал в пластиковый стаканчик воды. Понюхал. Вроде чистая, без интересных примесей. Например, чесночной эссенции или нитрата серебра…

Набрав два стаканчика, я отнёс их к нарам и протянул один шефу.

Тот сел, принял от меня воду и улыбнулся.

— Ну… За свободу.

Мы чокнулись и сделали по глотку.

— И всё-таки, шеф, — я решил дожимать. — Вам ПРИДЁТСЯ это сделать. Не хотите же вы быть загрызенным, как какой-нибудь суслик.

— Конечно, не хочу.

— Ну вот и ладушки.

— И поэтому предлагаю АЛЬТЕРНАТИВУ.

— О. И какую же?

В глубине души я уже знал ответ. И он мне категорически не нравился.

— Третья метка.

— Нет. Ни за что. Вы меня не заставите. Я скорее себе зубы выбью, шеф…

— И в мыслях не было тебя заставлять, мон шер ами.

— Спасибо. Я знал, что вы меня поймёте.

— Я приведу неопровержимые аргументы. Применю железобетонную логику. И постараюсь тебя убедить.

— Не надо, шеф. Пожалуйста. Давайте я просто сломаю кровать, и… Если вы не хотите, я даже могу попробовать сам. Как римские легионеры, которые бросались на меч. Или самураи.

— Не бренчи, кадет.

— Знаете, наверное, именно сейчас я ПРЕДЕЛЬНО серьёзен.

— И всё равно несёшь пургу. Чтобы совершить сэппуку, или броситься на меч, нужна необыкновенная сила воли.

— Хотите сказать, я слабак? Не смогу вскрыть себе пузо, если…

— Хочу сказать, что тебе этого не позволят сделать стригойские инстинкты. На ежа голым профилем не сядешь.

Его слова меня отрезвили.

Стыдно сказать, но я уже был готов к демонстрации: прикидывал, как ловчее отломить ножку у металлической, с толстыми сварными швами, рамы, как согнуть, смять её таким образом, чтобы получить заострённый кол…

Но шеф, как всегда, прав: когда дойдёт до дела, инстинкты возьмут своё.

Я испустил тяжелый вздох.

А потом опустился на колени и покрепче схватившись за ножку кровати, рванул.

Кровать жалобно скрипнула. И — весь результат.

Вмурованные в бетон ножки имели квадратное сечение и сделаны были даже не из железа, а из стали, из какого-то особо прочного сплава.

Ай да Котов. Всё предусмотрел, сукин сын.

Больше в камере интересного ничего не было.

Ни гальюн, ни кулер не могли послужить орудиями убийства при всём желании. Даже если оторвать их от пола и бить по башке…

Тем временем Алекс уселся на своих нарах по-турецки, и насвистывая, принялся зашивать рукав — прореху он получил перед посадкой в вертолёт, оказывая сопротивление.

— Шеф, откуда у вас иголка? Нас же обыскали, и даже металлодетектором проверили.

— Что иголка, — он покрутил носом. — Вот когда меня отправили на Соловки, по этапу, мой сосед в теплушке, Яков Израэлевич Рубинштерн, умудрился пронести вязальные спицы. И снабжал заключённых тёплыми, вязаными из медвежьей шерсти носками…

В голосе Алекса появился характерный одесский прононс, лицо неуловимо заострилось, а в движениях появилась сноровка настоящего еврейского портного.

Я хмыкнул.

Нет ничего сложного в том, чтобы сберечь иголку в шов воротника. Но лучше, если б это был серебряный кол…

Я тебя не тороплю, мон шер. Но имей в виду: времени тебе осталась пара часов.

Но я могу продержаться без… питания гораздо дольше. Сутки, двое — минимум.

А ты подумал о тех, кто нуждается в нашей помощи? О маленькой девочке, которая надеется, что её друзья окажутся не щепетильными идиотами, а разумными прагматиками, для которых цель…

— Оправдывает любые средства? — сказал я вслух. — Не надо. Не надо давить на жалость, шеф. Уж кто-кто, а Маша умеет прекрасно выживать на улице. К тому же, я не думаю, что Валид…

— Она им нужна, кадет. Ты ещё не понял? Весь этот фарс с нашим арестом был затеян лишь для того, чтобы взять Машу.

Пауза заполнила тесную камеру, словно строительная пена. Она давила на уши, забивалась в ноздри при дыхании, ею хотелось сплюнуть, чтобы избавиться от мерзкого привкуса.

— Откуда вы знаете? — наконец спросил я.

— Экстраполировал из собранных данных, — пояснил шеф. — Платон Фёдорович, например, писал, что мальчик очень интересовался способностью Маши противостоять его внушению.

— Мальчик?

— Шаман — подросток, кадет. Ему всего семнадцать.

— А кем были в семнадцать вы, шеф?

Тот поморщился.

— Времена изменились, мон шер ами. Не будем ворошить прошлое.

— Хорошо, не будем. Давайте пороемся в настоящем. Вы думаете, Что Машу ищет кто-то, кроме Шамана?

— Убеждён. И без нашей защиты…

В последний раз он взмахнул иглой и перекусил нитку.

Это может быть правдой, — я молча уставился в бетонную стену. — Шамана очень интересовала Маша. О ней, с его подачи, спрашивал Очкастый. А Гоплит вещал о каких-то Старцах — к сожалению, у нас так и не нашлось времени о них поговорить.

— Вы знали, что Маша — довольно сильный маг?

— Догадывался. В смысле — не то, что она маг, а то, что с девочкой не всё так просто.

— Это вы предложили Авроре Францевне поселиться рядом с нами?

— А ты думал, это простое совпадение?

— Нет, но… соседний дом? А куда делись прежние жильцы?

— Съехали. Дом принадлежит мне, кадет. Впрочем, как и вся улица. Как и парочка соседних.

Я выпучился на шефа. Тот пожал плечами.

— Просто водил дружбу с одной незаурядной дамой, которая посоветовала вкладывать в петербургскую недвижимость.

— Лет сто назад?

— Сто пятьдесят, если быть точным, — он не уловил сарказма. А если и уловил, то не подал виду.

— А как же все эти вопли о том, что нас кормят «Петербургские Тайны»? И что мы на грани разорения?

Алекс фыркнул.

— Ну знаешь, поручик… Людей нужно время от времени СТИМУЛИРОВАТЬ. Иначе они расслабятся и будут получать удовольствие.

Где-то я был с ним согласен.

Знать, что тебе ни в коем случае не грозит финансовый крах, и не знать этого — две большие разницы.

— Я боюсь, что потеряю вас, Алекс, — неожиданно сказал я. — Потеряю навсегда. Третья метка это… Чёрт, я понятия не имею, что это такое. Но если принять во внимание то, что сделала с нами вторая…

— Когда-то у меня уже был ученик, — перебил шеф.

И замолчал.

— И?.. Он тоже был стригоем? Это был Тарас?

— Нет. Он был человеком.

— То есть, он уже…

— Я его потерял, — Алекс наконец-то посмотрел мне в глаза. Во взгляде его был вызов, та кипучая непримиримость перед судьбой, которой я так восхищался. — Я не смог его защитить, мон шер ами. Но я поклялся себе, поклялся на его МОГИЛЕ, что никогда больше этого не допущу.

Я сглотнул.

То, что я стал стригоем, для Алекса — двойной удар. Удар по самолюбию наставника и нарушение клятвы.

Ведь фактически, я уже умер…

— Я сделаю всё, чтобы ты смог вновь стать живым, мон шер ами. Даю слово.

Сглатывать я больше не мог: горло словно сдавил стальной обруч.

— Мне кажется, шеф… — я набрал побольше воздуху. — Мне кажется, что это невозможно. Фарш нельзя провернуть назад. И если я решусь на третью метку… Никогда больше. Никогда я не смогу стать человеком.

Его губы дрогнули, но я так и не понял: хочет шеф рассмеяться или расплакаться.

— Иногда мне кажется, Сашхен, что ты — в большей степени человек, чем мы все, вместе взятые.

Он не спросил про драконьи жемчужины.

Алекс знал, что я пробовал загадать желание — так, как учила ведьма Настасья. Пробовал. Много раз.

— Шеф, пообещайте одну вещь.

— Хоть две.

— Пообещайте, что не дадите мне скатиться. Что будете следить, денно и нощно, за тем, чтобы я сохранил человеческий облик.

— Для этого тебе надо по меньшей мере сменить гардероб, — фыркнул Алекс.

Я рассмеялся.

— Тарас тоже всё время твердит о стиле. И даже Суламифь…

Нет, стригойка никогда ничего не говорила. Но взгляды, которые она бросала на мою одежду… Честно говоря, в глубине души я уже и так начал подражать шефу — в меру своего скромного вкуса.

Просто не хотел становиться его бледной копией. Если вы уловили каламбур…

— Я обещаю следить за тем, чтобы ты оставался человеком, Сашхен.

Алекс встал, вытянул руки по швам и посмотрел на меня.

Чтобы не нарушать торжественность момента, я проделал те же эволюции.

— И клянётесь убить меня, если я начну превращаться в упыря.

— И клянусь убить тебя, если ты станешь есть много сладкого и поздно ложиться спать.

— Ладно, — я вновь сел на нары и посмотрел на шефа. — Что дальше?

В моём подсознании, кормление было неразрывно связано с сексом: общение со стригойкой не прошло даром.

Алекс же кормил меня всего два раза. И оба были в условиях, приближенных к боевым.

Но сейчас, на фоне зелёных армейских одеял, у меня появились нездоровые ассоциации.

Я даже рассмеялся, вслух — чтобы прогнать возникшие образы…

— Но-но, без вольностей, — строго одёрнул шеф. И расстегнув манжету, закатал рукав рубашки. — Не терплю амикошонства.

Когда всё закончилось, я откинулся головой на стену и прикрыл глаза.

Честно говоря, после всех разговоров и душевных терзаний, я ожидал большего.

Алекс стоял над встроенной в гальюн раковиной и мыл руки.

— Ну-с, как вы себя чувствуете, голубчик? — тоном ветеринара спросил он.

— Пациент скорее мёртв, чем жив, — лениво ответил я.

Клонило в сон.

Крови у шефа я взял совсем немного, доноры в поликлиниках дают больше.

Но в желудке образовалась сытая довольная тяжесть, словно я сожрал в одну харю жареного поросёнка.

Веки отяжелели, голова сама собой свесилась на бок…

— Не спать, поручик!

Сев рядом со мной, Алекс положил свою руку на мою. И…

Сказать, что меня подбросило — ничего не сказать.

Это было… Словно сквозь моё тело пропустили электрический ток. Только он не причинял неприятных ощущений. Наоборот: это был ток чистой энергии, ничем не замутнённой СИЛЫ.

Он будоражил, вызывал восторг и чувство такой крутости, что позавидует любое варёное яйцо.

Возможно, так чувствовал себя Нео, который только что побил агента Смита и понял, что может управлять Матрицей.

Когда Алекс держал свою руку на моей, я чувствовал, что наша тюрьма — не более, чем картонная коробка.

Стоит хорошенько стукнуть кулаком — и стены рухнут, а мы сможем взлететь в небеса…

И даже когда он свою руку убрал, ощущения не потускнели.

Я всё также чувствовал поток силы, этот ниагарский водопад, свившийся в бесконечное кольцо Мёбиуса между мной и шефом.

— Всё дело в балансе, мон шер ами, — тихо сказал Алекс. — Не обязательно кому-то становиться ведущим, а кому-то ведомым.

Шеф имел в виду, что третьей меткой стригой окончательно и бесповоротно подчинял себе донора.

Тот становился просто придатком, рабом, безмолвной тенью господина…

Но с нами, со мной и Алексом, этого не произошло.

— Вы знали, что так можно, — сказал я. Слова, вылетая из моего рта, повисали в воздухе золотыми пузырями. — Очередное испытание? Вы хотели посмотреть, как я себя поведу?

— Не знал, — слова шефа тоже повисали в воздухе пузырями — только голубыми, словно они были наполнены водой. — Но да, это было испытанием. Для нас обоих, мон шер ами.

— Надеюсь, мы его прошли.

— Время покажет, поручик.

Мне больше не хотелось лежать или сидеть. Тело жаждало действия.

Одним движением я поднялся на ноги, Алекс встал рядом.

— Ну что, будем выбираться? — подмигнул шеф.

А потом подошел к двери, надавил на неё ладонью и пласт металла толщиной в пять сантиметров просто вынесло наружу, как фантик.

Внутрь ворвался ледяной ветер. Он принёс запахи сырой земли, снега и холодного железа.

— Фу, — Алекс поморщился. — Как же здесь воняет… Идём, поручик. У нас много дел.

Снаружи была ночь.

Наш бункер находился посреди большого пустого пространства, в котором угадывались какие-то странные тени.

И — да. Это и правда был полигон.

Судя по всему, прямо сейчас на нём проходили учения…

Неожиданно вспыхнувший свет ослепил нас — внутри бункера горела одинокая сорокаваттная лампочка, и глаза привыкли к сумеркам.

Я заслонил глаза рукой, но Алекс остался стоять неподвижно, в своей любимой позе: одна рука за спиной, другая — вдоль тела.

Не хватало лишь револьвера, но его вполне могли заменить танки: подобно спящим бегемотам, сгрудились они вокруг бункера, окружив нас, нацелив на нас свои башни.

— Мы можем справиться с вами одной левой, — сказал Алекс.

Говорил он не со мной, и смотрел не на меня.

В ярком свете ацетиленовых ламп я разглядел коренастую фигуру — вокруг неё светился нимб, или аура, на груди, на стороне сердца, сияла ослепительным блеском звезда.

Я уже видел нечто подобное — давно, год назад.

Тогда майор Котов представлялся мне Рыцарем, сияющим паладином.

Сейчас же он более походил на ангела мщения.